Нобелевская премия по сексу (Каша из топора палача) - Луганцева Татьяна Игоревна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/50
- Следующая
– Дорогуша…
– Меня зовут Агата, – прервала Елену Агата.
– Очень приятно, но меня это, извините, не интересует, – ответила Елена Григорьевна, и Агате захотелось надеть ей мусорное ведро на голову, но она каким-то чудом удержалась. – Знаете, дорогуша, если вы собираетесь здесь работать, то, пожалуйста, учтите мои требования. Я прихожу на работу к десяти утра; в кабинете должно быть чисто, проветрено, мусор вынесен, посуда вымыта. Кстати, я часто устраиваю проверки и нахожу пыль в самых труднодоступных и неожиданных для уборщиц местах. А если я нахожу пыль, дорогуша, то я лишаю уборщицу премии, а это приличные деньги. Вот так вот! Но зато если вы будете умницей и станете вылизывать здесь все досконально, то мы будем друзьями. – И Елена Григорьевна полностью погрузилась в работу, накручивая белокурую кудряшку на пальчик.
Агата выгребала мусор в большой мешок и думала, стоит ли эксклюзивная информация об Александре Берсеньеве таких ее страданий и унижений?
«Нет, так просто я не сдамся», – решила Агата.
Елена Григорьевна вдруг вскрикнула и затрясла рукой, словно ее только что ужалила оса.
– О черт! – выругалась Лена.
– Что случилось? – машинально спросила Агата, хотя ей было абсолютно все равно, что случилось с этой зазнайкой.
– Столько печатаю, что иногда кисти рук просто сводит судорогой, – пояснила Елена Григорьевна, – а мне через час надо отправить по Интернету эти документы. Послушайте, Агата, помогите мне!
«Ага, все-таки назвала мое имя, а не «дорогуша», – подумала Агата и сказала вслух:
– А чем простая уборщица может вам помочь?
– Мне осталось допечатать совсем чуть-чуть, буквально страничку, допечатайте, пожалуйста, за меня, под мою диктовку. Ну же, Агата! – попросила ее Елена Григорьевна, держась за скрюченную кисть.
– Давайте, – вздохнула Агата и села на уступленное место.
Она набила какой-то сугубо экономический текст под диктовку Елены Григорьевны, притворяясь, что делает это медленно и непрофессионально. На самом деле Агата могла печатать с бешеной скоростью, не глядя на клавиши, а только в текст или на экран монитора, то есть печатала «вслепую».
– Спасибо большое, – поблагодарила ее Елена Григорьевна, сразу же нацепив маску надменности, – не думайте, что из-за этой маленькой услуги для вас будут скидки по уборке. Вы свободны!
«Вот ведь стерва! Только что пела совсем по-другому», – подумала Агата, выходя из ее кабинета и волоча за собой пластиковый мешок для мусора. В других кабинетах Агату встретили более приветливо, сразу же познакомились с ней и продолжили свои разговоры и свою работу, не обращая больше на новенькую уборщицу никакого внимания.
«И чего ради я здесь? – подумала Агата. – Я же все равно ничего не разузнаю».
Она чувствовала себя полной идиоткой в этой униформе и сапогах на каблуках, которые жутко жали ступни. Убравшись в двух комнатах, Агата устала. Ее все чаще посещала мысль:
«А на черта мне этот большой гонорар? Да я напишу десять статей, да еще столько же переводов с английского, вот и заработаю. И при этом не надо вытирать пыль, от которой я чихаю, и выносить мусор».
Агата понимала, что держит ее в этой компании, на этой унизительной должности вовсе не жажда гонорара, а желание увидеть Берсеньева еще хоть раз.
«Черт! Черт! Черт! – проговорила Агата. – Только этого мне не хватало! Может, слинять пока не поздно и забыть как сон? Пройдет время, я успокоюсь… нет! Я всегда буду помнить, что на такой-то улице живет человек, при взгляде на которого у меня замирает сердце. Но ничего, возьму себя в руки, время лечит… Ведь это не любовь… это какое-то сумасшествие», – говорила сама себе Агата, протирая ковролиновое покрытие с такой силой, словно от этого зависела ее жизнь.
– Э, подруга, остановись! – прервала ее усилия напарница. – Пойдем перекусим.
– В буфет? – спросила Агата.
– Есть тут, конечно, и буфет, и кафе, и даже ресторан, но хоть у меня и приличная зарплата для уборщицы, я все равно экономлю, приношу еду с собой из дома. Пойдем, я тебя угощу.
Галина Синичкина привела Агату в небольшую комнатку для уборщиц и достала пакет.
– Так, что у нас тут? Бутерброды, яблочки, винегретик. Любишь винегрет? И чай с сахаром, – выставила на стол Галина большой термос. – Будешь? Что-то ты кислая какая-то? Устала с непривычки?
– Есть немного…
– Ничего, втянешься, – подбодрила ее напарница.
– Галя, а ты не знаешь, что-то я слышала о том, что ваш шеф потомок какого-то знатного русского рода?
– А, ну да! – Жуя бутерброд с сыром, Галина другой придвинула к Агате. – Расскажу все, что знаю!
– Очень интересно! – оживилась Агата и впилась зубами в бутерброд, показавшийся очень вкусным после тяжелой физической работы.
– Говорят, что он праправнук графа или князя Берсеньева, еще до революции сбежавшего за границу. У них было богатое имение в Подмосковье.
– А где?
– Ой, дорогая, я не знаю! Зачем мне это? Вроде где-то по Рижскому шоссе в деревне Тихвино или Тихое? В общем, не знаю! Это и неважно! И вот праправнук вернулся в Россию и хочет вернуть своей семье поместье.
– Родовое гнездо, – задумчиво произнесла Агата.
– Чье гнездо? – не поняла Галина.
– Так говорят: «родовое гнездо».
– Ну да, – облизала пальцы Галя. – Оно, то есть с твоих слов, «гнездо», полностью разграблено и разрушено, но само здание стоит, и от кого-то я слышала, что красивое… Вроде как принадлежит государству это поместье. А я вот чего думаю, – прошептала Галина, озираясь по сторонам, словно кто-то мог поставить «жучки» для прослушивания в подсобку уборщиц. – Зачем Берсеньеву это поместье? Ироды! Миллионеры! Наши душегубы! Мало их били в семнадцатом году! Все им мало! Народ отобрал, значит, это народово! Почему ему еще и поместье должно достаться? С какой стати? Только потому, что оно принадлежало когда-то его прадеду? А сам-то Александр чем его заслужил? Может, мои предки в тюрьме сидели, так я теперь тоже должна в тюрьму идти? Дети за отцов не отвечают! – покачала головой Галя и отхлебнула сразу полстакана чая, потом налила его и Агате. – А уж у нашего шефа все есть! Нечего ему последнее у нашего государства отнимать! Так что я за народ! – Галя допила чай и резко выдохнула.
– Принадлежность государству – понятие растяжимое, – попыталась заступиться за Берсеньева Агата, – лучше, если есть конкретный хозяин, а не абстрактное государство, нет с него никакого спроса. Сама говоришь, что поместье все разорено, что же в него никто деньги не вкладывает? А ваш, то есть наш шеф вложит свой капитал и все там восстановит.
– И что?! – взвилась Галина. – Денег-то ему явно девать некуда, вложить-то он их вложит для себя, любимого! А мы-то, народ, что поимеем? Александр Берсеньев будет возить туда своих баб, устроит публичный дом и будет глумиться над нами. – Галина все больше распалялась.
Агата не понимала, почему Галя так ратует за народ.
– Почему публичный дом? Ты же только что говорила, что он хороший человек.
– Все они хорошие! Вурдалак! Вампир! Видела его лицо и взгляд, от которого все наши девки с ума посходили? Жлобы! Сам как сыр в масле, а мы тут туалеты за ним моем! Хозяева жизни, мать их! Повыползали из-за границ! – жутким голосом закричала Галина Синичкина.
Агата подавилась бутербродом и схватила стакан с чаем… Может, у Агаты каждый раз затуманивались мозги, когда речь заходила об Александре Берсеньеве? Но только сделав пару-тройку больших глотков чая, Агата поняла, что это крепкий коньяк. Она закашлялась и, открыв рот, смотрела на Галю вытаращенными глазами. Галина с лицом цвета вареной свеклы раскатисто рассмеялась.
– Как тебе мой чаек?! Ничего, да? Я его любовно так называю, по цвету-то не отличишь, на работе пить нельзя, но, как говорится, если очень хочется, то можно.
– Боже мой, зачем? Почему мне не сказали? У меня все перед глазами поплыло, – наконец-то пришла в себя Агата.
– Ничего, за знакомство, – отмахнулась Галина и захрустела огурцом.
- Предыдущая
- 23/50
- Следующая
