Эвтанатор - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/18
• Следующая

– Не так просто, Инес, как вам кажется. Для того чтобы удовлетворить ваше желание, я должен прежде констатировать, что другого выхода действительно нет. Этого требует наш кодекс. Скажите, сколько может продолжаться без перерыва ваше… ну, нормальное состояние, скажем так.

– Наверное, минут двадцать, двадцать пять… не более получаса.

«А вот проверим. Если удастся вовлечь её в интересный разговор, может быть, боль отступит – ну, хотя бы на несколько минут? Тогда, если прибегнуть к гипнотическому воздействию…»

– Очень хорошо. Тогда не будем терять времени.

– Будь по-вашему.

– Инес, причины вашей болезни мне известны. Но лишь в самых общих чертах. Пожалуйста, расскажите всё об этом, отступив как можно дальше. С чего всё начиналось…

– Вам что, нужна моя биография?

– Вы определили очень точно.

– Ну… Сейчас, немного соберусь с мыслями. Да. Вот. Мне тридцать семь лет, родилась и безвыездно прожила эти годы тут, на Эване. Семья среднего достатка, отец – государственный чиновник в департаменте экозащиты, мать вела дом. Образцовые прихожане. Я получила обычное образование, так называемый «непременный пакет», потом, по собственному выбору, высшее экологическое – пошла, так сказать, по стопам отца. Природа всегда была мне ближе всего прочего. Работала сперва экоинспектором в нашей округе, потом – экокомиссаром. Была на хорошем счету. Ожидала уже повышения – перевода в Верховную канцелярию Министерства природы на должность разъездного контролёра. Этим, собственно, моя карьера и завершилась – произошло это …

– Отсюда, пожалуйста, подробнее.

– Доктор, стоит ли вам рыться в моём белье…

– Не потому, что это мне нравится. Такова моя обязанность.

– Ну что же. Итак, я дослуживала последние дни в качестве комиссара, когда…

– Да? Что же вы замолчали? Когда?..

– Доктор, доктор! Я… Мне… О! Опять! До-октор! Я не могу, не могу!.. А-а!..

Она начала корчиться. «Как на сковороде» – само собой всплыло сравнение. Свивалась в клубок и разжималась, как пружина, разбрасывая руки и ноги, накрывавшая её простыня улетела куда-то в сторону. Пальцы судорожно вцепились в матрац, забулькала наполняющая его жидкость, тут же руки вновь взмахнули, словно крылья, задели тумбочку – что-то со звоном полетело на пол. Она уже не кричала, а выла – громко, хрипло, ужасно:

– Доктор, до-о-о… помо… Господи, помилуй, пощади!..

Да ещё вперемежку с площадной лексикой.

«Видимо, она упустила мгновение, когда следовало добавить обезболивающее. Увлеклась своим рассказом? Или это мне самому следовало почувствовать приближение нового приступа? Так или иначе, вольём ещё дозу… вот так. Это должно помочь достаточно быстро. Да, наблюдать подобные муки – к этому вряд ли можно привыкнуть. Надо требовать прибавки за вредность. Хотя платят нам, прямо сказать, вовсе не плохо…»

– О, доктор… спасибо… она уходит. Господи, как хорошо, как прекрасно!

– Инес, вы в состоянии говорить сейчас?

– Я в состоянии… всегда в состоянии… я всё могу… Хотите убить кого-то? Может быть, убить вас? Я могу, я…

«Это уже бред. Впрочем, голос становится всё тише, слова – неразборчивее. Вот уже пошёл речевой лом – комбинация звуков, лишённая смысла. Больная в очередной раз впадает в беспамятство. Сколько она в нём пробудет? Час, полтора, два? Дозу ты влил минимальную. Ну что же, надо сидеть и ждать, чтобы при малейшей возможности сразу же продолжить. Видимо, придётся обойтись без мелких деталей – иначе всё может растянуться на неделю с лишним, а тем временем на Середину может прийти с таким нетерпением ожидаемая информация…

Нет. Сейчас не думай об этом. У тебя – больная, и думай прежде всего о ней. О её судьбе. Только что ты наблюдал картину весьма выразительную. Может быть, принять решение сразу? Тогда останется только выяснить позицию родных и предоставить ей выбор способа избавления. Посмотрим, как пойдёт дальше. Сегодняшний день, во всяком случае, пусть уйдёт на общение с нею. Потом ведь ещё понадобится время на получение официального разрешения – вероятнее всего, у той троицы, с которой я уже общался, согласование наверху – это уже их работа.

Хорошо, буду ждать, пока она снова придёт в себя.

Интересно, а что она делает в минуты просветления? Просто лежит? Слушает музыку? Смотрит записи? Читает?

Ну-ка, ну-ка. Нет, граммы не видно. Зато кристаллов – хоть горстями черпай.

Целая коробка аудио. И столько же – видео. Интересно: это её собственные или Клиника заботится о досуге своих больных? Что, кстати, вообще потребляют на Эване – в смысле искусств? Есть ли всеобщая классика? Скорее всего, как везде: большая часть записей – продукты современной моды. Дешёвка или рядом с нею.

О досуге больных заботятся. А о приглашённых врачах? Между работой и сном – чем буду развлекаться лично я? В отеле, в номере, медиа-оборудование имеется, успел заметить. А что в него заряжать? Свои я, к сожалению, забыл взять. По-моему, тут в номере валялось пять или шесть кристаллов – не более. Скудно. Хотя, скорее всего, их можно заказать. За особую плату, естественно.

А почему бы ни прихватить из этого богатства? По сути, знакомство с такого рода вкусами и предпочтениями больной является частью моей работы. Так что это ни в коем случае не может быть сочтено воровством… – Орлен зачерпнул полную горсть из одной, затем из другой коробки. Уложил в сумку – в разные кармашки, чтобы не путать потом. Когда будет возвращать. – А может, начать прямо сейчас? Для начала – музыку. Очень негромко. Лишь чтобы получить представление. Беру наугад. Заряжаю. Включаю. – Минуту-другую он вслушивался. – А что, интересно. Можно сказать, достаточно своеобразно. Но ты ведь ожидал совершенно другого. Широкого потока, кантилены, скорее, в мажоре: музыка благополучного, одухотворённого мира. А звучит совсем другое: две темы, ни одна не доводится до конца, перебивается другой, прерывается, а через несколько тактов – первая возвращается, силой вытесняя вторую, и снова врывается вторая… Первая тема – мелодичная, спокойная, не помню уж, как это называется у музыкантов. Вторая – рваная, тревожная, пронзительная, синкопированная. Массовая музыка? Вряд ли. Элитарная? Что это: добро и зло? Правда и ложь? Борьба структуры и энтропии? В фонотеке эколога? Ну, а…

– Вам нравится, доктор?

Снова спокойный, ясный взгляд. Даже лёгкая улыбка на искусанных губах.

– Боюсь, я вас основательно напугала, да? Ничего не могу поделать: боль сильнее меня. Когда она врывается, оживает – это больше уже не я, это вопит мясо. Не представляете, как я мечтаю от него избавиться. Верите?

– Да, Инес. Скажите: а как относятся к вашему желанию родители? Дети? Их мнению мы придаём немалое значение.

– Никак. Родители отреклись от меня сразу после того, как я… как это произошло. А детей у меня никогда не было. Так что не беспокойтесь, вам не придётся общаться с ними. Родители выдали больнице полную доверенность.

– Понимаю. Так что же всё-таки тогда случилось?

– Мне пришлось совершить доброе дело – хотя вам такая характеристика может показаться странной.

– Откровенно говоря, я не понял.

– Вся беда в том, что я – лесной человек. Лес – моя любимая среда. Только там я по-настоящему отдыхала. Обретала спокойствие и уверенность в себе.

– И что же?

– Уверенности, наверное, оказалось слишком много. Там, в лесу, меня изнасиловали. Вернее, изнасиловал – он был один. Совершенно незнакомый. Сейчас, вспоминая, думаю, что я почему-то сопротивлялась ему не до конца. Знаете, у меня не было постоянного… друга, скажем так. Вообще, секс был для меня как бы на заднем плане, меня всегда считали фригидной. А тут… одним словом, так случилось. Но тем не менее это было насилие. И оргазма я не испытала. Он – да. Я убила его там же, он даже не успел привести себя в порядок.

– У вас было оружие?

– Откуда?! У нас не принято иметь оружие, и я никогда не держала ничего такого в руках. Нет, конечно. Но у нас экологи с давних времён обучаются искусству самозащиты. Человека ведь можно убить руками – очень просто. И зверя тоже; нас, собственно, обучали защите от зверей. Но разницы почти никакой. Вам ведь известны такие способы?

• Предыдущая
• 10/18
• Следующая