Тень, ползи! - Меррит Абрахам Грэйс - Страница 17

• Предыдущая
• 17/48
• Следующая

Из большой комнаты за занавесом доносились приглушенная музыка и пение. Мелодии странные, смутно знакомые. Музыканты будто находились в той комнате и в то же время далеко, ужасно далеко. Тени песен? Я вспомнил, как Дик описывал пение своей тени. Холодок пробежал по спине. Я поднял голову от тарелки и увидел, что мадемуазель смотрит на меня с насмешкой. Я почувствовал, как во мне пробуждается благотворный гнев. Страх перед ней исчез. Она красивая и опасная женщина. Вот и все. Несомненно, она понимает, о чем я думаю. Она подозвала слуг, и они убрали со стола, оставив вино. Мадемуазель прозаично заметила:

– Пойдем на террасу. Прихватите с собой вино, Алан. Оно вам может понадобиться.

Я рассмеялся, взял бутылку и бокалы и вслед за ней прошел в комнату с розовым светом.

Это была ее спальня.

Подобно предыдущей, она тоже была восьмиугольной, но, в отличие от нее, потолком являлась настоящая башня. Потолок не был прямым. Он уходил вверх конусом. В сущности, обе комнаты находились в башне, и мне показалось, что стена между ними фальшивая, она разделила некогда бывшую здесь большую комнату. И здесь стены были увешаны сине-зелеными морскими шпалерами, но без изображений. Я медленно шел, и цвет шпалер менялся, темнел, как океанские глубины, светлел, как бледный изумруд отмелей, и все время по ним передвигались тени, теневые фигуры выплывали из глубин, задерживались и томно уходили за пределы видимости.

Низкая широкая кровать, шкафчик, стол, два или три низких стула, шкаф со странной резьбой и окраской, диван. Розовый свет шел из какого-то хитроумно скрытого источника в башне. У меня опять появилось тревожное чувство узнавания, которое возникло впервые, когда я посмотрел на черный камень на браслете.

Окно выходило на террасу. Я поставил вино на стол и вышел на террасу, Дахут за мной. Башня, как я и думал, находилась на самом верху здания, в его юго-восточном углу. справа от меня магическая ночная панорама Нью-Йорка. Далеко внизу Ист Ривер как лента тусклого серебра со множеством мостов. В двадцати футах под нами другая терраса, ее ясно видно, так как здание выстроено уступом.

Я насмешливо спросил у мадемуазель:

– Похоже на вашу башню в древнем Исе, Дахут? И с такого ли балкона ваши слуги бросали наскучивших вам любовников?

Конечно, шутка сомнительного вкуса, но она сама напросилась; к тому же необъяснимый гнев продолжал гореть во мне. Она ответила:

– Там было не так высоко. И ночи Иса не похожи на здешние. Чтобы увидеть звезды, нужно было смотреть на небо, а не вниз, на город, как здесь. И моя башня выходила на море. И я не бросала с нее своих любовников, потому что в смерти они служили мне лучше, чем в жизни. А этого не добьешься, бросая их с башни.

Она говорила спокойно, с очевидной искренностью. Я не сомневался, что она верила в то, что говорила. Я схватил ее за руку. Спросил:

– Вы убили Ральстона?

Она с тем же спокойствием ответила:

– Да.

Прижала мою ногу своей, прислонилась ко мне, глядя мне в глаза. Ревность боролась во мне с гневом. Я спросил:

– Он был… вашим любовником?

Она ответила:

– Не был бы, если бы я встретила вас раньше.

– А остальные, другие? Вы и их убили?

– Да.

– И они тоже…

– Если бы раньше встретила вас…

Мне хотелось схватить ее за горло. Я попытался снять руку с ее руки и не смог. Как будто она держала ее, и я не мог шевельнуть и пальцем. Я сказал:

– Вы цветок зла, Дахут. Корни ваши в аду… Вы из-за денег его убили?

Она откинулась и рассмеялась, и в смехе ее глаз и рта было торжество. Она сказала:

– В старину вы не заботились о любовниках, бывших до вас. А почему сейчас заботитесь, Алан? Но нет – не из-за денег. И умер он не потому, что дал их мне. Я устала от него, Алан… но он мне нравился… а Бриттис, бедное дитя, так давно не развлекалась… если бы он мне не нравился, я бы не отдала его Бриттис…

Ко мне вернулся здравый смысл. Несомненно, мадемуазель отомстила за мои вчерашние предположения о ней. Метод ее, может быть, сложноват, но эффективен. Мне стало стыдно за себя. Я опустил руки и рассмеялся вместе с ней… но откуда все-таки этот опустошительный гнев и эта ревность?

Я отбросил сомнения в сторону. Сказал печально:

– Дахут, ваше вино крепче, чем я думал. Я говорил глупости и прошу прощения.

Она загадочно посмотрела на меня.

– Прощения? Интересно. Мне холодно. Пойдемте в комнату.

Вслед за ней я вернулся в комнату с башней. Я тоже замерз и ощущал странную слабость. Налил себе вина и выпил. Сел на диван. Мысли стали смутными, как будто холодный туман окутал мозг. Налил себе еще. Увидел, что Дахут принесла стул и села у моих ног. В руках у нее была старинная многострунная лютня. Она рассмеялась и прошептала:

– Вы просите прощения, но не знаете, чего просите.

Она коснулась струн и начала петь. Было что-то странное в этой песне – сплошной дикий вздыхающий минор. Мне показалось, что я узнаю эту песню, когда-то уже слышал ее, в такой же башне, как эта. Посмотрел на стены. Оттенки на шпалерах менялись все быстрее… от малахитовых глубин к изумрудным отмелям. И тени поднимались все быстрее и быстрее, подходили все ближе и ближе к поверхности, прежде чем снова затонуть…

Дахут сказала:

– Вы принесли браслет, который я вам дала?

Я пассивно сунул руку в карман, достал браслет и отдал ей. Она надела мне его на руку. Красный символ на камне блеснул, как будто по нему пробежал огонь. Она сказала:

– Вы забыли, что я дала вам его… давным-давно… человек, которого я любила больше всех… человек, которого я ненавидела больше всех… Вы забыли, как он называется. Что ж, услышьте его имя еще раз, Алан де Карнак… и запомните, что вы просили у меня прощения.

Она произнесла имя. Миллионы искр вспыхнули у меня в мозгу, огонь растопил опутавший его холодный туман.

Она произнесла его снова, и тени на шпалерах устремились к поверхности, сплетая руки.

Они танцевали вокруг стен… все быстрее и быстрее… тени мужчин и женщин. Я лениво подумал о танцах девушек из «Дома сердечного желания», танцах под барабаны волшебников сенуси… эти тени точно так же танцуют под музыку Дахут.

Все быстрее и быстрее неслись тени, они тоже запели, слабыми шепчущими голосами, тенями голосов… на шпалерах меняющиеся цвета превратились в волны, теневое пение стало шумом волн.

И снова Дахут произнесла имя. Тени сорвались со шпалер и устремились ко мне… все ближе и ближе. Шум волн превратился в рев урагана, он подхватил меня и понес – все ниже и ниже.

Рев урагана и гром моря стихли и превратились в регулярные удары больших волн о какую-то преграду. Я стоял у окна в каком-то высоком месте, глядя на покрытое белой пеной штормовое море. Закат был красным и мрачным.

Широкая полоса крови легла от солнца на воду.

Я высунулся из окна и посмотрел направо, стараясь разглядеть что-нибудь в сгущающемся сумраке. И увидел. Широкая равнина, уставленная массивными вертикальными камнями; их сотни, они рядами устремляются к центру, где расположено приземистое каменное здание храма, похожее на центральную ось колеса, спицами которого служат ряды монолитов. Камни так далеко от меня, что похожи на булыжники, но потом по какому-то капризу миража они дрогнули и придвинулись. Лучи заходящего солнца осветили их, и мне показалось, что они забрызганы кровью, а приземистое здание храма источает кровь.

Я знал, что это Карнак, а я его владыка. А приземистый храм – Алкар-Аз, где по призыву Дахут Белой и злых жрецов появляется Собиратель в Пирамиде.

И что я в древнем Исе.

Мираж снова вздрогнул и исчез. Тьма затянула Карнак. Я посмотрел вниз, на циклопические стены, о которые разбивались с громом длинные волны. Стены необыкновенно толстые и высокие; они торчат прямо из океана, как нос какого-то каменного корабля.

• Предыдущая
• 17/48
• Следующая