Заблудившийся во сне - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/78
• Следующая

Вот и все, что находилось в комнате, если не считать людей, из коих я составлял ровно половину, а также и единственного представителя животного мира, также присутствовавшего здесь.

Второй представитель рода людского воплощался в высоком, смуглом, черноволосом человеке с тяжелым, властным взглядом и хмурым выражением лица. Человек этот был одет в длинную тунику, доходившую ему до колен, поверх которой был накинут плащ из каких-то шкурок серого цвета с короткой шерстью; и окраской, и ворсом шкурки напоминали мышиные – хотя первые обладатели их были наверняка несколько крупнее, и если и принадлежали к мышам, то разве что к летучим. На ногах человека были сандалии, а на голове – бахромчатая налобная повязка, опоясывавшая чело раз пять, а может быть, и больше, в волосах торчали два пера неизвестной мне птицы. Впрочем, все это одеяние было как бы размыто, растушевано, не имело четких очертаний; зато тяжелые диски (желтого металла, как написали бы в милицейском протоколе; но у меня не возникло никаких сомнений в том, что они были просто золотыми) виделись совершенно четко. Длинное копье, на которое человек опирался, тоже было украшенно перьями – как мне показалось, позаимствованными уже у другого вида пернатых. В общем и целом человек производил впечатление весьма и весьма внушительное.

Что же касается животного, находившегося, рядом с ним, то это была, несомненно, лама – белоснежная лама, надменно взирающая на мир – быть может, потому, что в ушах ее тоже блестели золотые кольца, круп же был покрыт накидкой из какой-то ткани пурпурного цвета. Хотя, как я уже упомянул, облачение человека не имело резких очертаний, не делилось на части и порою возникало впечатление, что оно соткано из осеннего тумана и цвет его порой тоже становился как бы туманным, – лицо виднелось четко, ясно, словно было даже чуточку подсвечено изнутри, и ярко-черные глаза глядели на меня с неприятной пристальностью, хотя губы его в то же время изображали доброжелательную улыбку. Взгляд и улыбка настолько не соответствовали друг другу, что можно было подумать: они заимствованы у совершенно разных лиц. Не исключено, впрочем, что так оно и было. Улыбка, правда, оказалась столь же мгновенной, как разряд фотовспышки.

В комнате, как мне показалось, пахло крысами; хотя это определение было скорее эмоциональное, чем точное. Стояла тишина, но уже через несколько секунд мне стало чудиться, что где-то за стенами нечто звенит тонко и непрерывно; звук, кстати, был скорее приятен, чем наоборот.

Хозяин комнаты позволил мне вдосталь налюбоваться ею, и только после того, как я вопросительно поднял брови, гостеприимно указал на экс-кожаный стул, сам же величественно опустился на неизвестно откуда взявшийся массивный стул, а может быть, и престол – судя по цвету, сработанный из красного дерева. Стул был для него явно низковат, и колени человека, когда он уселся, согнулись под острым углом. Устроившись на стуле, он вновь приятно улыбнулся, предъявив длинные, с желтизной, зубы, и, по-прежнему не сводя с меня глаз, чуть приподнял мохнатые, но блестевшие, как правительственная «Волга» из недавнего прошлого, брови.

– Как долетели? – спросил он, выговаривая слова со странным, издавна знакомым акцентом, – до того знакомым, что я решил, будто слух обманывает меня: до такой степени облик сидевшего передо мною не вязался ни с этой, навеки запечатленной в памяти истории фонетикой, ни с чертами лица, какие всегда связывались с этим акцентом. И я растерялся настолько, что на несколько секунд речь отказала мне.

Он в третий раз улыбнулся; но за этим движением лицевых мускулов не стояло никакого чувства. Белая лама презрительно фыркнула.

– Не похож, да? – то было скорее утверждение, чем вопрос, и я снова явственно услышал: «Нэ пахож?»

Я проглотил комок и лишь кивнул.

– И это тоже, – он округло повел рукой, как бы демонстрируя обстановку, – не напоминает привычного, как по-вашему?

Я почувствовал, что мой язык начинает хоть как-то действовать.

– Да, товарищ… господин… Ваше…

Я запнулся, потому что он предостерегающе поднял палец:

– Нет, – сказал он. – Нэ надо имен. Как вам должно быть известно, владеющий именем – владеет и его носителем. Не так ли?

– Но… – пробормотал я, – как-то ведь надо вас называть!

На самом деле это было необязательно. Но уж больно сильна была традиция – даже и для моего поколения.

Он едва заметно пожал плечами.

– Если вам уж так хочется… называйте меня хотя бы «Уачакуйя». На языке кечуа это означает «благодетель». Или, если угодно – «Пачакути», что значит – преобразователь мира. Думаю, что я вправе носить и одно, и другое имя, и еще много разных. Хотя должен сказать вам: все Великие Инки были – если сравнивать со мной – всего лишь провинциальными царьками. Так что, если у вас возникают трудности – с произношением или иные, – можете обращаться ко мне просто: «Товарищ Дремин». Это ведь соответствует истине: я – для тех, кто находится там, – он неопределенно повел рукой куда-то вниз, – для очень многих из них не уснул навсегда, но, так сказать, задремал… а может быть, даже и не дремлю, но постоянно бодрствую, как вы думаете?

Но я начал уже понемногу приходить в себя. В конце концов, тут было всего лишь Пространство Сна…

Он словно угадал мои мысли.

– Да, конечно, – сказал он. – Некоторые люди считают, что сон – это безделица, пустяк. Что от их действий и мыслей, когда они находятся в Пространстве Сна, ничего не зависит. Многие люди так считают. Совершенно очевидно, что эти товарищи ошибаются. От их поведения в Пространстве Сна зависит очень многое и в Производном Мире, и здесь. В частности: вы, конечно, подумали о том – почему я нахожусь здесь в таком виде, который совершенно непривычен для всего человечества, а не в таком виде, который привычен. Существует очень простой ответ: потому, что некоторые безответственные люди создали здесь, в Пространстве Сна, именно такой мой образ. Или, попросту, они меня именно таким видели во сне. Это были очень безответственные люди, товарищ Остров, они не понимали всей глубины своих заблуждений. Пришлось их наказать. И теперь никто из привычного нам мира не сможет встретить их даже здесь, ни в одном из доступных вам континуумов. Я очень советую вам сделать из этого соответствующие выводы. Вы, надеюсь, уже поняли: в каком бы виде я ни возникал – я продолжаю оставаться самим собою, а область моих возможностей настолько же превышает ту, которой обладал я в Производном Мире, насколько масштабы ПС превосходят масштабы нашего скромного временного обиталища.

– Я понимаю, товарищ Пачакути… Простите – товарищ Дремин, – пробормотал я.

Он слегка усмехнулся.

– Но мы несколько отвлеклись от темы нашего разговора. Я пригласил вас сюда для того, чтобы объяснить вам некоторые обстоятельства и предостеречь от возможных ошибок с очень тяжелыми – для вас – последствиями.

Последние слова заставили меня насторожиться.

– Я понимаю, – продолжал он, глядя теперь уже куда-то в сторону, – что человек, получивший от своих руководителей задание, должен приложить все силы для того, чтобы это задание выполнить. Поэтому меня не удивляет, что вы, товарищ Остров, оказались здесь, хотя некоторые люди очень старались вам помешать. Вы ошибочно полагали, что вам чинятся препятствия, чтобы осложнить вашу работу по выполнению поставленной перед вами задачи. Такое мнение является неправильным. На самом деле они старались помешать вам встретиться со мной.

Тут он перевел взгляд на меня – возможно, желая удостовериться в том, что я внимательно его слушаю. Я и на самом деле слушал. Хотя пришлось сделать немалое усилие, чтобы сосредоточиться на его словах. Потому что в этот миг он – внешне – стал уже совершенно другим: вырос головы на две, обзавелся франтовскими, закрученными кверху усами, бородой клином; на груди его был блестящий панцирь, на левом боку болтался длинный двуручный меч, чей эфес походил, в нарушение традиции, не на крест, а скорее на знак интеграла. Отзываясь на это преображение, лама отбежала, стуча копытцами, в сторону и остановилась, плотно прижавшись к стене.

• Предыдущая
• 39/78
• Следующая