Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/41
• Следующая

– Вы же слышали, Джеп, – сказал шеф, – что меня в списке не было. Я тут капитан и сойду последним – или пойду ко дну. А вы, Анатолий, – вы тоже есть в списке…

– Естественно, что я там есть, – сказал названный по имени ученый. – Но вот тут мой соотечественник, – он подмигнул Милову, – засвидетельствует, что мы – народ, далеко нетрусливый. Могли бы и не спрашивать, Майк.

– Боюсь, что вы правы, – сказал шеф и медленно разорвал список. – Следовательно, дети и обслуживающий их персонал. Я имею в виду и детей сотрудников Центра – по принципу возраста: самые младшие, столько, сколько возьмут пилоты. А возглавите вы, доктор Рикс.

– Ни за что! Я все сделаю, погружу их, но долететь они могут и без меня. В Центре множество женщин…

– Вы отвечаете за этих детей, – сказал шеф. – Без вас я просто не позволю отправить их. Нам же не жест важен – важно, чтобы они выжили!

– Дан, скажи им, – она прижалась к Милову, – объясни, что я не могу!..

– Ничего, родная, – тихо сказал Милов, – сможешь. Я понимаю, что сейчас остаться тут куда легче, чем улететь. На этот раз тебе придется труднее, чем всем нам. Но не спеши отпевать нас: мы еще не покойники и не собираемся стать ими.

– Не хочу, не могу без тебя, – бормотала она, нимало не стесняясь присутствовавших. – Только что мы… Ни за что!

– Лети, Ева, – сказал Милов. – Сам-то я выпутывался и не из таких еще передряг. Это твои дети, ты сама говорила.

– Доктор Рикс, – сказал шеф. – Никто не расторгал контракта с вами, вы здесь работаете и, следовательно, выполняете мои распоряжения. Извольте заняться эвакуацией детей. Чтобы самое позднее через час машина была в воздухе.

– Час двадцать, быстрее невозможно, – сказала Ева, утирая слезы.

– Ну, вот и умница, – сказал Милов. – Идем, мы с теми, кто уже получил оружие, тебе поможем.

– Если все же придется взорвать станцию, долгой осады мы не выдержим, – сказал шеф.

– Кондиционирование, подача воды, все, что нам нужно – прекратится. И у нас нечего есть.

– Но если они ворвутся, – сказал Гектор, – все кончится еще скорее. Только не надо иллюзий, шеф: они будут убивать. Нужно время, чтобы они пришли в себя.

– Или чтобы кто-то выбросил десант, – сказал старик, которого звали Джепом.

– Наше слабое место – ворота, – сказал Анатолий. – Они не рассчитаны на осаду. Ничто тут не рассчитано на осаду, но ворота – вообще чистая декорация.

– И еще стеклянный подъезд…

– Ну, тут легче – двери не столь уж велики, – сказал Гектор. – Я в этом кое-что смыслю: бывал в Бейруте, в Анголе, в Афганистане… Радио еще работает?

– Передает непрерывно, – сказал шеф. – И будет, пока стоит станция. Ну что же, пора спускаться, джентльмены. По-моему, там уже началась перестрелка.

«Куд-да! – подумал Милов, нажимая на спуск. – Вот то-то! Нет, это, конечно, не «Калашников», – думал он дальше. – Но для одиночной стрельбы – ничего, годится. А хорошо я устроился. Очень приятный ветерок. Вообще, чудесная ночь. Ночь черного хрусталя – так, кажется, говорил тот, в ресторане?»

Он находился в том из помещений второго этажа, которое нависало над подъездом со стеклянными дверями. Окно, наклоненное вниз, как и все нижние окна Кристалла, было разбито, чтобы удобнее было стрелять; оно доходило до самого пола, и Милов лежал, опираясь на локти. Очередная атака была только что отбита, и нападавшие вновь отступили за бетонный забор, где находились в безопасности от пуль. Менее сотни стрелков защищало Кристалл, но каждый из них находился в своем помещении, и наступавшим казалось, что обороняющихся много.

«Это не на моей совести, – думал Милов, глядя на тело, лежавшее вблизи ворот, ярко, как и все подступы к подъезду, освещенное сильным прожектором – одним из тех, что были установлены по периметру Кристалла в самой широкой его части. – Это на совести тех, кто взбаламутил и послал сюда несчастных дилетантов – они даже по прожектору попасть не могут… Ничего, воевать можно, только – долго ли? Если не будет десанта, наше дело проиграно, это ясно. Хорошо, что станция работает, – значит, не добрались до нее еще. А когда доберутся – нам придется куда солонее… Боюсь, что волонтеры пошли именно туда: они-то понимают, что втемную нам куда труднее будет отстреливаться. Хотя – и тогда света будет, пожалуй, более чем достаточно…»

Наверное, света хватило бы, потому что на территории Центра многое уже горело – одно догорало, другое только занималось, третье горело вовсю, как будто зданиям надоела неподвижность, полета захотелось, полета – пусть и в виде пламени и дыма, пусть и в последний в своем существовании раз. Горело, выло, шипело, разлеталось густыми брызгами, пламя было где синее, где – зеленое, фиолетовое, желтое, оранжевое, белое – знатнейший получался фейерверк. Ветер дул от реки, и временами парящие куски и клочья чего-то, как бы лохмотья пламени, долетали до подножия Кристалла, догорали и бессильно гасли. Но гигантская глыба хрусталя стояла еще неповрежденной, если не считать разбитых окон; в какие-то мгновения Милову то казалось, что Кристалл сейчас расколется, грянет обломками, осколками, дребезгами во все стороны, то, наоборот, неизвестно откуда возникала вера в то, что – устоит, выстоит, всех перестоит, будет выситься до той поры, пока правительства всех сопредельных и отдаленных стран не перестанут чесать в затылках и начнут отдавать распоряжения.

«Но так ли получится или иначе, – думал Милов, используя минуты передышки, одновременно заряжая обоймы, – молодец Ева, что не побоялась улететь. Она-то уж теперь в безопасности, за нее мне не страшно, и поэтому я могу воевать совершенно спокойно. Если уцелею – дома с меня, конечно, три шкуры спустят за вмешательство во внутренние дела чужой страны; но это не чужие дела, это и наши, сейчас все общее, потому что планета стала общей. А вообще – сейчас я не домашний, сейчас я ООНовский и защищаю институт, принадлежащий ведомству, в котором я работаю».

Пол под ним чуть содрогнулся, и прожекторы разом погасли, а за бетонной оградой раздался радостный вой.

«Все, – подумал он, – станции конец! Сейчас, сию минуту надо им кинуться – пока мы еще не привыкли к новому освещению. Из-за забора, из темноты – и сразу на штурм дверей. Ага! Вот они! Ну, покажитесь, покажитесь…

Он стрелял, когда ему почудился шорох позади, за спиной, в комнате – не тот глухой стук, с которым врезались в стену влетавшие в окно пули, а именно шорох: кто-то неуверенно пробирался в темноте. «Кому-то жить надоело, – подумал он, – или за патронами пришел? Нет уж, самому нужны…»

– Эй, ты! – крикнул он. – Ползком двигайся, если уж такой настырный. Чего тебе? Стрелять надо, а не ползать!

– Погоди, я сейчас.

– Ева?

Она улеглась недалеко. Выпустила очередь. «Откуда у нее автомат? Хотя это мой автомат, по голосу узнаю. А патроны откуда взяла?»

– Ева, патроны откуда?

– Привезла с собой. Как ты тут ведешь себя? Скромно?

– Кто тебе позволил вернуться?

– Никто не запрещал. Дело я сделала. А летчики тоже люди, и у них здесь товарищи…

– Ну погоди, негодная, я тебе… Стреляй, стреляй!

Наступавшие не выдержали и на этот раз. Откатились. Снова наступила передышка.

– Иди сюда, Ева.

– Зачем?

– Наложу взыскание.

Он поцеловал ее – насколько хватило дыхания.

– Ох, Дан… – сказала она.

– Ты абсолютно распутная, моя любимая женщина, – сказал он. – Без тебя тут так спокойно стрелялось… Значит, довезла?

– Конечно.

– Что там слышно?

– Слышно вас. Уже зашевелились. Пока я там возилась с малышами, прошли даже слухи о том, что готовится десант…

– Если бы!

– Но сверху мы видели – люди все еще идут сюда. Пилоты говорят, что это волонтеры. Те, кто умеет воевать.

– Далеко они?

– Нет, не очень. Знаешь, они не идут, они бегут, и через час-полтора могут оказаться здесь.

– Профессионалы, – сказал Милов. – Против волонтеров нам тут долго не продержаться. Они и вооружены лучше, и главное – сноровка не та. Так что… Ты смотри – мало получили – опять собираются! Знаешь, отдай-ка мне автомат, вот тебе карабин, тебе ведь все равно…

• Предыдущая
• 40/41
• Следующая