Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая

– Как фильм о войне, – сказала Ева, оде­ваясь. – А я думала, что такое никогда не по­вторится…

– Нет, – сказал Милов задумчиво, – на войну не похоже, но и на полный мир тоже. Трудно сказать, что происходит, но думаю, что мы не зря пренебрегли мостом.

– Я сейчас мечтаю о примитивной вещи, – сказал Граве. Он приблизился к ним медлен­но, как бы опасаясь какой-то новой нескромно­сти, что было бы, по его затаенному мнению, со­вершенно не удивительным: русский, американ­ка – чего еще можно от них ожидать?.. – Да, о крайне примитивной: добраться до дому, поце­ловать жену, лечь в постель, а утром, проснув­шись, узнать, что все это наваждение кончилось – и забыть раз и навсегда!

– А если я не хочу забыть? – подняла го­лову Ева. – Дан!

– К вашим услугам, красавица!

Красавицей ее сейчас – в космах, которые она кое-как пыталась расчесать, в потеках кос­метики, уже различимых в занимавшемся рассвете, – никак не назвать было, но Милов знал, что на такое обращение женщины не оби­жаются ни при каких обстоятельствах. А кроме того, если забыть о пятнах и мокрых, жирных, спутанных волосах, была она и на самом деле очень привлекательна, а может, и больше того.

– Мне было хорошо, Дан, когда мы так сто­яли, – проговорила она без тени смущения.

– Спасибо, – серьезно сказал он. – И мне.

– Хочу, чтобы это повторилось.

– Обещаю, – так же серьезно ответил Милов.

– Господа, – просительно сказал Граве, – сделайте одолжение… Нет, я совершенно не собираюсь вмешиваться в ваши дела, но мы, намуры, относимся ко всем аспектам морали чрез­вычайно серьезно… Мы – спокойный, уравно­вешенный народ, мы любим тишину и порядок во всем…

– Это заметно, – сказал Милов.

– Господин Милф, отдельные эпизоды, ра­зумеется, не исключены, да, преступники есть и у нас, хотя это, как правило, фромы. И тем не менее я взываю к вашей порядочности…

– Извините, Граве, – сказала Ева. – Я не хотела вас шокировать, просто… Одним сло­вом, идемте. Мне тоже не терпится принять ван­ну. Где ваш автобус?

– Придется идти вдоль реки, у самой воды, а уже близ моста поднимемся наверх, там как раз находится остановка. Можно подняться и здесь, но, несмотря на тишину, я теперь опаса­юсь…

И в самом деле было тихо, и луч прожектора погас.

– Правильно опасаетесь, – сказал Милов. – Ну, теперь ведите вы.

Идти по влажному песку было легко. Все бо­лее светлело. Поселок вдалеке, видимо, уже до­горал – зарево совсем ослабло, пламя не под­нималось столбами, и река казалась теперь чер­ной, как только что заасфальтированная дорога. Ветер иногда налетал слабыми порывами и, от­разившись от высокого берега, чуть рябил воду. Почти ничто не нарушало тишины; впрочем, это, может быть, сюда, под обрыв, не доносились звуки: и Центр, и город были там, наверху. По­сле очередного порыва ветерка Милов принюхал­ся:

– Бензин? – предположил он вслух.

– Ну вот, пора подняться, – вместо ответа проговорил Граве. – Тут должна быть тропин­ка, попробуйте отыскать ее, господин Милф, – я плохо вижу в таком свете.

– Обождите, – Милов медленно прошел вперед. – Кажется, вот она. Да, похоже.

– Дан, – сказала Ева, – а тропинок на вашей карте не было?

– Таких – нет. Я поддержу вас, Ева, тут круто.

– Господа, – сказал Граве, – вы помни­те, я просил вас не позволять себе ничего не­скромного…

– Не уговаривайте, – сказал Милов, – я все равно обязательно позволю. Но не при вас. Ну, полезли.

Они выбрались наверх и остановились. На­верху было чуть светлее.

– Тут осталось два шага, – сказал Граве.

– Идемте.

Через минуту-другую они действительно вы­шли на асфальтированную площадку рядом с до­рогой. Автобуса там не оказалось.

– Придется, видимо, немного подождать, – сказал Граве. Он взглянул на часы. – Нет, не разберу… Однако я уверен, что автобус еще не проходил.

– И не пройдет, – ответил Милов невесе­ло. – Глядите.

Если бы они все еще шли низом, то неизбеж­но наткнулись бы на него. Автобус валялся под откосом берега на боку, передняя часть его ухо­дила в воду.

– Вот откуда бензином пахло, – сказал Милов.

– Что же нам делать? – растерянно прого­ворил Граве.

– Идти пешком.

– Смотрите, и столбы повалены, – сказала Ева тревожно.

– Похоже, это не только капуста, – прого­ворил Милов. – Ну, в путь. Жизнь становится чем дальше, тем интереснее.

И они двинулись быстрым шагом.

– Вы не могли бы помедленнее? – попро­сила Ева. Туфли свои она еще внизу то ли поте­ряла, то ли бросила, и снова шла теперь боси­ком; видимо, это было для нее непривычно. – Тут все колется, – объяснила она, – и мне надоело прыгать горной козочкой.

– Ничего удивительного… – проворчал Милов. – Картины одна другой краше.

– Я не узнаю Намурии… – проговорил Граве с искренним трагизмом в голосе.

И в самом деле, то, что они видели сейчас и среди чего, находились, не очень походило на то представление о Намурии, которое возникало по рассказам путешественников, туристским проспектам и рекламным плакатам, хотя все это, в общем, и соответствовало действительности – но только не сегодняшней, сиюминутной. В таких странах, как Намурия – да в любой, не только европейской или североамериканской даже – признаки машинной цивилизации давно уже проникли и в самые глухие уголки, так что лес порой мог удивить ровностью рядов, какими росли многолетние уже, дородные деревья, и в разных направлениях расходились от трансформаторов – в каменных будках или на деревянных и бетонных устоях располагались они – провода, толстые, силовые, а на столбах пониже держались телефонные и телеграфные, а если мачт с проводами не было, то в определенном ритме попадались таблички, предупреждающие, что под землей здесь проходит кабель; аккуратные павильончики автобусных остановок виднелись у дорог; и где-то в пределах видимости оказывался фермер на своем тракторе, оснащенном по сезону – плугом, сеялкой, косилкой, граблями; и уж, разумеется, не умолкало на дорогах, только среди ночи ослабевая, шуршание шин по асфальту, гудрону, бетону, легкое жужжание легковых и сердитое гудение грузовых моторов – немецких, французских, итальянских, американских, японских, реже – советских, чешских, румынских, к темноте сползавшихся к кемпингам и мотелям, а со светом вновь разлетавшихся во всех направлениях ради дела или прихоти.

Да, еще вчера так было. И, похоже, кончилось как-то сразу и по причинам, которые пока еще не понять было. Сейчас на дороге, по которой шли трое, ни машин не попадалось, не рокотали тракторы на аккуратных полях, по-прежнему занимавших все пространство, свободное от лесов и дорог; столбы с проводами были где повалены, где сильно наклонены; повалены были дорожные указатели и щиты с описанием предстоящих дорожных развязок; зато вдруг масса всякого мусора взялась откуда-то – мусора, в котором можно было угадать обломки и останки того, что вчера еще было нужными, полезными и желанными в жизни вещами: главным образом, электрическими и электронными приборами – от утюга до стереофонического двухкассетника или какой-то из приставок к персональному компьютеру, без какого не обходился уже давно ни один фермер. Словно бы кто-то сначала собрал и изуродовал как только сумел, а потом погрузил на многотонные трейлеры и, медленно двигаясь по дороге, неустанно расшвыривал по сторонам – и на дорогу, и в кюветы, по которым сейчас медленно текла вода, неизвестно откуда взявшаяся, потому что дождей давно уже не было. Кирпичная будка с черепом и костями в десятке метров от дороги стояла с распахнутой железной дверцей, и внутри ее, как все легче становилось различить, желто отсвечивали пряди медных проводов. Местами ровное темно-серое покрытие дороги было усеяно мелкими крошками разбитых автомобильных стекол; какие-то тряпки валялись, остатки одежды, клочья газет, яркие журнальные обложки. Вот на какую дорогу вышли и двинулись по ней Ева с двумя спутниками: что же удивительного в том, что нелегко было ей ступать босиком.

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая