Социальное прогнозирование - Бестужев-Лада Игорь Васильевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/100
• Следующая

Словом, при окончательном переходе от социальной патологии к норме работа может найтись для каждого потенциально безработ­ного. И еще найдется место для нескольких миллионов высокооплачиваемых иностранных специалистов, не исключая и американских. Но для этого нужно окончательно распроститься с наследием «ка­зарменного социализма» – социальной патологией. А это невоз­можно сделать при существующей социально-политической над­стройке, порожденной тоталитаризмом и сохраняющей все его черты. Обратимся к этой стороне дела.

Вспоминается забавная юмореска давних лет. Два итальянца спо­рят, на ком держится Италия. Исключим женщин, говорят они, с ними только скандалы. То же самое с чиновниками и военными – какая от них польза? Рабочим только бы бастовать. Крестьяне вооб­ще не нужны, потому что едим и пьем все импортное. Остаемся лишь ты и я. Но все знают, что ты – бездельник. Вот и выходит, что вся Италия держится только на мне.

Этот интересный вывод приходит в голову, когда задумываешь­ся, на ком держится Россия. С той разницей, что тут трудно опреде­лить, кто есть кто в этой стране. Сотни людей из многих тысяч препо­дававших в университетах марксизм-ленинизм десятилетиями не­плохо зарабатывали как специалисты по социальной структуре со­ветского общества. К каким выводам они пришли?

В основе лежала догма, будто советское общество состоит из рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллиген­ции. Рабочие – это хорошо, и чем их больше – тем лучше. Кресть­яне – это плохо, это всего лишь переходный этап от мелкой буржу­азии к пролетариату. Ну а об интеллигенции часто упоминали с эпи­тетом «гнилая». Предполагалось, что при коммунизме интеллиген­тами станут все рабочие, и интеллигенция, как особая социальная груп­па, исчезнет.

Любопытно, что проповедовали такую чепуху профессора, ис­кренне считавшие себя интеллигентами. Но они ошибались и в этом. Правда, при таком подходе возникали определенные трудности. Например, во многих случаях оставалось неясным, кого относить к уважаемым рабочим, а кого – к гораздо менее уважаемым интел­лигентам. И принимались соломоновы решения: продавец – рабо­чий, старший продавец, который тоже стоит за прилавком, но отве­чает за других продавцов отдела в магазине, – служащий, т.е. интел­лигент, даже если неграмотен; рабочий с университетским образо­ванием (таких в погоне за более высокой зарплатой к 1985 г. набра­лось миллионы) получил название «рабочий-интеллигент», а рабо­чий или крестьянин вообще без всякого образования, исполнявший обязанности главы государства (например, Калинин или Хрущев) опять-таки автоматически становился служащим-интеллигентом.

Точно так же одни крестьяне именовались «колхозниками», а другие, примерно в таком же количестве, – «рабочими» (совхо­зов). Считалось, что это – два совершенно разных класса общества, хотя разница заключалась лишь в том, что одни (колхозники) обяза­ны были принудительно работать даром, только за право пользова­ния приусадебным участком, а другим в совхозах, в приложение к участку, выплачивалась мизерная заработная плата, на которую все равно невозможно прожить. В остальном те и другие оставались бес­правными рабами, с надсмотрщиком, который в одном случае име­новался «председатель колхоза», а в другом – «директор совхоза», но оба, в свою очередь, были такими же бесправными рабами у партийного руководителя района, который отвечал перед таким же руководителем области, а тот – перед ЦК КПСС в Москве.

Предмет особой гордости составляло то, что процентная доля рабочих непрестанно поднималась (за счет падения процентной доли крестьян) и к 1970-м годам превысила 60%. Очень огорчались, что никак не можем поднять ее до 100%. И очень удивлялись, что у наших антагонистов на Западе процентная доля рабочих упала вдвое и продолжала снижаться. Кто же там будет устанавливать диктатуру пролетариата, если рабочих окажется меньше, чем капиталистов? Невозможно было допустить крамольную мысль, что каждый рабо­чий «там» по количеству продукции (качество лучше не сравни­вать) равен двум-трем, если не трем-четырем «здесь». Утешало лишь то, что «у них», как и «у нас», падала доля занятых сельским хозяй­ством. Но в СССР с 80% сначала до 30%, затем до 20%. А в США с 60% сначала до 20%, затем до 2%. Разница – вдесятеро.

Наконец, ни в какие ворота не лезли 43 миллиона служащих-ин­теллигентов (против нескольких десятков тысяч до 1917 г.). А никакие другие категории догмой не предусматривались. Неужели в самых развитых странах мира интеллектуалы составляют считанные про­центы, а в СССР – каждый третий? При этом все знали, что подавля­ющее большинство из советских шести миллионов инженеров, трех миллионов педагогов, одного миллиона врачей по своему культур­ному уровню мало чем отличаются от простых рабочих и к интелли­гентам их причислять так же нелепо, как и подавляющее большинство из восемнадцати миллионов начальников разных рангов.

Впрочем, нашлись еретики, которые и тут придумали соломоно­во решение: считать интеллигентами только тех, кто имеет диплом университета и техникума, а прочих именовать просто служащими. После многолетних дебатов эта ересь была принята если не в канон, то к сведению. Но жизнь и здесь сыграла с догматиками злую шутку. Даже две шутки – одну количественного характера, другую каче­ственного.

В количественном отношении дипломов (формально—на уров­не западного бакалавра или магистра) набралось к 80-м гг. более 35 миллионов – у каждого четвертого из работающих! Неужели ин­теллигентом стал если не каждый третий, то каждый четвертый? Все наглядно видели, что это не так. С другой стороны, семь миллионов дипломированных специалистов – каждый пятый – в погоне за более высокой зарплатой, как мы уже говорили, предпочли перейти в ряды «синих воротничков», причем на такую низкоквалифициро­ванную работу (например грузчиком), которая никак не вязалась с причастностью к «рабочим-интеллигентам». Нам еще предстоит под­робнее рассмотреть этот поразительный для несведущего читателя феномен. Пока отметим только, что он чрезвычайно затруднял сопоставление догмы с реальной действительностью.

Еще хуже обстояло дело с качеством. Советский диплом не полу­чил признания ни в одной развитой стране мира. Его обладателя, в лучшем случае, заставляют сдавать экзамены на подтверждение сво­ей квалификации, а в худшем – без церемоний отправляют в ряды «синих воротничков» или безработных. И, добавим, правильно де­лают, потому что, по меньшей мере, один обладатель диплома из трех не проходят простейшей аттестации ни в СССР, ни тем более за рубежом. Это как раз тот случай, когда невиданное в других странах астрономическое количество перешло в такое качество, которое толь­ко в шутку можно сопрячь с интеллигентностью.

Особенно обидно, что полностью девальвировались не только дипломы вуза, но даже на уровне кандидата и – верх скандальнос­ти! – доктора наук, профессора, члена академии. Кому на Западе приходилось общаться с представителями советских научных деле­гаций, тот наверняка видел, что многие из этих представителей по уровню культуры ничем не отличались от простых шоферов (в том числе – советских). Какая уж тут интеллигенция!

Нам предстоит разобраться и с этим феноменом. Предваритель­но отметим, что сказанное вовсе не означает, будто в России нет интеллектуалов, рабочих, фермеров на уровне не ниже (даже выше) западного. Просто почти всю действительную интеллигенцию унич­тожили или изгнали из страны еще в 1918—1922 гг., а затем мето­дично, год за годом, добивали тех, кто остался, плюс столь же систе­матично выбивали подлинную интеллигентность из молодежи. В результате, за исключением сравнительно немногих «белых ворон», выжили те, кто сумел приспособиться к условиям тоталитаризма и кого тот сделал такими, каковы они есть. Остальным было просто не выжить.

• Предыдущая
• 54/100
• Следующая