Варяг - Александрова Марина - Страница 52

• Предыдущая
• 52/56
• Следующая

Оттолкнув дюжего гридня, в опочивальню скорым шагом вошел лекарь Саддам. Залопотал, заругался по-своему, тыкал гридней в спины. Эрик понял – Саддам недоволен, что побеспокоили больного, и не стал противиться, махнул гридням рукой.

Лекарь враз успокоился, скоро подошел к ложу.

– Как чувствует себя господин? – спросил он, приложил прохладную ладонь ко лбу воеводы.

– Что за хворость меня одолела? – в свой черед спросил Эрик.

– Увы, господин пребывал в тяжком душевном расстройстве. Я опасался, чтоб мозговые жилы господина не разорвались от страданий. Но теперь опасность сия миновала. Если достойный воевода не станет волновать себя...

– Что ты говоришь, почтенный! – с досадой перебил его Эрик. – Не волновать... Лаура умерла, знаешь ты? И дитя с нею. Все умерло, вся жизнь...

Слезы закипели на глазах отважного воеводы. На сей раз не стыдился он показать горя – Саддам лекарь, всего он навидался в жизни, да и был Лауре вроде как за отца. Покосился на него и обомлел – в глазах лекаря светилось невиданное изумление.

– Позволь поправить тебя, господин, – начал он вкрадчиво. – Горе, очевидно, помутило твой драгоценный разум. Но служитель христианского бога, от которого дошла весть о смерти моей возлюбленной питомицы, не упоминал о смерти младенца.

Тут уж пришло Эрику время удивляться.

– Как так не было?

– Позволь вопросить тебя, господин, узрел ли ты свою возлюбленную в гробу, и дитя рядом с ней?

– Нет... Я приехала, когда ее уж схоронили.

Саддам покачал головой.

– Я напрасно начал с тобой эту беседу. Сам же положил тебя не волновать, и сам же нарушаю. О сем мы поговорим позже, когда ты твердо встанешь на ноги. А теперь прими лекарство.

Саддам подал Эрику кубок с пахучим отваром и, шаркая туфлями, вышел из опочивальни. Эрик не удерживал его – он чувствовал необходимость побыть одному и подумать.

Но и этого сделать ему не дали. Едва затихли шаги Саддама, в дверях снова появились давешние гридни. Эрик допил целебный отвар и почувствовал себя многим лучше прежнего.

– Ну, что еще скажете, воины?

– Колдун-то ушел? – Тур огляделся, словно ожидал, что Саддам скрылся за печью либо под столом. – Князь приказать изволил: буде оклемаешься – быть к нему, не замешкав. Дело очень важное.

– Что за спешка? – Эрику удалось справиться с собой, и он принял тот добродушный тон, каким всегда говорил со своими приближенными воями.

– О твоем холопе речь пойдет. Поймали его за дурным делом.

– Какого холопа? – подивился воевода.

– Про то нам неведомо, – был ответ.

– Ну что ж, погодите чуток. Соберусь, и проводите меня к князю.

Гридни вышли. Эрик встал, начал одеваться. Тут только он почуял, как ослаб за время болезни – движения были неверными, голова кружилась. Несколько раз ему приходилось присаживаться, ждать, когда пройдет дурнота. Впрочем, когда гридни вновь вошли в опочивальню, держался он молодцом.

– Идем, молодцы.

Еще у врат княжеских хором почуял Эрик – не на пир позвал его Владимир. Нехорошо было в палатах, неспокойно. Ходили неведомые люди, а особливо много было священников – и тех, что прибыли из Константинополя, и русских. Шепотки летали по углам. Все же Эрик старался держаться бодро и с улыбкой вошел к князю.

– А, воевода! – приветствовал его князь Владимир. – Рад видеть тебя на ногах и в добром здравии. Тяжко тебе пришлось, ведаю. Что ж, держись – Бог дал, Бог и взял.

У Эрика защипало глаза, но он перемогся и поклонился князю.

– Благодарю тебя, светлейший князь. Готов служить тебе.

– Знаю, знаю... Да не для службы тебя я вызвал. Отдыхай покамест, поправься. Дело к тебе иное. Не поведали тебе гридни, какой переполох твой холоп учинил?

– Говорили что-то, да не все им было ведомо.

– Так вот что. Холоп твой, по имени Плишка, уличен был в святотатстве великом. Пробрался, аки тать, в церкву и разгром там учинил. Многие образа изломал, крест сбил опять же. На месте его и поймали. Можно было б и замять, твоей чести ради, да патриарх зело суров оказался. Сам знаешь: вера эта нова еще у нас на Руси, для укрепления ее попустительствовать нельзя. Что скажешь?

У Эрика закружилась голова. Припомнил он смутно, как в бреду – Плишка выбежал за ним тогда, кричал, звал. Последний раз его тогда видел.

– Не знаю, что и сказать, великий князь, – начал осторожно. – Последний раз видал я его в тот день, как узнал страшную весть.

– Вот, вот, – закивал князь. – В ту же ночь это и случилось. Ты припомни – говорил он, что против новой веры, иль еще как показывал, что немила она ему.

Эрик и припомнил. Действительно, Плишка неусерден был к службам христианским, хоть крестился сам и семью свою крестил. А как в Новгороде ломали Перуново капище, даже заплакал, как мальчишка неразумный. Но Эрик тогда и внимание на это не обратил – мало ли что у слуги на душе. А тут вон как обернулось... Рассказал все князю, а тот с улыбочкой:

– Ну, видишь сам – нельзя это с рук спускать.

– Так готов я, княже! – откликнулся Эрик. – Какую виру патриарх назначит?

Тут князь захохотал. От души смеялся, ажно слезы выступили.

– Вира... Ох, распотешил воевода! Да не вира за это положена, а сожженье! – сказал, отсмеявшись.

Эрик похолодел.

– Как сожженье? Плишку нельзя сжигать! Он слуга верный, честный. От смерти спас меня. Да и семья у него, дите малое!

Князь пожал плечами.

– Что ж дите... А только попы очень обиделись. Требуют: выдай ты нам сего еретика для урока. Я уж и обещался. Да и все равно не жилец твой Плишка: так-то уж его на дыбе изломали... Он сам сознался. А от тебя всего-то надо сказать: да, мол, не по сердцу ему была вера новая, не раз грозился разрушить храм, отомстить за низвергнутых идолов.

Эрик бросился князю в ноги.

– Не губи его, князь! Все, что угодно отдам! Привязался я к нему, как родной он мне...

Владимир помрачнел. Не стал подымать воеводу, а склонившись к нему, шепнул, страшно сверкая глазами:

– Не губить, говоришь? А кого ж тогда губить, воевода мой? Нет, выдам я холопа патриарху, и ты пред свидетелями скажешь, что следует. А не то спрошу я у тебя при палаче: почто, воевода мой, образа-то мечом рублены? Откуда у холопа меч?

Вздрогнул Эрик, как обожженный, и вспомнил все. Вспомнил, как ворвался в церковь и крушил все вокруг себя, возненавидев Бога за смерть любимых существ. Вспомнил и то, как пришел за ним Плишка.

– Ступай, воевода, – обыкновенно сказал князь, словно и не он только что сказал своему милостивцу те страшные слова. – Ты бледен что-то. Иди, передохни, а завтра пожалуй ко мне.

Стараясь ступать твердо, вышел Эрик из князевых палат.

Дома повалился, как был, на постель, отмахнулся от Саддама. Ноги не держали, но мысли были на диво ясны. И одна была яснее прочих – жить охота! Мучительно, страстно хотелось жить, так сильно, как до того – умереть. Не шли из памяти князевы слова: «Не жилец он, на дыбе изломали». Коль и правда так – зачем шум поднимать? И Плишку не спасешь, и себя погубишь. А потом – он же сам сознался, сам! Снова порешил, значит, за хозяина живот положить. Что ж, на то он и слуга верный...

И не пришло в разум доблестному воеводе, что на дыбе и не в таких преступлениях сознаются. Зато припомнил слова Саддама, что, дескать, не умер сынок Владимир. Спохватился на ложе, кликнул лекаря. Тот как за дверью стоял – мигом явился.

– Скажи, Саддам, – начал Эрик, пряча взор. – Верно ли ты говорил, иль мне привиделось, что не погиб мой сын вместе с матерью?

– Про то, что службу над одной женщиной служил, мне сказал священник. Да, господин мой, я думаю, что тебя ввели в заблуждение либо погребли младенца неотпетым, ради чего – не знаю...

– А как бы прознать про это, Саддам?

– Мой господин должен обратиться к своей матери и спросить у нее: действительно ли сын его умер?

– Так она сказала! Ох, ведом мне матушкин норов. Как упрется – шестерней с места не сдвинешь. И Мстислава с ней заодно, ясное дело.

• Предыдущая
• 52/56
• Следующая