Заблудившийся во сне - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/78
• Следующая

– Что знаешь?

– Эта… Ну, как ее… Черт, забыла. Смешно, правда? Ну да, он ведь так и говорил: я забуду…

Да, она уже не контролировала себя.

– Говорил, что забудешь. Кто?

– Да тот самый… Он тоже иностранец. Но московский. Живет здесь.

– Какой иностранец? Американец, немец, итальянец?..

– Такой… Ничего из себя. Приятный. Говорит смешно.

Пустое дело. Она, похоже, заблокирована.

– Чего он от тебя хочет? Любви?

– Чтобы… была… дочка… – она говорила все медленнее, веки больше не приподнимались, язык поворачивался с трудом. – Ты очень любишь дочку. Пригласить ее… Он хотел. Но ее… пока тебя там нет… стерегут…

Она длинно, заразительно зевнула.

– Что еще ты знаешь? С кем знакома?

– С деее… деревом корнями в сторону и вниз… Видала… Смешно, да?

И Люся уснула, как мне показалось, окончательно. Но когда я начал вставать, тут же вскинулась настороженно – видимо, там, откуда ее направили и контролировали, был дан новый толчок. Они не могли установить прямой контроль надо мной: знали, что я сразу же почувствую. Поэтому ей не давали уснуть.

Это могло означать лишь одно: меня старались взять в плотное кольцо, охота шла всерьез. И действовали не дилетанты-снивцы, а дримеры, столь же квалифицированные, как я сам. Вернее всего, не наши. Но ведь в Пространстве Сна нет границ…

Я поспешно одевался.

– Ты куда? – требовательно спросила она.

– Отдохнешь еще полчасика. Мне нужно съездить – доложить, что в ближайшие дни на службе не появлюсь. Возьму отгулы – там у меня набралось их с полмешка. А ты тем временем ну хотя бы стол накрой, посмотри в холодильнике – чем закусить…

– Да я принесла полную сумку.

– Ну и у меня что-то есть: не голодаю ведь. А я мигом!

Не дожидаясь новых возражений, я бросился из квартиры, на ходу пытаясь раскрутить подсознание, чтобы оказаться подальше отсюда – и поближе к тому барскому дому, где в Производном Мире проживал разыскиваемый нами господин Груздь.

Я не раз проходил и проезжал мимо этого дома на Кутузовском, но бывать в нем мне еще не приходилось – и наяву, скорее всего, не придется. Мне это, собственно, вряд ли когда-нибудь еще понадобится.

Переход в нужную точку пространства-времени прошел без помех: технология его была простой, потому что время оставалось нашим собственным, да и пространство было тем же самым. Надо было только следить за тем, чтобы не отклониться от намеченного мною времени выхода: от предыдущей ночи, когда все обитатели квартиры сами находятся в Пространстве Сна – но в других местах. Наткнуться на кого-либо из них даже в ПС было бы крайне неприятно: события и тут порой принимают самый нежелательный оборот – вплоть до столкновений с милицией, которая в Пространстве Сна занимается тем же, чем и наяву (расшифруйте это заявление, как вам угодно). Конечно, противник мог бы перехватить меня и здесь; но вряд ли ему – или кому-либо из них – могло прийти в голову, что я стану наносить в ПС визит, который вроде бы даже проще было осуществить в ПМ, в мире яви.

Соображения мои, видимо, оказались верными, потому что я беспрепятственно вошел в нужный подъезд, поднялся, пренебрегая лифтом, по лестнице (тут это не заставляет даже запыхаться: наше кью-тело не обладает массой, следовательно, и инерцией, и того, что называется физической усталостью, мы чаще всего вообще не ощущаем – если только она не является конструктивной частью эпизода) и бесшумно отворил дверь в квартиру. Дверь была не заперта, как я и заказывал.

Внутри было тихо; спящие тела не представляли опасности, их кью-составляющие блуждали в это время в далеких, надо полагать, районах континуума. Возможно, с кем-либо из них мне потом придется искать встреч именно там; но не здесь и не сейчас. На этот раз никто не должен меня беспокоить.

Бесшумно приотворяя двери, я без особого труда добрался до кабинета. Вошел. Включил свет. Прежде всего – на всякий случай – приоткрыл одно из окон: обязательная мера предосторожности, когда действовать приходится в замкнутом пространстве. Хотя обычное наше занятие в ПС – установление научных фактов, но и при этой работе нередко возникают, мягко выражаясь, деликатные ситуации. Потом я подошел к удобному креслу – из тех, что принято называть клубными, – сел и принялся с интересом оглядывать помещение.

Обстановка меня не особенно интересовала: люди такого ранга, как Груздь, следуют, как правило, принятым в их среде канонам и заботятся прежде всего о престиже, а не об осуществлении требований своего вкуса или затаенных желаний. Эта комната не являлась исключением. Тут надо было искать не формы, но содержание их. Этим я и занялся. По принципу: от простого к сложному.

Начал с книжного шкафа. Сразу можно было заметить, что содержимое его делится на две части. Из пяти полок на трех верхних стояли дорогие – в коже и с позолотой – издания, корешок к корешку, плечо к плечу, напоминая почетный караул при встрече Очень Важной Персоны. Похоже было, однако, что их не часто читали. Если читали вообще.

Зато две нижние являли полную противоположность верху. Разноголосица обложек, переплетов, авторов, времен издания, тем, жанров – всего на свете, что только может отличать одну книгу от другой. Опустившись на корточки, я принялся вынимать и рассматривать тома, один за одним. Это было интересно и ничем не отличалось от привычных научных занятий в Пространстве Сна, когда, не имея прямых доказательств, стремишься набрать побольше косвенных, чтобы прижать все-таки упрямый факт к стенке и выбить из него чистосердечное и полное признание. Не очень научная терминология, правда? Однако всякая научная работа есть следствие, сыск, судебный процесс и – в заключение – приговор. Приговор гипотезе, теории, концепции – полное оправдание или смертная казнь. Вот и сейчас я искал если не доказательств, то, во всяком случае, следов для их поиска. А следы остаются везде – надо только уметь увидеть их и зафиксировать. Наверняка какие-то, условно говоря, отпечатки были и здесь.

Что же мы имеем? Я вынимал книгу за книгой, раскладывая их по стопкам, сортируя: они должны были дать мне если не всю палитру интересов исчезнувшего Груздя, то хотя бы основу ее. Получалась любопытная картина. Были хорошо представлены книги о прошлой войне: Симонов, Бек, Бакланов, Быков, Бондарев, Некрасов – но ни Владимова, ни Гроссмана не оказалось. Дальше: Булгаков – однако не романы, а драматургия. Русской классики не нашлось; впрочем, она, вероятно, располагалась на верхних полках, в почетных пенсионерах. Советский роман: Катаев – вещи до шестидесятых годов, Каверин – то же самое, Эренбург – «Буря», но не «Оттепель», и не ранние вещи – и далее в таком вот духе. Зато богато: Проскурин, Астафьев, Иванов. Так. Еще? Детективы; но исключительно переводные, американские, отечественных не замечено. Стаут, Гарднер, шотландец Алистер Маклин, а также все о Шерлоке Холмсе. Чейза я не увидел. Зарубежный роман? Гм. Драйзер. Джеймс Олдридж, на родине не весьма известный. И Андре Стиль – это кто? Луи Арагон, «Коммунисты». М-да… А это что за автор? Какая прелесть! Одни названия чего стоят: «Вопросы ленинизма», «Экономические проблемы социализма в СССР», «Доклад о проекте Конституции Союза ССР» – на Чрезвычайном VIII съезде Советов 25 ноября 1936 года! Чудеса, да и только.

А тут, в самом уголке? Господи, вот уж не ожидал! Старые, читаные-перечитаные, затрепанные детские книжки, давным-давно изданные. Когда самого Груздя еще не было на свете. Довоенные еще издания. Рабле – в переложении для детей. Рони, «Приключения доисторического мальчика». Ну и, конечно, мушкетеры, рассыпающиеся на отдельные страницы. Память о детстве, о родителях? Так или иначе, книжки эти здесь сохранялись. А что толку?

Хотя, если подумать, какой-то прок все же был: память подсказывала, что вот такую же, – если не эту самую, то, во всяком случае, очень похожую книжку я нашел в древнем макроконе, незадолго до начала розыска Груздя. Так что они могли находиться в какой-то связи.

• Предыдущая
• 33/78
• Следующая