День, вечер, ночь, утро - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/19
• Следующая

– Подожди здесь, – сказала она. – Там, кажется, беспорядок.

Гость остановился в прихожей. Он положил руку на плечо Киры, ничем не прикрытое: лето стояло жаркое. Рука показалась горячей. Кира осторожно сняла его ладонь, как сняла бы шаль. Затем вошла в комнату и затворила за собой дверь.

Было полутемно. Голубая пелена затягивала окна; так это осталось с утра. Кира нашарила кнопку. Посветлело, лишь в углу сохранилась словно бы дымка; возможно, именно здесь начиналось бесконечное пространство, в котором сейчас несся Александр, с каждой секундой удаляясь от Киры на все большее число километров. Все предметы стояли на своих местах. Никакого беспорядка. Жаль, что мебель на месте: ей следовало разбрестись, перемешаться, опрокинуться вверх ногами – создать другую, непривычную обстановку и дать Кире возможность заняться делом. Тогда она, может быть, забыла бы и невнятный страх, и человека, который ждет в прихожей. Можно, кстати, пригласить его. Нет, еще минутку помедлить. Пусть подождет…

Кира медленно обошла комнату. Взяла с полки легкий темно-серый камень. Его в самом начале их знакомства привез с Луны Александр. Вспомнив об этом, Кира с досадой положила камень на место. Сделала несколько шагов – осторожно, словно пол грозил провалиться при каждом из них… Кто упрекнет ее и в чем? Кто вправе решать за нее, как прожить ей остальную, немалую часть жизни? Одиночество не страшно, если оно не навязано тебе извне – людьми, обстоятельствами. Все то, что навязано, вызывает желание бороться и отрицать… Она подошла к двери в спальню. Дверь была приотворена, за ней царил беспорядок, разбросанная постель (автоматика был-а выключена) еще хранила, казалось, тепло тел: ее и Александра. Кира плотно прикрыла дверь, резко повернулась и направилась в его кабинет.

Глубокие кресла хранили спокойствие, со стен глядели портреты знаменитых теоретиков и капитанов. На письменном столе белел листок бумаги. Кира торопливо схватила его, перевернула; листок был чист. Следов не осталось, но в каждом углу комнаты свила гнездо память. Она была похожа на птицу: не оставляла следов в полете, но вила гнездо из всего, что попадалось. Неразборчивая птица и, наверное, хищная. Не был ли памятью тот орел, что терзал Прометея?

Неподвижно стоя у стола, она услышала, как тот, в прихожей, кашлянул. Она мысленно позвала его и тотчас услышала шаги. Человек вошел в соседнюю комнату. Кира стояла, не шевелясь, затаив дыхание. Шаги стихли, потом возобновились. Дверь отворилась беззвучно. Он вошел. Кира почувствовала, что в следующий миг он дотронется до нее. И она ударит его – яростно и не один раз. Есть вещи, которых нельзя делать на кладбище – хотя бы и надежд.

Она стремительно повернулась.

– С тех пор ничто не изменилось, – сказала она, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно спокойнее. – И не изменится.

Руки опустились; несколько секунд он смотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда.

– Это не для меня, а для тебя, – сказал он. – Но ты еще не поняла. Я поторопился. Я приду завтра. С утра.

Поклонившись, он вышел. Кира слышала, как за ним затворилась и наружная дверь. Тогда она почувствовала, что колени дрожат и пот выступил на лбу, и опустилась на диван.

– Тварь! – сказала она о себе. – Спешишь убедиться, что ничего еще не потеряно? Погоди, вот вернется Алька, он тебе…

Она оборвала себя на полуслове, потому что последнее было сказано по инерции (она и раньше упрекала себя так, если что-то не клеилось), но сейчас, уже произнеся эти слова, она поняла вдруг, что Александр и в самом деле может еще вернуться!

Она подобрала ноги и оперлась локтем на подушку.

И в самом деле: вовсе не трудно было предположить, что на корабле случилась какая-то незначительная авария. Не подвергая опасности жизнь людей, поломка вынудила бы улетевших возвратиться. Могло произойти и другое: в последний момент экспедиции порой отменяются из-за каких-то новых соображений, которые в науке возникают еще неожиданней, чем в других отраслях деятельности. Так что не успевший еще как следует разогнаться корабль теперь, быть может, уже возвращался. Это было возможно; это было реально. Остальное – например, что ученые экспедиции, занимавшиеся, кроме всего прочего, и проблемами времени, найдут в пути способ обратить парадокс времени – было нереальным, хотя Александр с друзьями иногда и мечтали об этом вслух. Если бы это удалось, люди долетели бы до источника странных сигналов и успели вернуться, а на Земле прошло бы не пятьсот, а пять лет – или месяцев, или недель. Но в это они и сами, кажется, не верили всерьез, а вот поломка – это скромно и убедительно, такое случается чуть ли не каждый день. Так много места еще для надежды! Как же могла, как смела Кира потерять эту надежду сразу же?

Она почувствовала, как вновь поднимаются слезы, а вместе с ними – та боль, что родилась на «Большом Космостарте». Кира уткнулась лицом в подушку. Рука Александра – бесплотная, неощутимая – прикоснулась к ее волосам, и это открыло путь слезам. Заболела голова; это было приятно, боль отвлекала от другой, сильнейшей. Кира подумала, что надо встать и найти порошок, или еще лучше – принять ионный душ. Но вставать не хотелось. Проклятая нерешительность! Нерешительность во всем… Самое лучшее – перестать быть женщиной. Забыть. Архитектура – разве одного этого мало? «Пусть мне приснится новый театр», – подумала Кира, засыпая.

• Предыдущая
• 5/19
• Следующая