Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/41
- Следующая
Граве на мгновение повернул к Милову лицо, с глазами – дикими, словно искра разума уже совсем покинула их.
– А что касается Рикса – то что ему ничтожные доходы, когда он поднимается на такую вершину, каких мало на Земле: на вершину полновластия! Не беспокойтесь, Лестер прекрасно считает, а он-то уж точно знает, сколько выиграет!
– Но что он сделает с вами, убийцей его жены?
– Со мной? Да ничего! Со мной уже никто и ничего не в состоянии сделать, Милф, потому что сейчас я могущественнее, чем все они вместе взятые, они еще могут чего-то бояться, я же ничего более не боюсь. Я самый сильный и самый свободный человек на Земле сейчас! Что мне Рикс, что мне вы?..
– Граве, – сказал Милов, – прошу вас, остановимся на минутку.
Вместо ответа Граве сильнее нажал на педаль газа.
– Остановитесь же: мне нужно…
– Потерпите, – равнодушно ответил Граве, – недолго осталось. Или обходитесь, как знаете… – и, краем глаза уловив почти незаметное движение Милова: – Стоп! Не пытайтесь что-то сделать! Машина набита взрывчаткой, все установлено, как надо, и мы взлетим на воздух даже просто от резкого торможения! Так что сидите тихо, как маленькая мышка – если хотите прожить еще некоторое время!
Милов откинулся на спинку, положил ладони на колени, закрыл глаза. Неожиданно пришло расслабление, и странное спокойствие охватило его, покой безжизненности.
«Ева, – думал он, – родная, нелеп этот мир, и мы с тобой были в нем так же нелепы во всем – начиная с нашего знакомства и кончая тем, чем все это завершается… Нелепо было, наверное, ввязываться в чужую драку, надо было сразу, как только я понял, в чем суть, хватать тебя и мчаться прочь, пусть бы они сводили свои счеты, а мы должны были предупредить весь мир. Но у тебя были твои дети, которые не желают дышать, а у меня – другие дети, свои, потому что ведь каждое дело, которое мы начинаем, – наше дитя, и мы стремимся заботиться о нем и растить его… Я виноват во всем – в том, что тебя нет! Я, потому что оставил тебя там, хотя должен был понять, что спокойнее тебе быть со мною даже под огнем, чем пусть и у себя дома, но без меня… Поверил логике, а тут ведь логика ни при чем, когда чувствуешь к человеку то, что почувствовал я, – совсем другим надо руководствоваться, не логике верить, а подсознанию. Ты прости меня, маленькая, мне даже не хочется больше убивать этого идиота, мне даже почему-то жаль его… Тогда я на миг представил тебя на месте его Лили, и мне сделалось страшно. Почему я в тот миг не подумал, что наши представления помогают событиям реализоваться, – то, что раньше называлось «накликать беду»? Помешало то, что я старый коп, старая ищейка международного масштаба, у меня был след, и я бежал по нему, думая, что смогу вернуться к тебе. Забыл, что если мы и возвращаемся, то не туда, откуда вышли, а в иное время с иным расположением планет. Тебя нет, и мне все равно – пусть убийца жмет на газ, спеша доставить свою взрывчатку в Центр, где она… Где она – что?..»
– Послушайте, Граве, а на кой черт вы тащите в Центр такое количество пластика?
Граве засмеялся – как-то странно, судорожными выдохами.
«Господи, – догадался Милов, – он же просто не умеет смеяться, наверное, никогда в жизни по-настоящему не смеялся…»
– А вот увидите, Милф! Пройдет совсем немного времени – и вы увидите или, во всяком случае, почувствуете… Да ведь вы и сами прекрасно все поняли, зачем же задавать лишние вопросы?
Милов покосился на спидометр; было где-то под сто сорок.
– Я просто хотел сказать вам, Граве, что если вы действительно хотите доставить ее в Центр, эту вашу контрабандную взрывчатку, то не гоните так, как сейчас: мало ли – не выдержит камера…
– Скорость придает решимости, Милф, вселяет уверенность – разве не знаете? Я бы гнал еще быстрее, но эта колымага уже на пределе, быстрее она просто не может, а другой машины мне достать не удалось – не до того было. Просил у Рикса, но он не дал, хотя, если разобраться, – зачем ему машина, их все равно больше не будет… М-да. К сожалению, у того, сзади, мотор, видимо, посильнее – да и нет у него, наверняка, причин ехать осторожно. Гонит, как ненормальный… Милф, мне не нравится этот преследователь. Оглянитесь. Я разрешаю. Только без глупостей. Понимаю, что у вас может возникнуть искушение, однако, что бы вы ни сделали, Центр вам все равно не спасти, и людей в нем – тоже, но я везу им судьбу легкую и быструю, а другая может оказаться куда мучительнее… Теперь я вас предупредил. Можете посмотреть.
Милов послушно посмотрел в заднее стекло – для этого пришлось извернуться в кресле. Широкая, приплюснутая к дороге машина и в самом деле была теперь куда ближе, чем когда Граве заметил ее впервые.
– Хорошо идет, – сказал Милов. – Классная машина.
– Слишком хорошо. Возьмите ваш автомат, Милф.
– С какой это радости?
– Сейчас вы будете стрелять. Старайтесь попасть в водителя. Или по колесам. Надо остановить его, слышите? Он определенно гонится за нами, хочет помешать мне.
– По-моему, он больше не приближается: держит дистанцию. Ну и пусть себе держит, а?
– Милф, где же ваш опыт? Они держатся позади, потому что собираются стрелять по нам – и не хотят пострадать в случае, если мы взорвемся. А для этого может хватить и одного попадания: у меня ведь и весь багажник набит… Не медлите, стреляйте через стекло – нам оно все равно не понадобится, до своего конца мы доедем и так…
Слишком многословен был и слишком лихорадочно сыпал словами – нет, конечно, с психикой у Граве было совсем плохо, но он сидел за рулем – и ничего с этим не поделаешь.
– Но они ведь не стреляют! И не могу я так, ни с того, ни с сего. А если это совершенно непричастные люди? Ну подумайте, Граве, кто может гнаться за вами? Кому известен ваш замысел? И кто осмелится помешать вам?
– Ну, всегда есть люди, не согласные даже с очевидными истинами. А если они ни при чем – что за беда, если с ними что-то случится? Я ведь уже сказал вам, Милф: перестаньте мыслить по-старинке! Мы с вами сейчас выполняем волю природы, высший закон ее, и мораль природы выше нашей, человеческой. Да стреляйте же, будьте вы прокляты!
– Хотите сигарету, Граве?
– Ну ладно, если вам так не терпится… Я везу пластик, чтобы взорвать ваш чертов Центр, Милф. Все, кто виноват, ответят мне. И уж вы в первую очередь – с вами счет особый.
– Вы же не умеете взрывать, Граве.
– Я же говорил вам; все сделано – мне нужно только доехать, въехать, вбиться в проклятый Черный Кристалл. О, какой это будет торжественный въезд!
– Судя по тому, что я слышал, Кристалл – постройка прочная. Тут вашего заряда не хватит. Зря пыхтите.
– Не волнуйтесь. Там есть свой запас, его не успели до конца вывезти, а может быть, намеренно оставили…
«Ну да, – подумал Милов. – Не зря меня ориентировали в первую очередь на Центр. Покойный доктор Карлуски. Тогда это, пожалуй, серьезно… Что там визжит этот псих? Я ему ничего не могу сделать, но и он мне тоже – ему сейчас нельзя даже отвести глаза от дороги…»
– Заткнитесь, Граве, – сказал он. – Они не приближаются, на таком расстоянии попасть трудно, а у меня всего один рожок, и если я потрачу патроны зря…
– Слушайте, Милф! Черт с вами! Обойдусь без вашей жалкой жизнишки. Обещаю: сшибете их с дороги – и я вас выпущу, только без оружия, и живите, как вам будет угодно – если вы еще способны жить. Иначе погибнете вместе со мной, все равно – на дороге от их пули или в Центре, под обломками Кристалла. Выбор прост, Милф. Хотите жить? Тогда стреляйте и помните – только попадание идет в зачет.
«Жить-то я, конечно, не против, – подумал Милов. – Не ради себя, но получается так, что кроме меня некому предупредить мир. Гектор? Не знаю, очень мало уверенности, что армия захочет помочь, раз уж она объявила невмешательство, и значит, только из Центра возможно выйти на связь. Так что надо сберечь Кристалл, и себя тоже. Если там, в машине, предположим, люди Мещерски, и вцепились они в нас, чтобы убедиться в выполнении задания, то пустить их под откос – вполне приличное, дело. Однако этим не спасти Кристалл, не спасти детишек, которые как бы завещаны мне Евой. Ну-ка, попытаемся соединить приятное с полезным…
- Предыдущая
- 31/41
- Следующая
