Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/80
• Следующая

Время от времени, словно устав, маленький поезд замирал на несколько минут на каких-то горных полустанках, кто-то входил, кто-то выходил.

Вскоре началась зона вечных снегов. Едва завидев за окошком снег, Талызин почувствовал желание выскочить, погрузить руки в рыхлую холодную массу, слепить снежок. Но выскакивать было некуда: с одной стороны от узкоколейки дымилась пропасть, с другой – возвышалась почти вертикальная скальная стена, на неровностях которой, каким-то чудом зацепившись, висели клочья снега.

Ветер сыпанул горсть снежинок.

Хозе сказал:

– Приехали.

Платформы как таковой не было. Сразу от дверей вагончика начиналась лестница, ступени которой были вырублены прямо в скале. Вместо перил торчали обрезки труб, вбитые в каменные щели слева и справа от ступеней.

Едва Иван вышел из вагона, как почва под его ногами дрогнула. Глубоко внизу ахнул взрыв, и эхо долго повторяло протяжный перекатывающийся гул.

Люди остановились. Обернувшись на гул, они заглядывали в ущелье, которое недавно покинули. На дне его сверкали еле заметные сверху тонкие иглы пламени.

– Разве вы разработку руды ведете открытым способом?.. – спросил Талызин, но, глянув на Хозе, осекся: ладони парня сжались в кулаки, в глазах горели гнев и горечь.

– Это не разработка руды открытым способом, – с трудом разжал губы Хозе. – Это диверсия, Иван.

Словно прорвав плотину оцепенения, люди на лестнице загомонили:

– Четвертый взрыв за эту неделю…

– Опять, наверно, жертвы…

– Сволочи, саботажники, к ногтю их!

– Контрреволюционеры!

Пожилой горняк поправил каску и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Неужели народная полиция настолько слаба, что не может выловить диверсантов?

– Боюсь, диверсантов у нас слишком много, – сказал Хозе.

– При чем тут диверсанты? – с возмущением спросил человек с гладко прилизанными волосами, который успел выше всех забраться вверх по каменной лестнице. – Все дело в нехватке специалистов. Старых разогнали, а новых не хватает, вот и не ладится дело. Отсюда и неурядицы.

– Чепуху болтаешь, мастер, – перебил его Хозе.

– Нет, не чепуху! Некоторым всюду шпионы мерещатся. Сваливать на диверсантов – последнее дело, это легче всего. Работать нужно, а не придумывать сказочки про шпионов!

– Специалистов, между прочим, народное правительство не разгоняло, – сказал спокойно Хозе. – Вот это и есть сказочка, и вредная сказочка. Они сами разбежались, надеясь, что производство без них остановится.

– А кто остался – те стараются нам вредить, – добавила индианка, стоявшая рядом с Талызиным.

– Ладно, мы сумеем определить, кто нам враг, а кто друг, – сказал Хозе.

Перепалка с длинноволосым внесла какую-то разрядку, хотя каждый остался при собственном мнении.

От главной лестницы ответвлялись боковые, те в свою очередь ветвились еще и еще, так что со стороны вся эта система лестниц представлялась исполинским диковинным деревом, распластанным на скале. На каждой ветке висел плод: лестница оканчивалась жильем – домом, прилепленным к скале. Дома были разнокалиберными – от старых одноэтажных до новых больших, построенных, видимо, сравнительно недавно.

Талызин сказал:

– Не завидую я здешним почтальонам.

– Я тоже не завидую им, – кивнул Хозе.

– Сколько людей живут в этих ласточкиных гнездах? – полюбопытствовал Талызин, когда они одолели еще сотню ступеней.

– Семнадцать тысяч человек, – ответил Хозе быстро, будто ждал этого вопроса.

Они остановились на площадке передохнуть.

– Вон твое гнездо, Иван, – указал Хозе вверх и вбок. Высотный дом, словно бы состоящий из одного фасада, казался нарисованным на плоскости скалы.

Талызин удивился:

– Четырнадцать этажей?

– Только с фасада, – улыбнулся Хозе.

– А с тыла?

– С тыла здание имеет всего два этажа – тринадцатый и четырнадцатый.

Не поднимаясь в дом, где должен был жить Талызин, они отправились на рудник.

Вход в центральный штрек украшала отлитая из бронзы фигура нагой индианки. В одной руке женщина держала весы, в другой – молот. Чаши весов были припорошены непрерывно сеющейся снежной крупкой.

Хозе пояснил, что это памятник женщине, которая, по преданию, случайно открыла эти богатейшие копи. А теперь вот ее дух незримо покровительствует тем, кто эти копи разрабатывает.

– Хозяйка Медной горы, – сказал Талызин, вспомнив давным-давно, в детстве, читанную книжку.

– Как точно ты сказал, Иван: хозяйка медной горы, – повторил Хозе.

В узком дощатом помещении им выдали тяжелую прорезиненную спецодежду, шахтерские каски, лампочки в металлической сетке, сапоги.

– Я готов! – Талызин выглянул из кабины, в которой переодевался.

Хозе посмотрел на него и в комическом ужасе закрыл лицо ладонями.

– Я что-то не так надел? – обеспокоенно спросил Иван, ища глазами зеркало.

– Русские танки на улицах Санта-Риты, – замогильным голосом произнес Хозе, убирая ладони с лица.

– Ты о чем, Хозе?

– О том, что советские танки оккупируют оливийскую столицу, – пояснил Хозе.

Талызин удивленно спросил:

– Что с тобой?

– Со мной все в порядке, я только повторяю сенсационное сообщение. Именно такую утку с месяц назад напечатала одна оливийская ультраправая газета, – сказал Хозе, становясь серьезным. – Целый разворот она посвятила репортажу о том, как русские высаживаются с подводных лодок в Королевской впадине, занимают Санта-Риту и так далее. На первой полосе красовалось большое фото: советская танковая колонна на главной улице оливийской столицы. На головной машине из люка высунулся танкист – очень на тебя похожий, Иван, когда ты в этой каске! Фотография была сделана мастерски, она выглядела как подлинная и, конечно, вызвала поначалу шум. Газетный материал излагал с «документальной» точностью, – слово «документальной» Хозе иронически подчеркнул, – как советские войска занимают улицу за улицей, район за районом, как штурмуют президентский дворец. А в самом низу полосы шла малюсенькая приписка, еле заметная, набранная самым мелким шрифтом: «Вот что произойдет с нашей страной, если вы будете поддерживать Орландо Либеро». Однако читатели разобрались, что к чему. Перед зданием редакции начались возмущенные демонстрации, в окна полетели тухлые яйца и гнилые помидоры. Короче, газете пришлось приносить публичные извинения уже в следующем номере: это, мол, была неудачная шутка, желание увеличить тираж, ну и прочее в таком роде.

– Такая шутка имеет совершенно точное название: провокация.

– Верно.

– Газету закрыли?

– Ну, что ты. До сих пор выходит. Можешь купить, если хочешь. Вон она продается, рядом с «Ротана баннерой», – кивнул Хозе в сторону газетного киоска.

Они подошли ко входу в туннель, остановились. Из зияющего провала тянуло сыростью, прелью, время от времени из темной глубины доносились глухие удары, похожие на вздохи.

Туннель, ведущий в глубину горы, был коротким. Он оканчивался площадкой, с которой можно было попасть в вертикальный ствол шахты. Стальные тросы подъемного устройства, двигаясь, подрагивали и тускло поблескивали в свете шахтерских лампочек.

Хозе и Талызин стояли в ожидании клети, привыкая к полутьме.

– Будем спускаться? – спросил Талызин.

– Подниматься, – поправил Хозе. – Рудник расположен под самой вершиной горы.

Подошла и остановилась клеть, звякнув цепью.

Вверх ползли медленно, со скрипом. У штрека Хозе опустил рубильник, и клеть остановилась.

Они двинулись сквозь лес крепежных балок, освещая себе путь лампочками. Шахтеры им не встречались, хотя с разных сторон все время доносились удары. Иван шел не торопясь, иногда останавливался, по-хозяйски осматривал почву под ногами, обстукивал балку, пробуя, прочно ли поставлена.

Хозе больше поглядывал по сторонам, словно ожидая какого-то подвоха. Но увидеть что-либо в стороне было невозможно: все скрадывала темнота.

Потолок штрека начал понижаться, теперь им приходилось идти, слегка пригнувшись. Кое-где с потолка капало, под ногами появились лужицы и ручейки.

• Предыдущая
• 68/80
• Следующая