Варяг - Александрова Марина - Страница 37

• Предыдущая
• 37/56
• Следующая

Эрик оттеснил Преславу в угол, прежде чем она смогла проскользнуть в комнату.

– Что это вы удумали? – мрачно спросил он.

– Лекаря своего спрашивай, я лишь делаю, что он говорит, – ответила строптивая бабка.

– И что же он говорит?

– Не велел тебе сказывать. И в комнату тебя пущать не велел, – словно угадав помысел господина, выпалила старуха.

– Что значит, не велел? – вознегодовал Эрик. – Я здесь хозяин!

– Он сказал, что если ты войдешь, то он делать ничего не станет и Лаурка твоя ихнему Аллаху душу отдаст, – таинственно изрекла старуха.

– Она хоть жива? – с дрожью в голосе спросил Эрик.

– Покуда да, но еле-еле, – простонала бабка. – Бусурманин энтот сказал, что спасет ее, родимую. А что он там задумал, тебе знать не надобно. Ступай, хозяин, хлебни меда похмельней, да сосни где-нибудь. Вона на тебе лица нет, а я уж пойду, пособлю лекарю.

И, ловко вывернувшись, Преслава скользнула за дверь.

Эрик вновь остался один на один со своими нелегкими думами. Из-за двери до него доносились звуки, и они не нравились ему: приглушенные, тревожные голоса, звон посуды, треск рвущейся материи и шум льющейся воды. И вдруг все это перекрыл леденящий душу крик, и трудно было поверить, что маленькая, тихая Лаура может так кричать.

Эрик рванулся к двери, но она не открывалась: видимо, ее подперли чем-то с другой стороны. А крик все не смолкал. Он не становился тише, он резал Эрику сердце на тонкие кровавые ленты. Эрик вновь и вновь пытался пробиться в комнату, но на совесть была сработана дубовая дверь!

Крик оборвался так же внезапно, как и начался. Какое-то время в опочивальне царила мертвая тишина, и Эрик совсем уж было решил, что все кончено, но вдруг послышался тонкий, похожий на мяуканье полузадушенного котенка, писк.

Постепенно писк становился все громче, и вот уже явно слышно, что это плачет ребенок, причем не просто плачет, а орет что есть силы, во всю глотку, во всю свою невеликую мочь.

Эрик задохнулся от счастья, растаяла перед глазами багровая дымка, и новоявленный отец с новыми силами бросился на дверь, но вдруг ослаб и сел прямо на пол, смеясь и плача, утирая горячий пот.

Так его и застал Саддам, много позже вышедший из опочивальни. Удивился, даже испугался поначалу, завидев господина в таком неподобающем виде, но потом склонился к нему, улыбаясь одними глазами.

– Такие волнения вредны, – промолвил он. – Вот и дверь хорошую испортили.

Эрик посмотрел сначала на лекаря, потом на дверь. Она действительно пострадала – ее испещряли глубокие вмятины, кое-где дерево расщепилось, торчало занозами.

– Выражаю свою радость по поводу того, что у достойного воина родился сын, – как ни в чем не бывало продолжал старик.

– Сын? У меня? – почему-то очень удивился Эрик.

– Да уж точно не у меня, – саркастически заметил лекарь.

– А Лаура? – еле слышно спросил Эрик и почувствовал, как перехватило дыхание от одной только мысли о том, какой может быть ответ.

– Она очень слаба. Но опасность миновала, и смерть не угрожает прекрасной госпоже, – ответил старик и отвел глаза.

– Что-то не так? – уловив его замешательство, спросил Эрик.

– Я должен что-то сказать доблестному витязю, но он не должен огорчаться моими речами. Я, ничтожный, сделал все, что было в моих силах, но...

– Не тяни, лекарь, говори, в чем дело?

– Прекрасная госпожа не сможет больше понести дитя, – ответил старик и на всякий случай отступил на шаг назад.

Эрик, приготовившийся услышать новость гораздо хуже, чуть не расплакался от облегчения. Жаль, слов нет, но у него уже есть сын, а главное – Лаура жива и останется с ним!

– Спасибо тебе, лекарь. Скажи, сколько должен я заплатить за твои услуги?

– Мои услуги оплачивает князь, – коротко ответил старик.

– Можно мне повидать Лауру?

– Сейчас она спит, я дал ей лекарство. Она не должна подниматься с ложа, покуда я не разрешу ей это. Пусть никто не причиняет ей огорчения. Позволено ли мне будет навещать прекрасную госпожу, дабы следить за ее здоровьем?

Эрик ничего не ответил, лишь кивнул головой в знак согласия – все мысли его уже были рядом с Лаурой.

Она казалась совсем маленькой на широком ложе. Она спала, и длинные тени от ее густых ресниц ложились на заострившиеся скулы. А рядом посапывал виновник всего произошедшего – прекрасное, крепкое и здоровое дитя, которому суждено вырасти в славного воина.

Бабка Преслава не спускала с Эрика глаз, и он стеснялся ее сочувственного взгляда, поэтому неловко поцеловал Лауру в холодную, словно мраморную щеку, прикоснулся губами к пушистому темени младенца и вышел из опочивальни, задев головой за притолоку.

Теперь, когда все осталось позади, он понял, как же он голоден и как устал. Колеблясь между желанием поесть и поспать, двинулся все ж в трапезную, где на столе не убран был вчерашний ужин. Там, зябко съежившись, сидела Хельга.

– Что ты, сестра, сумерничаешь? Прикажи разжечь очаг и принести света, – устало сказал Эрик.

Хельга привычно встала, чтобы исполнить приказание, но остановилась как вкопанная.

– Брат... Скажи мне хотя бы, жива ли Лаура?

Эрик усмехнулся. Бедная Хельга! Она так и сидела здесь в полном неведении. Негоже девке знать о таких вещах, а в строгости взращенная Хельга вообще должна была делать вид, будто не видит ничего и не слышит.

– Жива, жива, – усмехнулся Эрик.

И, подсев к столу, отломил ногу у жареного гуся, начал угрызать.

– А... дитя? – робко спросила сестра.

Эрик уже не мог сдержать радостного смеха.

– С племянником тебя, сестрица! – ответил он, наливая себе вина. Богатырским глотком осушил кубок и вздрогнул от топота. Это Хельга, по своему обыкновению, скакала по горнице в дикой пляске.

– Здоровая девка, а все скачешь, не хуже козла Прона, – посетовал Эрик. – Рановато тебе замуж – напугаешь супруга, сбежит от тебя в леса Муромские!

Лаура оправлялась долго. Только через месяц она стала вставать, потихоньку ходить по терему, но еще была очень бледной и слабенькой. Зато дитя, словно забравшее из нее все здоровье, росло не по дням, а по часам. Эрик носил на руках обоих и был сам не свой от счастья. Даже предстоящая женитьба вылетела у него из головы, а ведь времени до нее оставалось всего ничего – Мстислава уехала повидаться с родными, а по возвращении ее должна быть сыграна свадьба.

Саддам не оставлял своим попечением Лауру. Он очень привязался к своей больной, заявляя, что она – живой образец его лекарского искусства. Но Эрик видел, как в глазах его при взгляде на Лауру светится неподдельная нежность. Связала ли их общая доля чужеземцев на Руси, или возымел пожилой и одинокий лекарь отцовские чувства к своей подопечной – не ясно. Но Эрик не ставил препонов их дружбе.

Саддам сказал, что Лауре полезен вольный воздух, и они стали выезжать. Эрик подарил Лауре в честь рождения сына новый кожаный возок, и часто киевляне видели его на улицах.

Странен, должно быть, казался им вид нездешней красоты женщины, которую сопровождал суровый княжеский воевода, и немало в эти дни поползло слухов по городу. Но Эрика не беспокоили пустые пересуды. Каждый день вывозил он Лауру, катал ее по заснеженным киевским улицам и с неожиданным для себя красноречием что-то рассказывал ей. Да что рассказывал, кабы умел – запел бы! Просто так, от счастья.

Киев в то время строился. Как же – столица, столица, принявшая новую веру и украшающая себя сообразно ей! На месте Перунова капища повелел князь строить церковь Святого Василия, чье имя в крещении принял Владимир.

Расчищалось место для постройки еще одной церкви. Не доверяя киевским зодчим новое для них дело, послал князь за мастерами в Константинополь – пусть греки построят храм Пресвятой Богородицы по строгим византийским канонам! На строительство и содержание будущего храма отдал Владимир десятую часть своих доходов, отчего и начали называть недостроенную еще церковь Десятинной. Порешил князь украсить этот дивный храм иконами и церковной утварью, что вывез он из Корсуня.

• Предыдущая
• 37/56
• Следующая