Беглецы из ниоткуда - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/100
• Следующая

Очередной год, Шестой, прошел без прироста населения, и все уже успокоились было, но в Седьмом Вера в очередной раз родила девочку и назвала ее Иллой.

В общем, то были, как теперь казалось, годы радости. Если и был на корабле человек, которого рождение детей огорчало, то это опять-таки Истомин (писателям всегда что-нибудь да не нравится). Нет, как уже упоминалось, детей он, в общем, любил, и в своем – то ли рассказе, то ли очерке, в котором он еще в самом начале Бытия попытался нарисовать картинку великолепного будущего, какое (ему так хотелось этого!) ожидало их на Новой Планете, – в этом своем произведении он так и предсказывал: дети будут, и окажется их немало. Так что сам прирост населения его скорее радовал – особенно когда ему удалось, как уже известно, изолироваться от мира детей.

Но ведь тогда, описывая будущее, он детям и имена дал! Эрг, Вольт, Ом, Дина, Стен… Красивые, звучные имена; что с того, что заимствованы они были в принятой в Федерации Системе единиц измерения? И то, что ни одно из данных им имен так и не было использовано, ни одна мать, ни один отец о них даже не вспомнили, его глубоко обидело, потому что (с его точки зрения) свидетельствовало о полном неуважении к нему – и даже шире: к искусству вообще. Нет, не зря он, так сказать, отправился в добровольное изгнание в трюмный корпус.

После рождения Зори взрыв можно было считать завершившимся. Так что сейчас, восемнадцать лет спустя, молодых было ни много ни мало – уже двенадцать; на одного человека больше, чем числилось живых в старшем поколении. И самой младшей исполнилось одиннадцать лет.

Впрочем, на Земле на взгляд ребятам дали бы больше, чем им было на самом деле. Возможно, жизнь в замкнутом объеме с его концентрированным психополем и должна была привести к такому эффекту, а может, имелись и другие причины; трудно сказать. Но можно с уверенностью утверждать, что родители – да и все старшее поколение «Кита» этого не замечали: дети (казалось им) были как дети. Наверное, потому, что и взрослые успели в немалой степени измениться за минувшие восемнадцать лет. Тоже – сами того не замечая.

Одни миры, отжив свое, умирают, другие – живут, третьи только-только нарождаются.

Для рождения миров нужна энергия. Нужно вещество. И – информация.

Энергия есть везде. Вещество возникает на месте. Информация – передается.

И если передача ее прерывается – возникающему миру начинает грозить множество опасностей.

Такое, правда, практически не происходит. Да и теоретически вроде бы исключено.

И тем не менее…

– Всеобъемлющий, в системе два-пять-восемь – нарушения.

– В чем дело?

– Не проходит основополагающая информация. Процесс останавливается. И есть опасность, что он пойдет в нежелательном направлении. А это, в свою очередь…

– Можете не продолжать. В чем причина?

– Причины непрохождения информации пока неизвестны.

– А место, место? Где поток затухает – или отклоняется от нужного направления? Найдя место, вы найдете причину, найдя ее – исправите.

– Сейчас мы заняты определением места и причины.

– Как только установите точно – пошлите туда кого-нибудь из лучших проницателей. Дайте ему столько сил, сколько понадобится. Пусть сделает все, что нужно, чтобы обеспечить проход информационного луча по нашему каналу.

– Почтительно выполняю, Всеобъемлющий.

Нет, это не боги. Но и не люди, конечно. Совсем другие.

У людей же – свои заботы. Были, есть и еще будут.

Итак, население выросло. Бытовых сложностей это не вызвало: места на корабле хватало, и синтезатор пока еще исправно обеспечивал всех нужными для спокойной жизни пищей, одеждой и всем прочим.

Покоя, однако же, не было.

Он даже и не снился.

Быть может, потому, что люди – хотели они того или нет – принесли в мирок, в котором можно (и нужно) было жить по новым правилам и условиям, не тем, что существовали и соблюдались на планетах Федерации (поскольку большей части тамошних проблем и забот здесь просто не существовало), – принесли с собой и продолжали исповедовать прежнюю систему жизненных ценностей, а следовательно – поведения и политики. В обществе, состоящем из нескольких человек и замкнутом в до предела ограниченном пространстве, люди действовали так, словно продолжали жить в необъятном пространстве Федерации, населенном людьми, количество которых так никогда и не было точно установлено.

Хотя в крохотном мире «Кита» властвовать было незачем, да и, по сути, не над кем, – борьба, то явная, то скрытая за то, чей авторитет выше и чье слово является решающим, – борьба эта не утихала.

Главными ее действующими лицами были, естественно, администратор Карский (которому вся предыдущая жизнь, казалось, давала право на главенство в любом обществе и любой обстановке) и путешественник Нарев – хотя бы потому, что всю свою жизнь он стремился никому не подчиняться и, напротив, подчинять себе других – любыми средствами.

К чести обоих претендентов надо сказать, что соперничество их до сих пор не переходило в схватку: оба понимали, что в этих условиях реальное столкновение (а у каждого были свои сторонники) неизбежно привело бы к всеобщей гибели; поэтому противостояние их оставалось чисто моральным, скрытым, как тлеющий под верхним слоем почвы торфяник, внешне же все оставались предельно вежливыми и доброжелательными. Демографический взрыв вообще на время как бы нейтрализовал соперничество, на первое место вышли дети, даже в этом благополучном мире требовавшие забот. И тем не менее огонь честолюбия в людях не погас. Дожидался своего времени.

И нередко ночами, когда дети спали и дневные дела завершались, это самое честолюбие не давало одному-другому спокойно погрузиться в сон. Именно в промежуточном состоянии между сном и явью вдруг всплывают неизвестно с какой глубины подсознания неожиданные, воистину головокружительные – чтобы не сказать гениальные – планы и проекты, от которых сон и вовсе улетает неведомо куда.

Почему, например, не спит Нарев?

Нет, сейчас об этом еще не время.

А вот Мила – бывшая Еремеева, а ныне жена Нарева и мать его детей – спала. Но – уже не в первый раз – среди ночи пробудилась в слезах. И, шмыгая носом, уткнулась лицом в плечо мужа. Чем на какое-то время отвлекла его от некоего хитрого замысла.

– Что ты, маленькая? Опять?

– Да… – Она всхлипнула. – Ну ничего не могу поделать: он снится…

Он – был Юрик. Маленький мальчик, оставшийся на Земле без отца, без матери. С недавнего времени он начал вдруг – после стольких-то лет – снова сниться матери. Каждую ночь. Но не так, как раньше: не крохотулей, каким был тогда, а таким, каким, наверное, стал сейчас: молодым человеком двадцати с лишним лет. Тем не менее она не то чтобы догадывалась, но точно знала: это он, ее сын. Так бывает только в снах: доказать вроде бы не можешь, но совершенно точно знаешь. Узнавание идет совсем по другим каналам, чем наяву.

– Просто не знаю: может, посоветоваться с Зоей?

«Она же не психиатр», – хотел было сказать Нарев, но благоразумно воздержался. Вслух произнес совсем другое:

– Сны – дело настолько интимное, что вряд ли стоит посвящать в них посторонних. Ты же не станешь рассказывать врачу, как мы с тобой проводим время в постели, а?

Мила невольно засмеялась: действительно, не станет же она… Нарев же воспользовался сменой ее настроения.

– Он снится – значит, с ним все благополучно, – в очередной раз утешил Милу Нарев. – Чего же плакать? Ты радуйся, что хоть и без тебя, но жив-здоров, благополучен, разве не так?

Нарев, в отличие от физика Карачарова, знал, что жена, чтобы быть спокойной, нуждается в постоянном внимании. А если спокойна жена, то и муж чувствует себя вполне безмятежно – особенно в такой вот, лишенной житейских забот, обстановке.

• Предыдущая
• 3/100
• Следующая