Катали мы ваше солнце - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/61
• Следующая

Кудыка огляделся, прислушался к птичьему щебету. Да, вот и весна наступила… А не работай Кудыка на желобе, глядишь, и весны бы никакой не было… Ну, работает-то, понятно, не он один, людишек под землей хватает, а все равно лестно, что ни говори!.. Кудыка даже разомлел слегка от таких мыслей. Потом вдруг наструнил ухо. Что-то изменилось на полянке с прошлого раза. Внезапно уразумел: белки примолкли. А раньше цокотали кругом – что твои греки…

Неслышно вышедший на крыльцо Аука узрел бывшего древореза с разинутым ртом, ухмыльнулся злорадно, положил бурдюк и, подкравшись, оглушительно хлопнул в ладоши. Ахнули в бору сухие отголоски, подпрыгнул Кудыка, навзрыд захохотал леший. Однако обижаться на подобные проказы было не принято…

– Куда белок-то дел? – буркнул Кудыка, забирая тяжелый тугой бурдючок.

Аука снова пригорюнился, присел на крылечко.

– Соседу проиграл… – признался он со вздохом. – Сначала зайцев, а потом уж и белок заодно… Всю ночь вчера на его делянку перегоняли… Ну ничего, не последний день живем, отыграюсь как-нибудь…

– Вас тут лес охранять поставили, – не стерпев, упрекнул Кудыка, – а вы вон зверье с места на место гоняете… Во что хоть играли-то?

– В зернь [72]… – уныло сказал Аука. – Еще-то во что?.. В таблеты мудреные пусть вон розмыслы играют, у них лбы поширше…

– В какие еще таблеты?

– Костяные, – проворчал Аука. – А то и деревянные… С клетки на клетку переставлять… Задору – никакого, а им, вишь, и не надоедает…

Леший был не прочь поболтать подольше, но Кудыку внизу, надо полагать, уже заждались. Пришлось проститься. Древорез приподнял за кольцо крышку, скрывающую лаз, и пустился в обратный путь, размышляя на ходу, насколько же все-таки навий мир отличается от внешней Яви. Все равны – ни дать ни взять холопы на боярском дворе, только вот самого боярина нигде не видно… Даже Завид Хотеныч, чью страшную власть Кудыка ощутил хребтом с первого мига, представлялся ему ныне кем-то вроде управляющего. Ходил всегда розмысл в сереньком скромном суконце и кушанья ему приносили в клеть из общего котла. Да и сотникам тоже. А уж о такой мелкой сошке, как десятники, и толковать нечего… Эти и вовсе питались в стольном погребе вместе с наладчиками и прочим работным людом.

Не околотись Кудыка на второй заставе, он бы, пожалуй, чего доброго, решил, что бояр, князей и самого царя-батюшку здесь заменяет светлое и тресветлое наше солнышко. Однако теперь, наглядевшись на хлопья окалины и уяснив, что не отдувши губ добросиянное на горку не вскатишь, бывший древорез подобную мысль и близко бы к себе не подпустил…

Внизу, на выходе из залома, Кудыку встретил озабоченный Ухмыл.

– Розмысл тебя искал, – сообщил он, отбирая бурдючок. – Да не трусь, мы уж сказали, что ты за дегтем побег…

Кудыка оглянулся растерянно – и вдруг сомлел, чуть в ров не ополз. По наканавнику, хрустя щебнем и твердо ставя посох, шествовал стопами насупленный незнакомый боярин в шубе и горлатной шапке. Такого здесь бывший древорез еще не видел. Опростоумев, он готов уж был пасть в ножки, но Ухмыл дернул за рукав.

– Каково, боярин, здравствуешь? – вроде бы дружески, а на самом деле с ехидцей обратился он к именитой особе.

Боярин не ответил, напыжился и прошел мимо. Ухмыл повернул к Кудыке злорадное мурло.

– Видал?.. Сердит еж!.. Привык, понимаешь, наверху, что все перед ним в пыль стелятся… По щебню-то, чай, в саночках не поездишь…

– Куда это он?.. – Кудыка потрясенно смотрел вслед.

– А тоже к розмыслу, – сплюнув, пренебрежительно отозвался Ухмыл. – Так что теперь можешь не торопиться. Сейчас ему Завид Хотеныч спеси-то поубавит… за вчерашнюю солонину! Да потом еще князюшка, небось, страху задаст…

– Князюшка? – беспомощно переспросил Кудыка.

– Долбосвят, – безобразно скривив рот, пояснил Ухмыл. – Мы ж к нему на кормление поставлены, два теплынских участка: наш и Люта Незнамыча… А остальных сволочане содержат…

Кудыка еще раз оглянулся на горлатную шапку. Эх, терпи, голова, в кости скована!.. Такая была в мозгах толкотня, что, казалось, еще немного – и родничок разойдется на темени…

Завид Хотеныч по обыкновению пробуравил Кудыку недобрым взглядом и указал точеной бородкой на скамью с прислоном.

– Садись, что стоишь?

Тот помялся и присел с опаской на краешек. Ох, натерпелся он страху, ожидаючи своей очереди. А уж когда открылась дверь да ступил из клети боярин с белыми незрячими глазами – как на весеннем ледку обломился Кудыка…

– Был у Люта Незнамыча, – скрипуче заговорил розмысл. – Видел твое рукомыслие…

Кудыка уж и вздохнуть боялся. А Завид Хотеныч он ведь такой: растопырит слово, что вилы, да и молчит.

– А ну-ка третий раздел двенадцатой главы Устава Работ! – внезапно потребовал розмысл.

Бывший древорез встрепенулся и задробил раздел частоговоркой наизусть. Завид Хотеныч слушал, коротко кивая.

– …да учнут катальные люди тулиться и ухороняться!.. – выпалил Кудыка все до последнего словца и преданно уставился на розмысла.

– А как считаешь, почему в Черной Сумеречи солнышко прямо в небе развалилось?

Тут Кудыка запнулся малость, однако быстро оправился.

– Средоотбойная сила превозмогла средоприбежную – вот и развалилось!..

Завид Хотеныч склонил точеную остролобую головушку несколько набок, хмыкнул уважительно.

– Не то, – сказал он с сожалением. – Но мозговница у тебя, конечно, смекалистая… Словом, каталой ты теперь, Кудыка, больше не будешь. С сегодняшнего дня ты у меня наладчик… На подъеме к извороту, о чем тебе ведомо, семь застав. Так вот расточишь уключины на всех оцепах [73], как расточил на втором… Починка, смазка – все твое. Спрашивать буду строго. Уразумел?

– Уразумел, Завид Хотеныч, – сам не веря такому счастью, ответил Кудыка.

Щелкали в стенной вдавлине высокие часы греческого литья, лежала там же короткая плоская доска, разбитая на белые и черные клетки. Не иначе – те самые таблеты, о которых сказывал задумчивый леший Аука…

– Так-то вот, брат Кудыка… – с неожиданной теплотой в голосе молвил розмысл. – Они там наверху власть делят, битвы учиняют, а подлинным-то делом занимаемся мы одни… Не будь нас, все бы давно прахом пошло… Устав, я вижу, ты освоил, да и осмотреться успел… Спрашивай, что непонятно.

Кудыка затрепетал. С перепугу чуть было снова не назвал розмысла батюшкой, да вовремя прикусил язык.

– Растолкуй, Завид Хотеныч, – заискивающе начал он. – Что такое месяц?

Розмысл приподнял брови. Удивленье изобразил.

– Тридцать дней. А то и более…

– А что ж его то светлым называют, то двурогим? Вот и ворожейки тоже на ясный месяц гадают… Присловья опять же разные… Светил бы-де мне ясный месяц, а по частым звездам колом бью…

Кудыка оробел и смолк. Завид Хотеныч, склонив головушку, улыбался в подстриженную по-гречески бородку.

В дверь просунулось чье-то встревоженное мурло.

– Завид Хотеныч, там греки ждут…

– Греки? – Розмысл сдвинул брови. – Какие именно?

– Да эти… Сергей [74] Евгеньевич [75] да Александр [76] – по батюшке не помню… Насчет идолов…

– Подождут, – жестко сказал розмысл, и мурло исчезло. – Стало быть, насчет месяца любопытствуешь… – удовлетворенно проговорил он, снова обращаясь к Кудыке. – Это хорошо. Я любопытных люблю… – Поднялся из-за стола, стал торцом, потом прогулялся до часов, огладил чугунные завитки и снова повернул к Кудыке сосредоточенный острокостый лик. – О том, что я сейчас поведаю, никому ни полслова. Тебе самому еще об этом знать не положено… пока. Ну да ладно… Было, Кудыка, время, когда вся земля, что на трех китах, пребывала единой страной, великой и могучей. И солнышко в небе тоже было одно на всех. А ночью запускали месяц… Говоря проще – луну… – Розмысл приостановился и поглядел на Кудыку в ожидании вопроса.

• Предыдущая
• 36/61
• Следующая