Восточный конвой - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/93
- Следующая
Милов не стал дослушивать, что именно предполагает глубина мысли – он выпил, задержав дыхание, нос еще раньше предупредил его, что воды в стакане если и было, то лишь самая малость. Пока он пил, стояла тишина. Он выпил, перевел дыхание, вручил стаканчик стоявшему рядом, вынул платок, вытер губы, немного подумал – хотя думать было тут не о чем, сорт он узнал сразу, не из самых лучших, но по здешней шкале ценностей, видимо, весьма уважаемый, – сказал:
– Если уж въезжать в город, то только на белой лошади. А какое продолжение последует?
– Браво! – крикнул кто-то. – Принимаем!
Все загалдели, Милова схватили за руки и подтащили к длинному, метра в три, столу. За него уселось еще несколько, у дальней стены, на диване, расположились еще трое, две женщины и один – в возрасте, редковолосый, он держал стакан наизготовку. Милов осторожно, ненавязчиво провел взглядом по остальным. Странноватое сборище… Но думать было некогда: его усадили, расчистили на столе местечко, поставили тарелку – всё было, как на вечеринках вообще бывает. Силенс сел рядом с ним; ему закричали:
– Оратор, на трибуну, на трибуну!
Он отмахнулся:
– Нет, сегодня я в другой роли – наставника, я Вергилий нынче, это у нас бывает не часто. Не хочу, чтобы гость совсем растерялся – а он непременно растеряется, если своевременно не оказать ему помощь. – Он повернул голову к Милову, оглядывавшему стол. – Здесь у нас никто ни за кем не ухаживает, накладывай сам себе, – и, подавая пример, стал оснащать свою тарелку. Стол был накрыт даже по нетехнетским меркам неплохо, и приготовлено было, как Милов быстро убедился, на должном уровне. Он даже вздохнул от умиления. «Воистину, ищите – и обрящете», – успел он подумать прежде, чем врубиться зубами в карбонад.
Сидевший напротив налил ему – уже не в стакан, впрочем, а в нормальную рюмку, но Милов и так уже чувствовал – на голодный желудок – легкое, приятное головокружение. Он попытался сосредоточиться, вспоминая, в какой карман уложил средство против опьянения – хорошо, что догадался взять его из сумки, снова предчувствие не подвело, хотя логически ожидать чего-то подобного было невозможно. Ага, в левом внутреннем маленьком, вот оно где. В его одежде карманов (главным образом потайных, не полагавшихся по стандарту) было великое множество, и сейчас все они были загружены, так что когда Силенс посоветовал Милову снять куртку по причине жары (а в зальце и правда было жарковато), Милов вежливо отказался – сказал, что еще не отогрелся после прогулки, что он вообще мерзляк и двойную жару предпочитает ординарному холоду.
– Тогда надо добавить, – обрадовался Силенс, – расширить сосудики, сразу почувствуете себя лучше!
– Не премину, – согласился Милов, – но сперва, может быть, поможете мне сориентироваться, чтобы я побыстрее почувствовал себя свободно?
– Это в смысле кто есть кто? Ну разумеется, друг мой. Начну с женщин, как того требуют приличия. Та, что помоложе – это Зила, химик, а та, что покрасивее – Ласка, она, в отличие от Зилы, тоже химик, но кроме того, и это самое главное – очень пригожая и милая женщина…
– Я же их не вижу, – сказал Милов, – они сзади нас.
Милов и на самом деле женщин сейчас не видел, но это ему и не нужно было, потому что в пригожей Ласке он, едва войдя в зал, опознал Лесту.
– Зачем вам их видеть? Запоминайте мои характеристики – потом разберетесь. Зила первой подойдет к вам, но это вовсе не значит, что она потом полезет с вами под одеяло. Ласка подходить вообще не станет.
– А под одеяло? – легкомысленно поинтересовался Милов, прикидывая, через сколько минут придется выйти на воздух, чтобы без помех протрезветь.
– Ну, об этом вы спросите у нее самой. И вот все о дамах. Рядом с ними сидит любопытный персонаж.
Милов вспомнил: тот, с редкими волосами, у которого стакан вроде бы сросся с рукой, так что без хирургического вмешательства их не разлучить было.
– Да, – согласился Милов, – пока меня усаживали, он успел взять на грудь два веса.
– Ну, это ему, как носорогу подснежник. Он не этим примечателен.
– Понял, – ухмыльнулся Милов, притворяясь чуть более захмелевшим, чем был на самом деле. – Он модель, рекламирует мужские прически.
– Не смейтесь над недостатками, друг мой, это нехорошо, у нас не принято. Он отличается от всех нас не прической, а тем, что он тут – единственный технет, чистокровный технет, и не просто технет, а еще и сипо!
Милов ощутил, как бодрость его начинает убывать, он вдруг затылком почувствовал чей-то пристальный взгляд и понимал – чьим этот взгляд должен был быть.
– И это никого не смущает?
– А почему это должно нас смущать?
– Мне как-то трудно представить – веселье под официальным надзором.
– Да никакого надзора нет, оставьте!
– Зачем же он тут?
– Затем же, что и вы: чтобы перевести дух, развлечься немного. Ну, и еще – посмотреть на нас, людей, в нерабочей обстановке, так сказать, неофициальной.
– Но зачем им это? Кажется, у них были возможности изучить людей более чем достаточно.
– Затем, что им интересно. Вы представьте себе: раса-то новая, молодая, значит, инстинкт подражания сильно развит, требует применения, а кому им подражать, если не нам, людям? Вот они и перенимают кто что может…
– Не пойму. Они нас считают низшими существами…
– Так это официально; разумеется, спросите любого из них в служебной обстановке, и они вам отбарабанят без запинки: люди свое отжили, люди обречены, люди во всех отношениях менее совершенны, чем они, технеты. Официально. А на самом деле они понимают, конечно, – те, кто вообще имеет желание думать и понимать, – что для того, чтобы не быть примитивными, необходимо иметь за спиной богатую историю, от нее все и идет; а у них истории, естественно, нет, откуда ей взяться, пара десятков лет – это не история, еще даже не серьезный разбег к ней. И вот они, сознательно или нет, смотрят на нас и заимствуют, постоянно что-то заимствуют, перенимают, хотя, может быть, и себе самим в этом до конца не признаются. Так что вы не сомневайтесь: тут они себя не чувствуют на службе, они очень любят, когда мы приглашаем их вот так – провести время, но, знаете ли, без приглашения не явятся; если их не позвать – будут очень переживать, но нахрапом не полезут, не станут ссылаться на то, что власть – у них… Ну, мы и приглашаем, понятно – нам они не мешают, а с другой стороны – это помогает поддерживать неплохие отношения, все же они ведь начальство, и при желании могут нашу жизнь затруднить, отравить, а могут и наоборот.
– Это понятно, однако, вы уже не можете высказать вслух что-то из того, что наверняка думаете, и что не очень обрадовало бы их.
– Нет, вы напрасно так думаете. Ведь мы – кто? Легальная и признанная оппозиция! Как бы власти не кочевряжились, они не могут не обращать внимания на мнения остального мира: будь они хоть технетами в квадрате – им в одиночку не выжить, в стране ресурсов меньше, чем в носовом платке.
– В квадрате не выжить, – усмехнулся Милов, – а в кубе?
Силенс моргнул озадаченно, потом рассмеялся.
– Вы остряк. Но и Куба выживала, пока в нее вливали – хотя бы нефть… И вот, представления внешнего мира требуют каких-то видимых признаков демократии, а демократия не мыслится без оппозиции. У технетов же оппозиции не может быть принципиально: единомыслие заложено в их конструкцию. Вот им и приходится…
Милов пьяненько ухмыльнулся.
– Ну, а почему бы вам не помочь им в этом? Программировать их, скажем, на два мнения, а не на одно?
– Программировать – какие мнения? Вы о чем?
– Насколько я понимаю, вы ведь здесь и заняты их производством?
Силенс ответил совершенно другим – негромким, серьезным голосом:
– Нет. Мы занимаемся совершенно другой проблематикой. И я надеюсь, что у вас хватит такта и рассудка не спрашивать – какой именно! Мы вообще не разговариваем здесь о делах, мы отдыхаем; а если бы тут было принято болтать о работе, то вас бы сюда и на порог не пустили. Не думайте, что интересы государства тут не охраняются. Отнюдь!
- Предыдущая
- 25/93
- Следующая
