Яма - Берт Гай - Страница 8

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая

— Ты про Мартина?

— Да. По сути, все просто. Но одновременно и очень запутанно. Многого я вообще не могу понять, потому что не с кем об этом поговорить. Лиза... если честно, это было совершенно неожиданно.

— Мне обязательно знать, что мы выяснили? — бормочет он почти про себя.

— Новости не из приятных.

— Догадываюсь.

По небу проносится стая черных дроздов.

И потом он рассказал мне... стал рассказывать... такие вещи — ну, я уже говорила, о том, где он вырос и все такое. О том, каким он был. И все время повторял: раньше я был совсем другим, не таким, как сейчас; будто ему обязательно нужно было это объяснять. Будто он боялся, что я не пойму. И я повторяла: хорошо, конечно, продолжай... понимаете? Потому что не хотела, чтобы он перестал думать о самом себе, не сейчас, ведь он мог начать говорить о нас. Поэтому я и повторяла: продолжай, и говорила: да, да, чтобы он не прекращал рассказ.

Иногда он гладил мои волосы и твердил, какая я красивая, и все время... не знаю... нервничал все сильнее, словно чего-то боялся. Казалось... у меня было такое ощущение, что он боялся меня; как глупо, ведь все это время я боялась его. Но такое случалось нечасто, лишь иногда, и он ни разу не заходил дальше — только слегка касался моих волос. Но говорил он бесконечно, в основном о каких-то бессмысленных вещах.

Говорил, что его хобби — витать в облаках, придумывать всякие вещи, воображать и так далее... Я спросила, о чем он думает, но он рассмеялся и ответил, что его замыслы для меня слишком грандиозны — не только для меня, но для кого бы то ни было, так он сказал. Может, так оно и было. Комната его была совсем голой, одни стены и больше ничего, ни постеров, ничего такого, так что, может, самое главное действительно происходило у него в голове?

Та женщина, его тетя — вы ее видели, помните? Большую часть времени она сидела дома, а его дядя приходил домой по вечерам. Они оба, наверное, относились к нему в целом нормально — точнее, он. Она иногда была как будто настороже. Они были хорошие. Я к тому, что они были милые люди. И угощали меня чаем — о, вы подруга Мартина? Все было так чинно и уютно. Мне кажется, они были рады... понимаете, что он привел домой подругу, чтобы с ними познакомить, приличную девочку из среднего класса, из своей школы. Так что какое-то время все было очень мило.

О Яме я ничего не знала вплоть до того, как все это началось. Клянусь. Сами подумайте, если бы я знала заранее, я бы кому-нибудь рассказала. Дело не в том, что... я понимаю, мне был известен другой Мартин, не тот, каким его знало большинство людей, но я думала, что эта его другая сторона под контролем... что он научился держать себя в руках. Я не понимала, на что он способен, пока все не началось.

Он всегда был так популярен в школе и везде. Людям хотелось дружить с ним, находиться рядом. Я же сомневалась и чувствовала себя... неблагодарной, что ли. Как будто проблема была во мне. Словно я все придумала, и то, что мне казалось странным, на самом деле было нормальным. И все мои знакомые твердили: тебе так повезло, что ты его девушка. Он никогда не был моим, понимаете? Никогда не был просто Мартином, парнем Лизы. Всегда было по-другому... даже в девичьих разговорах меня всегда к нему привязывали. И казалось, все думают, что я счастлива быть всего лишь дополнением. И знаете, спустя какое-то время такие вещи очень тяжело остановить. Думаю, изначально в нем ничего плохого не было. Если по справедливости... да, он был нормальным парнем. Честно. И когда я вспоминаю, как все начиналось, я должна не обращать внимания... что...

И, наверное, я проявила слабость. Не смогла вот так взять и бросить парня безо всякой причины. Ведь прежде всего... черт, Лиз...

Ведь прежде всего, думаю, мне казалось... казалось, что я его люблю. Хотите верьте, хотите нет. Кажется, я была влюблена в него — почти. Потому что было трудно не влюбиться... невозможно не потерять голову в его присутствии... мне так хотелось быть такой же популярной, всеми любимой. И он позволил мне сделать это. Это было чудесно, какое-то время — даже когда он был не в себе. Что-то пробивалось наружу... что-то, что чаще всего было глубоко скрыто. Но мы так много времени проводили вместе... Ему хотелось видеть меня постоянно, каждый день, каждый вечер; хотелось смотреть на меня, говорить со мной о том, чего я толком не понимала, — о жизни и о том, какой она может быть, о его мнении насчет того-то и того-то, с кого не мешало бы сбить спесь, кто станет следующей жертвой его адских розыгрышей. Он никогда ни над чем не смеялся... Помню, я считала, что он слишком взрослый, чтобы смеяться, он просто придумывает шутки, а потом наблюдает со стороны... Но теперь я понимаю, что ошибалась. Понимаете, я не думаю, что эти шутки казались ему смешными. Но раз уж что-то называется шуткой, значит, все в порядке, так ведь? Это был всего лишь розыгрыш. Кому какое дело, что человеку пришлось из-за него уволиться, ведь сначала это было смешно. И сейчас меня это пугает... Даже если бы его поймали и все раскрылось, Яма так и осталась бы неудачным розыгрышем. Возможно... возможно, это и была часть его замысла. Провести тест. Все подстроить... он называл Яму... точно не помню... реальным розыгрышем, что-то вроде того. Но в действительности его шутки не были рассчитаны на смех.

А потом, внезапно, он давал сбой... этот образ, фасад, в один прекрасный момент немного смягчался... И начинал гладить мои волосы, говорить, смотреть на меня. Словно он чего-то ждал или искал, не знаю. Всего на мгновенье... но его взгляд становился другим, и я не понимала почему. Клянусь, если бы я знала, я бы вам сказала. Но он не признавался до того момента, как... до того момента, как...

Я выключаю магнитофон. И чувствую, что, несмотря на теплую погоду и мою решимость, я дрожу.

— Что бы я сейчас делала? — переспросила Алекс. — Не знаю. Погода хорошая. Может, валялась бы на солнышке.

— Я бы спала, — призналась Фрэнки. — Еще двенадцати нет. Поражаюсь, с каким упорством вы рано встаете.

— Это для твоего же блага, — наставительно произнес Джефф. — Иначе ты бы храпела, а мы бы поливали тебя водой, чтобы ты заткнулась, и ты все равно проснулась бы, но мокрой.

— Да уж.

— Думаю, я был бы не против выбраться на природу, — проговорил Майк. — И вообще, когда это закончится, я обязательно покорю парочку вершин. Хочется туда, где красиво и высоко.

Алекс одобрительно кивнула.

— У меня тоже такое чувство, — сказала она. — Как легкая клаустрофобия.

— Если бы у тебя была клаустрофобия, это был бы кошмар, — заявила Фрэнки. — Стены! Стены на меня давят!

— Как в «Звездных войнах», — поддакнул Джефф.

— Что? — переспросила Фрэнки.

— В прошлом году в это время я валялся в кровати с гриппом, — сказал Майк. — Очень тяжелый случай. Это было ужасно.

— Так, — присоединилась Алекс. — Я в это время в прошлом году была во Франции.

— Ты же говорила, что никогда не уезжаешь на каникулы? — напомнил Джефф.

— Не уезжаю вместе с семьей. Отец вечно мотается туда-обратно между домом и Америкой, а у мамы полно забот. Работа и прочее. Во Францию мы ездили с подругой; остановились в убогой ночлежке и две недели лодырничали.

— Тебе понравилось? — спросил Майк.

— Да. Очень. Обожаю Францию: наполовину ультрасовременная страна, наполовину почти как в средневековье.

— Прямо как у меня дома, — пробормотал Майк.

— Фрэнки?

— Ммм... В прошлом году в это время я была... не припомню. Минутку. — Фрэнки задумалась. — Первая неделя каникул... ах да... знаю. Тогда же был сезон вечеринок, помните? И нам пришлось столько всего праздновать, мы же больше не могли устраивать вечеринки в стиле «сладкие шестнадцатилетки».

— И что же вы праздновали? — поинтересовался Джефф. Он методично выдергивал нитку из джинсов на колене.

• Предыдущая
• 8/27
• Следующая