Алая аура протопарторга - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 39

• Предыдущая
• 39/50
• Следующая

Секунду Череп сидел, наморщив высокое, стиснутое впалыми висками чело.

– А с чего это я к нему подойду?..

– Ну, давай я подойду, если хочешь…

Морщины облегченно разгладились.

– Да кто ж тебе позволит, начальник?.. – с искренним недоумением сказал Череп. – Ты что, бугра своего не знаешь? Ну, давай я тебе про него что хочешь расскажу… Он меня еще до распада области два раза сажал…

– Понял! – бодро и весело прервал его полковник. – Это все, что я хотел выяснить. Лейтенант, проводите…

Сашок моргал. Сбитый с панталыку Череп поднялся со стула и, слегка приподняв плечевые кости, вышел в прихожую. Так и не уразумел, видать, что к чему…

– Николай Саныч… – закрыв за гостем дверь, растерянно обратился к Выверзневу более сообразительный Сашок. Румянца на его округлых щеках заметно поубавилось. – Что же это выходит?.. Что генерал Лютый… – Он свел голос на шепот. – …заказал вас Черепу?..

– Не меня… – ворчливо поправил Выверзнев, прикуривая очередную сигарету. – Африкана… Меня ему взрывать смысла нет… Просто выбора не было у Толь Толича. Ему же стукнули, что мы с Африканом в одной компании будем…

– И вы теперь… доложите об этом Президенту?.. – со страхом спросил Сашок.

Позабавленный испугом юного сйтрудника Выверзнев вздернул брови и насмешливо оглядел Сашка.

– Достоевского читал?

–Д-да… Кое-что…

– «Дневник писателя», например?

– Н-нет…

– Так вот сказано у Федора Михайловича: «В России истина почти всегда имеет характер вполне фантастический…» И ты хочешь, чтобы с этой фантастикой я пошел к Кондратьичу?..

– Но он же колдун, Николай Саныч! Глава Лиги!.. Неужели не поймет?..

– Понять-то – поймет. А вот неправдоподобия не простит. И правильно сделает!.. Потому что неправдоподобие, запомни, – это первый признак непрофессионализма…

Выверзнев помолчал, потом тоскливо глянул на облупленный потолок кухни.

– Тишина… – заметил он. – С самого утра…

И тут наконец Сашок сообразил, в чем дело. Сипловатый вой американских турбин умолк. Небо над Баклужино оглохло. Да и над Лыцком, наверное, тоже… Погода начинала хмуриться. Со стороны Чумахлинки ползла чреватая молниями туча свинцовых оттенков.

Внезапно полковник прихлопнул левый карман пиджака, как бы ловя за руку незримого жулика. Видимо, пейджер у него был настроен на вибрацию, а не на звуковой сигнал. Выверзнев извлек устройство, нажал кнопку…

– «Машку… уломали…» – прочел он сообщение вслух. – Ну вот тебе и разгадка… Лыцк принял все условия НАТО… Включая выдачу Африкана…

– Не может быть!.. – ахнул Сашок.

– Не может, – хмуро согласился Выверзнев. – А значит, скорее всего так оно и есть…

В этот миг из вентиляционного отверстия послышалось тихое призывное поскуливание. Полковник нахмурился, сунул пейджер в карман и, встав, открепил гипсовую решетку. В квадратной черной дыре немедленно возникло мохнатое личико гороховой масти. Выпуклые глазенки так и выскакивали.

– Сегодня в четыре икону будут брать из краеведческого! – с ходу отрапортовал Лахудрик. – Африкан, Панкрат, Ника – и дымчатый с ними, если не врет!..

Человеку для счастья достаточно склероза… Сделанного не поправишь, а мерзавцем себя считать тоже не хочется. Проще уж все забыть и спать спокойно. Домовым в этом смысле – еще хуже, чем нам с вами. Мы-то живем от силы лет восемьдесят, а они-то лет триста… Ну вот сами прикиньте, сколько гадостей можно натворить за триста лет!..

А впрочем, срок жизни тут особой роли не играет, поскольку неприятные факты своей биографии и люди, и домовые забывают практически мгновенно. Поэтому не стоит напоминать старому диссиденту о том, что в психушку его отправила теща, а вовсе не КГБ, как ему теперь представляется. Он просто не сможет в это поверить и, пожалуй, чего доброго, решит, что вы на него клевещете…

Особенно успешно все дурное забывается во дни удач. Даже сны Анчутке являлись на этот раз такие ласковые, что просто не хотелось просыпаться. Никто не учинял ему допросов, никто не гонялся со святой водой, не замахивался кадилом, не заставлял стучать на квартиросъемщика. Снились ему дымчатые сородичи – доброжелательные, душевные…

– Братан, братан… – напевно окликали они. – Сливок хочешь?.. Не магазинные – рыночные…

Анчутка приоткрыл выпуклый любопытный глазенок – и узрел прямо перед собой глубокую керамическую миску со сливками. Вскинул личико – и обнаружил рядом с миской присевшего на корточки Кормильчика.

– Мохнатый зверь на богатый двор… – лучась радушием, приветствовал проснувшегося главарь лыцкой мафии. – Ты на нас, братан, не серчай… – искательно добавил он. – Ну не разобрались поначалу… С кем не бывает?..

Анчутка вылез из-за ребристой батареи парового отопления и облизнулся. Как и всякий домовой, при виде рыночных сливок он терял волю.

– Думали, ты лох… –доверительно сообщил Кормильчик. – Кто ж знал, что у тебя крыша такая!.. С Батяней за одним столом сидишь…

– С Батяней? – не понял Анчутка. – С каким Батяней?

Кормильчик удивился, потом призадумался, что-то про себя, видать, смекнул – и с уважением взглянул на сородича.

– Нет, ну Африкан, конечно, покруче… – вынужден был признать он. – Но это ж в Лыцке, прикинь!.. А здесь-то все-таки Баклужино… Здесь мы все под Батяней ходим… Да видел ты его за столом: большой такой, почти с Президента… А чего это ты сливки не ешь?..

Анчутка зажмурился – и лизнул. Трудно было даже решить, что приятнее: лакать сливки или же слушать вкрадчивые речи дымчатого главаря мафии. Льстил главарь: понятно, что не за столом сидел Анчутка во время сходки, а под столом… И тем не менее поправлять Кормильчика не хотелось.

За окном в непривычно тихом рассветном небе монументально громоздились облака. На проспекте кто-то одиноко скандировал натощак: «Yankee, go home!» и «Руки прочь от Лыцка!» Потом вдруг – ни к селу ни к городу: «Пушкин, убирайся в Африку! Есенин, убирайся в Рязань!..» Видимо, репeтировал – связки разминал…

Конспиративная квартира была обставлена по-спартански: ящик патронов в углу да прислоненный к стеночке гранатомет. Пусто и гулко. Ни страшка, ни угланчика, ни барабашки. За стеной, завернувшись в плащ-палатку, похрапывал Африкан.

– Мы же все дымчатые, братан… – журчал Кормильчик, сопровождая слова проникновенной распальцовочкой. – Чего нам делить-то?..

Тут стену пронизало зыбкое алое сияние – протуберанец, оторвавшийся от мощной кипучей ауры протопарторга. Что-то, должно быть, приснилось… Возможно, Пресвятая Революция… Косматое мерцающее облачко проплыло сквозь домовых, обдав обоих не то жаром, не то холодом.

Кормильчик встряхнулся, как щенок, окутавшись золотыми и красными искорками. Золотые (если приглядеться) имели форму серпа и молота. Красные были пятиконечны.

– Слышь, братан… – опасливо понизив голосок, молвил он. – У нас толкуют, ты вчера с самой Никой разобрался. Она тебя типа опустить хотела, ну, как Голбечика… Панталончики уже сплела… Ну а ты ее типа вроде как с понтом причесал, завил… Бантик повязал… розовый… Правда, что ли?..

Анчутка только зажмурился и уклончиво промурлыкал в ответ нечто невнятное. Опровергать не стал… Хотя, если честно, повязал-то не он – повязала сама Ника по просьбе Африкана. И не бантик, а косынку… И не розовую, а кумачовую…

Да ладно, пусть их толкуют.

За стеной хрипловато откашлялся Африкан. Кормильчик тут же встрепенулся, сообразил, что времени маловато.

– Я к тебе вот чего, братан… – озабоченно и торопливо проговорил он. – Проснется бугор – скажи, Батяня, мол, просил передать: засада в краеведческом снята… По дружбе, понял? Так что, если нужна ему доска, пускай берет…

– Умгу… – в упоении отозвался Анчутка, размашисто вылизывая керамическое донышко миски.

С первыми лучами солнца выбрались на разведку.

• Предыдущая
• 39/50
• Следующая