Социальное прогнозирование - Бестужев-Лада Игорь Васильевич - Страница 76

• Предыдущая
• 76/100
• Следующая

Словом, произошло то же, что и во всех развивающихся странах мира (кроме огражденных «железным занавесом»): гроздья прито­нов с видеопорнофильмами плюс огромные пустые залы кинотеат­ров, в которых 10—15 зрителей смотрят американский боевик. В основном, это те, кто не может позволить себе добраться до видео­плейера у себя дома или у знакомых или кто стремится избавиться от общества родителей либо от собственного одиночества. И только популярные киноартисты, кинорежиссеры, появление время от вре­мени неплохих новых кинокартин напоминают о том, что кинема­тограф вполне может возродиться на новой основе.

Собственно клубов английского типа в России по-настоящему никогда не было. Последние учреждения культуры, близкие к ним по своему характеру, исчезли в 1917 году. С тех пор термином «клуб» обозначался третьеразрядный кинотеатр (преимущественно сельс­кий), в зале которого можно было не только «крутить фильмы», но иногда и ставить спектакли, а также проводить собрания. В фойе уст­раивались танцы. В служебных комнатах за сценой работали круж­ки. Клубы более масштабные и принадлежащие, как правило, како­му-нибудь крупному предприятию или профессиональной органи­зации учителей, медиков, ученых и т.д., носили более высокий ранг «Дома культуры». Наконец, еще более масштабное и помпезное здание именовалось «Дворец культуры». Но суть во всех случаях оставалась одна и та же.

Подавляющее большинство клубов влачило жалкое сосу­ществование. Кинотеатры и видеорынок отбирали у них одну часть клиентуры, рок-ансамбли – другую, дискотеки – тре­тью. Как только рухнуло государство – рухнула государствен­ная поддержка клубов – рухнули и клубы. Некоторые из них пытаются удержаться на плаву, сдавая часть своих помещений ком­мерческим структурам. Очень немногие находят собственную «эко­логическую нишу» (так, один из московских Дворцов культуры стал эзотерическим лекторием с собственной аудиторией). Но ни один пока не подозревает, что именно клубу суждено, видимо, стать мессией в спасении себя самого и всех прочих учреждений культуры от продолжающейся агонии и конечной смерти.

Впрочем, об этом – чуть ниже.

На музей обрушилась десятерная нагрузка. Из простой кунсткамеры он стал еще и особым школьным классом для всех школ города и его окрестностей (бесконечные экскурсии школьников – класс за классом), и особой художественной студией для художников города, и особым исследовательским центром, и центром передвижных выставок, и лекторием, и мно­гим другим (при прежних мизерных штатах и еще более ми­зерных ассигнованиях).

В результате музеи страны разделились на два класса. Меньшинство, начиная с петербургского Эрмитажа и москов­ских картинных галерей, превратилось в проходные дворы для миллионных толп туристов, с утра до вечера галопом про­носящихся по совершенно неприспособленным для этого за­лам. Следствие – частые ремонты, нередко, как, например, в слу­чае со знаменитой московской Третьяковской галереей, рас­тянутые на десяток и более лет. Большинство, оставшееся в сто­роне от доходного туристского бизнеса, являет собой карти­ну крайней убогости, все чаще переходящей просто в мерзость запустения.

Особенно сильно пострадали принципиально бесплатные общественные библиотеки. Разница между «официальной» и рыночной ценой хорошей книги сделалась настолько вели­ка, что стало выгодным взять книгу из библиотеки, не вер­нуть ее (т.е. украсть) и в худшем случае отделаться переставшим быть страшным десятерным штрафом. Так, например, украв том Достоевского или Толстого, Гомера или Шекспира номинальной стоимостью, скажем, 1,5 рубля, вы платили 15 руб­лей штрафа и тут же перепродавали его на «черном» рынке за 45, а то и за 150 рублей. Нетрудно представить себе, какие масш­табы приняло раскрадывание фондов общественных библиотек. Понятно, администрация резко ограничила выдачу сколько-нибудь ценных изданий узким кругом знакомых лиц. Но тогда обществен­ная библиотека теряет смысл своего существования.

С другой стороны, скудость государственных дотаций на содер­жание общественных библиотек в условиях нараставшего книжного дефицита привела к нараставшему обеднению их фондов, а также к обветшанию помещений, на ремонт которых постоянно не хватало средств. Словно бы в порядке иллюстрации этой агонии стали разваливаться здания главной государственной библиотеки страны в Мос­кве, носящей, естественно, имя Ленина. К тому же библиотека ока­залась лишенной возможности закупать в прежнем объеме наибо­лее ценные отечественные и тем более зарубежные издания, вклю­чая периодику. Теперь вся надежда на отечественных и особенно на зарубежных спонсоров: государство в сложившейся ситуации бес­сильно помочь библиотечному горю.

Пожалуй, в не меньшей степени деградировали парки культуры. Но у них была своя специфика: они рухнули перед подростковой и молодежной преступностью. Традиционный городской парк с его клубом-кинотеатром, танцплощадкой и аттракционами стал средото­чием молодежных и подростковых компаний, которые, как и во всем мире, быстро приобрели характер квазимафиозных структур. Но вряд ли еще где-нибудь в мире столь позорно бессильно проявила себя полиция, как и стоявшее за ней государство. Поэтому пошли по пути наименьшего сопротивления: вывели клуб и дискотеку за пре­делы парка, свели аттракционы к минимальному набору для малы­шей, срубили кусты – прикрытие пьяных компаний, проложили широкие асфальтовые аллеи и пустили по ним милицейские патру­ли. Рост преступности несколько снизился (хотя и не прекратился). Зато парк, как таковой, исчез. На его месте появился сквер для выгу­ла собак, младенцев и стариков. И называть его парком культуры можно только в порядке насмешки.

За примерами недалеко ходить. В сотне метров от моего дома и в километре от «Белого дома» правительства России был парк культуры «Красная Пресня» на берегу Москвы-реки. С ним приключи­лась вышеописанная история и были проделаны все вышеперечис­ленные операции. Теперь это – всего лишь сквер, зажатый между двумя кварталами строящегося «Московского сити», с его отелями, выставками и небоскребами. Однако в отличие от лондонского сити, Манхэттена в Нью-Йорке и центра Помпиду в Париже, эти кварталы рассчитаны прежде всего на иностранных бизнесменов. Поэтому не будет ничего удивительного, если на воротах сквера между их кварталами появится надпись типа той, что красовалась на воротах европейских сеттльментов в Шанхае 30-х гг. (помните: «Со­бакам и китайцам вход запрещен!»). Только в данном случае это будут московские туземцы и их собаки.

Думаю, что при наблюдаемых тенденциях аналогичная судьба раньше или позже в той или иной степени ждет и остальные городские парки страны.

Из многосложной проблематики, связанной с туристско-спортивными учреждениями культуры, хотелось бы остано­виться только на трагической судьбе советского массового и профессионального спорта. В общем и целом она схожа с его судьбой в мировом масштабе, но отличается несравненно большей степенью гнусности. Начиналось все во второй по­ловине XIX в. со спортивных площадок аристократии (была, конечно, и многовековая предыстория), продолжилось в пер­вой половине XX в. бурным расцветом массового спорта со стоты­сячными стадионами, а закончилось во второй половине XX в. столь же бурной деградацией массового спорта, с развитием на его месте спорта профессионального, ориентированного на совершенно иные ценности.

Дело в том, что любителю никогда не угнаться за профес­сионалом, если счет идет только на «голы, очки, секунды». Но и среди профессионалов побеждает тот, кто посвящает спорту всю жизнь без остатка и подчиняет погоне за медалями свое миро­воззрение, мораль, характер. Конечно, в результате получается не спортсмен, а гладиатор – с той лишь разницей, что античному гла­диатору вспарывали живот после нескольких недель или месяцев подготовки, а современному – ломают кости и жизнь примерно с 18 до 30 лет, иногда раньше, реже позже. После 30—40 лет это обыч­но просто мешок переломанных костей со «сдвинутой» психикой. Жуткая судьба! Понятно, гладиатор не имеет ничего общего с культурой. Скорее, это антикультура, контркультура, жертва, брошенная на потеху озверевшей толпе. Олимпийское движение попыталось уйти от этого противоречия, формально отмежевавшись от про­фессионального спорта. Но разве мало способов «притвориться» любителем и профессионально одолеть дилетантов? Получилось сплошное лицемерие…

• Предыдущая
• 76/100
• Следующая