Варяг - Александрова Марина - Страница 18
- Предыдущая
- 18/56
- Следующая
У Лауры только вырвался вздох восхищения, и еще долго Эрику пришлось слушать вздохи, ахи, щебет. Лаура увлеченно копалась в подарках, порой выхватывала приглянувшийся отрез, кидалась к тусклому зеркалу, прикладывала ткань к лицу. Что-то бормотала, прикидывала так и эдак. Только заметив, как следит за ней Эрик, зарделась и быстро отобрала себе несколько отрезов – самых скромных и дешевых.
Она даже не прикоснулась к той волшебной ткани, что Эрик для нее выбрал! Долго разглядывала, притрагивалась кончиками пальцев, что-то бормотала про себя, но к зеркалу с ней не побежала. Видно, сочла, что не для рабыни такое великолепие.
Эрик только тихо посмеивался, потом встал и приблизился к ней. Лаура взглянула испуганно, робко положила отобранные было ткани на ложе. Эрик подхватил ее на руки, закружил.
Она поняла, что ничего страшного не будет, обняла его за крепкую шею, смеялась звонко, точно колокольчик серебряный звенел. Эрик поставил ее на пол, схватил тот красивый отрез, набросил ей на плечи. Лаура приникла к нему, закинув голову, а он, не в силах сдержаться, начал целовать ее в затуманившиеся глаза.
После того как Лаура окончательно уверовала в то, что хозяин не собирается продавать, а тем паче бросать ее на произвол судьбы, она просто-таки расцвела.
Теперь уже купцы поглядывали на Эрика с завистью, а стражников Стародум чуть ли не палкой отгонял от прекрасной невольницы. Эрик стал бояться оставлять Лауру одну на постоялом дворе. Было как-то: вернулся с базара и застал в палате толстого грека – хозяина постоялого двора. Застал врасплох – грек, пыхтя, гонял Лауру из угла в угол, пытаясь повалить на ложе. Что понадобилось толстяку от девки, догадываться не пришлось – его намерения и на роже были писаны, и в штанах топорщились.
А Лаура-то! В ней и узнать было нельзя ту забитую невольницу! Глаза горят, на щеках со следами слез – яростный румянец, шипит словно кошка. Даже кабы не подоспел Эрик, не дорвался бы толстый грек до лакомого кусочка. А вот до царствия небесного, быть может, и дошел бы. У Лауры в руках был кинжал одного из купцов, и размахивала она им совсем не шутки ради!
Эрик одним прыжком оказался на середине комнаты, схватил грека за шиворот и, от души намяв ему бока, пинком спустил по крутой лесенке. Лаура тут же бросила кинжал и пала хозяину на грудь, обильно орошая ее слезами. Грек, кряхтя и постанывая, поднялся и поплелся куда-то – зализывать раны.
Эрик предпочитал с тех пор не оставлять Лауру одну. Даже товарищи – купцы да дружинники – не казались ему надежными людьми. За каждым подозревал Эрик помысел покуситься на прекрасную фряженку! Благодарение богам, что его дела в Константинополе завершены, купцы тоже все сторговали, и через малый срок можно будет отправляться восвояси, к родимым берегам.
До самой смерти будет Эрик вспоминать эти последние деньки в Константинополе, потому что не было в его жизни дней светлее и радостней. Ни на минуточку не разлучался он с Лаурой. Часто бродили они по великому городу, забредали к морю и стояли подолгу там. Выбирали безлюдные места и смотрели, как кружатся чайки над заливом, как разбиваются в мелкую, пахнущую солью водяную пыль крутолобые морские волны.
Были они и в Софийской церкви, поразившей Эрика роскошью и красотой. Сам патриарх, облаченный в святительские ризы, совершал богослужение. Все знаменитое греческое духовенство было здесь. Эрику пришлись по душе богатые их облачения, убранство алтарей, благоухание фимиама, сладкоголосое пение клироса. А главным были священная важность и таинственность обрядов и почтительное безмолвие народа. Показалось варягу, что всевышний и впрямь обретается в этом дивном, светлом и торжественном доме и говорит со своим народом через посредство своих посланцев...
Так сердце Эрика, втайне от него самого, склонилось к христианству. После, вспоминая этот миг, он говорил себе, что не так проста оказалась Лаура – будучи сама христианкой, она постояла за своего Бога. И как хитро постояла – не стала вести с хозяином мудреных бесед, но пленила его варварскую душу наружным великолепием церкви...
Захаживали они на шумный базар, и Эрик покупал Лауре все, что приглядывалось ей, и все, что нравилось самому. Спервоначала он дивился: чудно девка подарки принимает! Вроде бы и не рада совсем. Благодарит, а в глазах страх и тоска смертная. Потом догадался все-таки: каждый раз кажется ей, что подарок – последний, на разлуку даденный, в последнюю благодарность. Видать, частенько ей такие подарки доставались, вот и привыкла. Пришлось Эрику поговорить с ней, побранить даже, и она успокоилась. Редко-редко взметнется в глазах прежняя печаль, да и уляжется, дав место тихой радости.
Немного ему удалось вызнать в эти дни о Лауре, неохотно она о прожитом говорила. Да и что ей было рассказать? Известны были ее мытарства: долгая вереница разнообразных хозяев. В детстве выкрали у родителей и продали – здесь, в Константинополе! – богатой и знатной даме, в служанки. Хозяйка любила за красоту и сообразительность, баловала даже, разным наукам учила. А подросла Лаура – вышла из милости. Слишком хороша она стала. Видать, поопасилась госпожа, чтоб не застила прислужница ее стареющей красы, не привлекла к себе какого молодого воздыхателя из тех, что вокруг хозяйкиного богатства вились, как слепни! Лауру продали.
С этим хозяином Лауре повезло. Он был стар, и женщины ему уже были без надобности. Сидел все за колбами, за ретортами. Писал какой-то мудреный трактат, ничего вокруг себя не видел. Впрочем, красивую девушку заметил, относился к ней по-отечески. Тоже взялся учить. Забил хорошенькую головку Лауры историей, географией, даже математикой. Так и жила бы она с ним, как у Христа за пазухой.
Но умер старый ученый, и досталась Лаура вместе со всем остальным имуществом его дальнему молодому родственнику. У него девушке тоже нетрудно жилось: работой не загружали и ласками не докучали – хозяин отдавал свое внимание красивым мальчикам. Два года провела у него Лаура, а потом была променяна на смазливого раба. К тому времени Лаура расцвела, созрела и потому попала в самый настоящий гарем. Хозяин был к ней благосклонен, но это ей счастья не принесло. Жена, ходившая до того момента в любимицах, не смирилась со своей участью и, видно, поклялась любым путем избавиться от проклятой девчонки. После недолгого, но ожесточенного скрытого противостояния, она неведомо какими путями добилась того, что Лауру продали.
Так она попала к работорговцу, которому Эрик намял бока на базарной площади, а теперь молилась на своего нового хозяина. Наконец поверив в то, что ее возьмут с собой в далекий стольный город русов, она воспрянула духом и очень серьезно отнеслась к словам Эрика о тяготах дальней дороги. Аппетит у нее был отменный, что и говорить. За считанные дни щупленькая фигурка округлилась, приобрела более женственные очертания, налились впалые щечки, в глазах появился озорной блеск. Теперь она ничем не напоминала девочку-подростка. Лаура превратилась в молодую красивую женщину... Пожалуй, даже чересчур красивую.
Тем временем купцы готовились к отплытию на родину: чинили лодьи, запасались в дорогу всем необходимым, упаковывали товар, приобретенный для продажи в Киеве. Эрик почти не принимал участия в общих приготовлениях. Пополнил запас провизии – вот и все сборы.
И вот ясным сентябрьским утром караван лодий отчалил от греческой земли и двинулся вдоль берега в обратный путь по широкому Русскому морю.
Сначала погода благоволила к путешественникам. Светило солнце, попутный ветер полнил ветрила, и лодии быстро скользили по зеленоватым морским волнам. Эрик вновь плыл в одной лодии с купцом Стародумом. Все было в точности так, как тогда, когда они плыли в Византию: гребцы, по причине попутного ветра получившие возможность отдохнуть, резались в кости, Стародум обсуждал со своими людьми, насколько выгодной оказалась поездка и по каким ценам продавать взятый в Константинополе товар на киевском базаре. Лекарь Стародума вновь мучился от морской болезни, проводя почти все время перевесившись через борт лодьи и усердно разглядывая прозрачные воды Русского моря.
- Предыдущая
- 18/56
- Следующая
