Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович - Страница 44
- Предыдущая
- 44/80
- Следующая
– Можно, и я пойду с тобой? – спросил Талызин. – С билетами сейчас туго…
Вероника кивнула.
По дороге они не разговаривали. Иван смотрел на ее бледное, усталое лицо, ставшее таким дорогим, и чувствовал: в его жизни что-то непоправимо рушится. И снова остро ощутил вновь надвигающееся одиночество.
Хорошо бы разрубить этот узел одним ударом. Но как это сделать? Уехать куда-нибудь, все поменять в жизни? Немного отдает ребячеством… Нет! Бросать институт глупо: учеба заканчивается, осталось совсем немного. И есть у него две-три идеи насчет разведки полезных ископаемых, профессор признал их заслуживающими внимания.
Троллейбус, в котором они ехали, медленно вползал на Крымский мост. Монументальный вход в Центральный парк культуры и отдыха остался по левую руку.
Вероника смотрела на Москву-реку, но мысли ее витали где-то далеко.
С билетами действительно оказалось трудно – начались школьные каникулы, и все поезда были забиты.
Талызин безрезультатно простоял полтора часа в воинскую кассу, затем отвел в сторонку задерганного начальника вокзала и несколько минут о чем-то с ним толковал.
Вероника, присев на краешек освободившейся скамьи, безучастно наблюдала за его действиями. Наконец Талызин подошел к ней.
– Понимаешь, какая штука, – растерянно пробормотал он. – Билет можно взять только на сегодня. На кассу предварительной продажи надежды нет.
– На сегодня? – оживилась Вероника. – Это еще лучше! Тогда я смотаюсь домой за вещами.
– Не успеешь, – покачал головой Талызин. – До отхода поезда, – он глянул на часы, – тридцать пять минут.
– Собственно, мне и не надо ничего, – решила Вероника. – Поеду так.
– Места – только в общем вагоне.
– Боже мой, да какое это имеет значение?! – воскликнула Вероника. – Я готова пешком идти в Новосибирск, по шпалам…
– Ладно, беру билет.
Иван отошел и, вернувшись через короткое время, вручил Веронике твердый картонный прямоугольник.
– Только не потеряй, – сказал он. – Ты в таком состоянии…
– Я совершенно спокойна, – возразила Вероника, но лихорадочно блестевшие глаза выдавали ее волнение.
– Пойдем буфет поищем, кофе попьем, – предложил Талызин, посмотрев на вокзальные часы.
– Пойдем, – безучастно согласилась она.
Они пили кофе из бумажных стаканчиков, стоя у захламленного столика.
– Послушай, может, я с тобой поеду? – неожиданно предложил Иван. – Ты совсем какая-то отключенная…
– Нет-нет, что ты, это невозможно! А со мной все в порядке, – заверила Вероника.
– Хорошо, только возьми себя в руки.
– А ты заскочи к маме… – Вероника запнулась. – Скажи, как сложилось. Ладно? И сообщи на работу.
– Само собой, – кивнул Иван.
На какой-то миг все это показалось ему нереальным: и куда-то спешащие толпы пассажиров с узлами, чемоданами и детишками, и длинная молчаливая очередь в буфет, и сизые клубы табачного дыма, плавающие между столиками…
– Не грусти, Ваня. – Вероника пригнулась к Талызину, чтобы перекрыть вокзальный гул. – Кто же виноват, что так сложилось? – Она положила ладонь на его руку. – Так даже лучше…
– Пойдем на перрон.
Они нашли ее вагон и стали в длинную очередь, ждущую начала посадки.
Талызин вытряхнул из бумажника все деньги, что были у него при себе, и отдал Веронике.
– Возьми хоть на обратную дорогу, – сунула она ему в карман смятую купюру. Сзади успел вырасти немалый хвост. Билетов в общий вагон было продано явно больше, чем он мог вместить.
– Если нужна какая-то помощь… – начал Талызин. – В общем, если что, дашь мне телеграмму, помогу.
– Я знаю, – просто сказала Вероника.
Когда им удалось протиснуться в вагон, свободных мест уже не было.
Какой-то инвалид с костылями подвинулся, освободив для Вероники местечко. Он был навеселе и то и дело отгадывал залихватский чуб, закрывающий глаза. Инвалид хотел что-то сказать, но посмотрел на ее лицо и промолчал.
Последние минуты тянулись особенно медленно.
– Ой, чуть с собой не увезла… – Вероника открыла сумочку, достала продуктовые и хлебные карточки и протянула их Талызину.
– Вишь, забывчивая у тебя жинка, гражданин-товарищ, – подмигнул инвалид Талызину.
Народу в купе все прибывало. Под скамьями места для вещей уже не было, и груда узлов и чемоданов росла на полу.
– Ты выбраться не сможешь, – забеспокоилась Вероника.
– А что, по стопочке? – предложил Талызину инвалид и, не дождавшись ответа, обиженно отвернулся, что-то пробормотав.
– Знаешь, Ваня, что меня больше всего мучает? – еле слышно произнесла Вероника.
– Что?
– Он ведь так и не увидит Сережу. Никогда…
Толстая проводница, протискиваясь по коридору, объявила, что до отхода поезда остается пять минут и провожающих просят покинуть вагон.
Едва Талызин соскочил с подножки, поезд тронулся. Двигался он медленно, словно нехотя.
Иван шел рядом с вагоном, заглядывая в окно. Сквозь пыльное стекло тускло просматривалось печальное лицо Вероники.
«Словно лик скорбящей богоматери», – подумал Талызин.
На следующий день, выполнив все поручения Вероники, Талызин отыскал телефон-автомат и позвонил Андрею Федоровичу. Он почувствовал вдруг настоятельную потребность встретиться и поговорить с ним.
Сначала он позвонил ему на работу. Телефон не отвечал. Тогда, без особой надежды, Иван набрал его домашний номер. Против ожидания, Андрей Федорович оказался дома. Разговор, однако, получился каким-то странным. В голосе Андрея Федоровича, обычно сдержанного и спокойного, сквозили тревожные нотки.
– Добрый день, Андрей Федорович, – начал Талызин. – Мне хотелось бы спросить…
– А, узнаю, узнаю, – поспешно перебил собеседник, не называя его по имени.
– Нельзя ли…
– Я приехал домой на обеденный перерыв. Выхожу через двадцать минут. Так что времени у меня нет, – ровным голосом проговорил Андрей Федорович и повесил трубку.
Иван некоторое время слушал короткие сигналы, не в силах постигнуть, что произошло. «Заболел? Не узнал меня? Или, может, я чем-то провинился перед ним?»
Повесив трубку, Талызин машинально оглянулся. К телефону-автомату уже выстроилась очередь, и кто-то из самых нетерпеливых стучал в стекло пятнадцатикопеечной монетой.
Он вышел из кабины как в тумане. Быстро перебрал в памяти весь короткий, сумбурный разговор, в голове всплыла фраза: «Выхожу через двадцать минут». «Через двадцать минут», – вслух повторил Талызин.
В следующее мгновение он подскочил к краю тротуара и остановил такси. Назвав адрес, попросил водителя:
– Гони вовсю! Очень тороплюсь. У нас – восемнадцать минут.
Шофер покачал головой и тронул машину.
Талызин выскочил из такси в тот момент, когда Андрей Федорович выходил из дома. Заметив Ивана, он жестом отпустил свою машину и, едва та скрылась за углом, подошел и предложил:
– Пройдемся?
Они свернули на набережную, где из-за пронзительного ветра не было ни души. Молча миновали баржу, превращенную в плавучий ресторан.
– Я приехал, потому что очень огорчился нашим телефонным разговором, – первым нарушил молчание Талызин.
Андрей Федорович промолчал, ограничившись кивком.
– Что случилось?
– Пока не случилось, но может случиться, – проговорил Андрей Федорович. – Теперь, Ваня, многое случается… Но об этом говорить не будем.
– А о чем будем?
– О тебе. Как идет учеба в институте?
– Нормально. Курс фактически закончил, осталась только преддипломная практика да защита диплома.
– Это хорошо. – Казалось, эта одобрительная реплика относится не к словам Талызина, а к каким-то затаенным мыслям Андрея Федоровича. – Удачно, Иван, что ты позвонил. Я сам собирался разыскать тебя. А на разговор по телефону не обижайся. Суть, сам понимаешь, не в форме.
Когда они повернули на другую улицу, Андрей Федорович остановился.
– В нашу страну, я узнал, из-за рубежа приходят запросы на специалистов. Есть и из Южной Америки. Больше всего требуются, представь себе, горные инженеры.
- Предыдущая
- 44/80
- Следующая