Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович - Страница 65

• Предыдущая
• 65/80
• Следующая

Красивая мулатка, улыбаясь, внесла поднос с традиционным кофе. Француз галантно помог ей составить чашечки на стол.

Президент подсел к Талызину, долго расспрашивал его о Советской России, сказал, что мечтает побывать в СССР.

Зазвонил телефон. Президент, извинившись, взял трубку.

– Королевская впадина? И снова четвертый причал? – озабоченно переспросил он. – Хорошо, я вышлю к вам особую группу. Этот клубок пора наконец распутать.

– Опять контрабандистов поймали, – пояснил Орландо Либеро, с досадой бросив трубку.

– Что за товар? – поинтересовался француз.

– Наркотики! – в сердцах воскликнул Орландо Либеро. – Как у вас в Европе обстоит дело с наркоманией?

– Судя по газетам, число наркоманов растет во всем мире, – сказал англичанин.

– Вы верите газетам? – спросил его второй, недоверчиво улыбаясь.

– Боюсь, в данном случае это чистая правда.

– А у меня насчет наркотиков собственное мнение, – заметил француз. – Видите ли, господа, я убежден, что все человечество в целом смертно точно так же, как отдельный индивидуум, – произнес он, становясь серьезным. – Отдельный человек умирает от какой-либо болезни: от туберкулеза, рака или инфаркта… Коль скоро человек смертен, то не все ли равно, от чего он умрет? Наркотики я считаю болезнью человечества. Не какого-нибудь отдельного человека, а всего несчастного рода людского. И эта болезнь так же неизлечима, как те, о которых я упоминал.

– Неоправданный пессимизм, – усмехнулся Талызин. – Люди на наших глазах побеждают одну болезнь за другой. Вы, например, упомянули туберкулез. А у нас в стране с этой болезнью успешно борются.

– Ну пусть даже вы и правы, месье, – согласился француз. – Разве это меняет дело? Человечество побеждает одну болезнь, а взамен приходят новые, может быть, еще более страшные.

– Что же вы предлагаете? – спросил Орландо.

– Предоставить все естественному течению вещей, – сказал француз, легкой улыбкой показывая, что не следует слишком всерьез принимать все, о чем идет речь. – Раньше говорили: кому суждено быть повешенным, тот не утонет. На современный лад эта пословица звучит так: кому суждено погибнуть от наркотиков, тот не умрет от чахотки.

– Другими словами… – начал англичанин.

– Другими словами, – подхватил француз, – бороться с пороком, который представляет собой болезнь человечества, бессмысленно. Гони его в дверь, он влетит в окно.

– Я с вами не согласен, – резко сказал Орландо Либеро. – Наркотики – величайшее зло. В частности, нашей стране они причинили и причиняют немало горя. Мы полны решимости выкорчевать наркотики, и мы добьемся своего. Но это трудно, не скрою от вас. Контрабандисты изыскивают все новые уловки, поставляя их в Оливию. Это и немудрено: ведь они на каждом грамме получают баснословные барыши. Уж казалось бы, все лазейки мы перекрыли, все щели пограничные заткнули, и вдруг – бах! – где-нибудь опять обнаруживаем наркотик.

– Может быть, его синтезируют на месте? – произнес англичанин.

– У нас есть веские основания полагать, что дело иногда обстоит именно так, – сказал президент.

Вытащив записную книжку, он что-то торопливо туда черкнул.

– Помимо наркотиков нас волнует еще одна проблема, – тонко улыбнулся англичанин.

– Какая? – поднял голову Орландо.

– Футбол.

– Футбол?

– Речь идет о матче Бразилия – Оливия, – пояснил невозмутимый англичанин.

– О, я вижу, вы уже в курсе последних оливийских событий, – улыбнулся Орландо Либеро. – Обещаю вам: каждый получит по билету на матч.

Президент встал. За ним поднялись остальные.

– На этом мы расстаемся, господа, – сказал президент. – Разрешите пожелать успехов на вашем новом, нелегком поприще.

Тюрьма научила Миллера философскому взгляду на вещи.

В камере он вспоминал один рассказ Джека Лондона, где речь идет о китайце, приговоренном к длительному сроку заключения.

Миллер плохо помнил рассказ, прочитанный в детстве, ему только врезались в память рассуждения китайца о том, что и через десять, и через двадцать лет – все равно, сколько бы ни прошло времени, – когда он выйдет из тюрьмы, жизнь будет прекрасна. Правда, он вступит уже в преклонный возраст – ну и что с того? Каждый возраст имеет свои преимущества. Даже дряхлый старик может почувствовать радость жизни, если он на свободе. Так или примерно так рассуждал китаец. Так, усмехаясь в душе над собой, рассуждал и Миллер.

Положа руку на сердце, ему еще повезло, как и его бывшему шефу генералу Четопиндо, и министру внутренних дел, и вообще всей элите, которая собралась в тот памятный вечер на холме близ цитадели, чтобы торжествовать победу над забастовщиками Королевской впадины.

Нужно сказать, это была неплохая задумка Четопиндо – отравить воду. Бескровная эффектная победа уже витала в воздухе. Кто мог знать, что эта идея окажется неосуществленной.

Когда толпа, идущая на помощь, ворвалась в цитадель, Орландо Либеро возглавил ее. Быстрые и решительные распоряжения Орландо Либеро внесли порядок в действия масс.

Прежде всего арестовали и взяли под стражу всех, кто находился на холме. Полицейскую охрану быстро обезоружили. Да и надо признать – она не оказала значительного сопротивления. Миллер с бессильной злобой наблюдал, как охранники бросают на землю свои карабины, братаются с толпой…

А через несколько дней в Оливии состоялись всеобщие выборы, которые вызвали небывалый дотоле энтузиазм народных масс. Орландо Либеро был провозглашен президентом, а вот Миллера вместе с прочими после показательного суда за преступления против народа отправили в тюрьму. Спасибо еще, что не расстреляли.

Миллер твердо знал, что с политическими противниками следует поступать иначе, чем поступило правительство Орландо Либеро.

Во время объявления приговора Миллер неожиданно припомнил тот тусклый денек 1944 года.

…Тяжелые ворота Баутценской тюрьмы закрылись за ними, и машина помчалась по накатанному шоссе, идущему под уклон.

Миллер был в штатском. В штатском был и узник, которого ему было приказано сопровождать, – высокий, крепкого сложения человек с крупной головой и пронзительным, обжигающим взглядом.

Машину несколько раз задерживали посты, придирчиво проверяли документы.

Времени они потеряли много и только после полуночи, миновав уснувшие улочки аккуратненького Веймара, въехали на территорию Бухенвальда. Охранники открыли ворота, и тяжелая машина вползла во двор крематория.

Первым из машины вышел Миллер. Сделал несколько шагов, разминая затекшие ноги. В тусклом свете синего фонаря он узнал одного из тех, кто открывал ворота: это был обершарфюрер Варнштедт. Они поздоровались.

Вскоре подошли еще несколько человек. Большинство их было Миллеру знакомо. Он узнал лагерного врача гауптштурмфюрера Шидлауского, оберфюрера Вернера Бергера, унтершарфюрера Штоппе, который отвечал за работу крематория. К ним присоединились штабсфюрер Отто, лагерфюрер оберштурмбаннфюрер Густ, раппорт-фюрер Гофшульте, адъютант Шмидт.

Лагерфюрер Густ собрал своих в кружок для короткого совещания.

– Где заключенные, которые обслуживают крематорий? – поинтересовался Миллер, когда Густ закончил инструктаж.

Штабсфюрер Отто небрежно указал на приземистое строение за крематорием.

– Мы их еще днем заперли там, на всякий случай, – произнес он. – Как только получили телефонограмму.

Трубы крематория нескончаемо дымили, выплевывая в небо жирные клубы.

– А заключенные из бараков? Они ничего не увидят? – тревожно спросил кто-то.

Отто процедил:

– Они и носа не высунут. За этим проследят капо.

– К делу! – велел оберфюрер Бергер, вытаскивая из кобуры пистолет.

Эсэсовцы выстроились в два ряда вдоль торной дороги, ведущей в крематорий.

– Выходи! – сказал Миллер заключенному, приоткрыв дверцу машины.

Арестант вышел из машины, расправил плечи.

– Ступай вперед! – велел Миллер и грубо толкнул заключенного.

• Предыдущая
• 65/80
• Следующая