Капли гадского короля - Луганцева Татьяна Игоревна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/60
• Следующая

– Так, поножовщина? Кто свидетель? Сейчас сообщим в милицию, – стал озираться врач в поисках свидетелей.

Тут блондин поднялся с тротуара и категоричным тоном заявил:

– Никакой поножовщины не было, не надо и милицию. Что вы в самом деле? Девушка случайно задела меня тростью, никто не виноват, я ни на кого не в обиде.

– Ничего себе трость, – покосился врач на торчащее лезвие из трости, валяющейся на асфальте, – это настоящее холодное оружие.

– Это случайность, – повторил парень.

– Это действительно случайность, – подтвердила Катя, – но я нисколько не снимаю с себя ответственности и готова отвечать.

– Может быть, все-таки передумаете и заявите на нее в милицию? – спросил врач у блондина, которого укладывали на носилки.

Тот отрицательно покачал головой.

– Я на всякий случай изыму трость как орудие убийства, то есть ранения, – сказал врач, – и попросил бы вас, женщина, оставить свой адрес и данные для правоохранительных органов, если что.

Катя быстро написала свои данные неровным почерком на листе, протянутым ей медсестрой.

– Я могу поехать с вами? – спросила она.

– С какой это стати? – возмутился парень уже из машины «Скорой помощи». – Вы мне не родственница и не знакомая, а винить я вас ни в чем не виню!

– Странно все как-то, – проговорил врач, захлопывая за собой дверь, и машина сорвалась с места.

А Катя не могла двинуться, глядя на кровавые пятна на асфальте, словно осталась здесь охранять их.

«Я убила человека! Я убила человека! – беспрерывно крутилось у нее в голове. – Стоп! Что это я? Он жив! Все равно, я вспорола человеку живот. Ужас! Пойду по этапу за нанесение тяжкого телесного повреждения. Интересно, а будет скидка на то, что я сама инвалид и не смогу валить лес? Или валят лес только мужчины-преступники? Точно! Какая же я темная в этом вопросе! Я буду что-нибудь шить – фуфайки, телогрейки – и мои ноги тут ни при чем, то есть никаких скидок мне не будет».

Катя доехала на метро до своего дома. Войдя в квартиру, сразу прошла на кухню. Она достала початую бутылку коньяка и налила себе рюмку. Выпив две рюмки без закуски, Катя дохромала до телефона и набрала номер своей подруги.

– Тина? Это я… Кто-кто? Не узнаешь, что ли? Что у меня с голосом? Как раз с голосом у меня все в порядке, а вот с головой… Да не пугаю я тебя. Кристина, приезжай ко мне прямо сейчас… мне очень плохо. Я убила, вернее, чуть не убила человека. Не могу говорить, мне плохо, да и вдруг телефон прослушивают? Что? Уже летишь? Жду.

Катя положила трубку и заплакала.

Кристина сегодня неважно себя чувствовала, не выспалась, а ведь с утра занятия у ее любимого Казимира Натановича Бергера, которые она никогда не пропускала.

В красивом голубом платье под цвет ее глаз и черной куртке из лакированной кожи, в туфлях на высоких каблуках, Тина вошла в аудиторию, когда занятия уже начались.

Она кивнула преподавателю и проскользнула на свое место в правом дальнем углу, которое никто не занимал. Она быстро разложила мольберт и пришпилила к нему лист бумаги. Откинув со лба темную прядь, Тина выдохнула и выглянула из-за мольберта. Впереди нее сидел Петр Емельянов, личность весьма колоритная. Он был ее ровесником, правда учась в институте уже девять лет и все на втором курсе. Он постоянно брал академические отпуска по уважительным причинам. По его опухшему лицу и трясущимся рукам Тина давно подозревала, что Петр попросту алкоголик.

Тина с удивлением уставилась на набросок пышнотелой, даже чересчур, женщины.

– Что рисуем? – прошептала она ему в спину.

Петр Емельянов повернул к ней лохматую голову и сфокусировал на Тине мутный взгляд. Его толстые губы дрогнули и расплылись в улыбке.

– А… приходить надо вовремя. Кто-то с утра задерживается в постели? – подмигнул он ей.

– Кто о чем, а шелудивый о бане. Не вредничай, скажи, что рисуем?

– Эх… Муза, вдохновение, идеал, – выдал загадочную фразу Петр и отвернулся.

Казимир Натанович постучал кистью по столу, привлекая внимание аудитории.

– Для вновь прибывших повторяю, что сегодня надо настроиться на любовный лад. Мы рисуем свой идеал, свою музу, своего Орфея, свою любовь, назовите как хотите.

– А у кого уже есть любовь, рисовать портрет любимого по памяти? – спросила Тина, и ее голос звонко прозвучал в звенящей тишине зала.

– Конечно, если вы думаете, что его образ совпал с вашим идеалом, – хитро улыбнулся Казимир Натанович.

– А если любимого нет, то рисуй свою мечту, – повернулась к Тине курносая и смешливая девчонка Лена Карандашева.

– Толстого мужика в красном пиджаке с часами «Ролекс» на «Мерседесе», – хохотнул кто-то в аудитории.

«Что это Казимир Натанович вспомнил о любви, об идеале?» – подумала Тина и посмотрела на чистый лист бумаги. Идеал… Какого мужчину она хотела бы видеть рядом с собой? А может быть, идеальный мужчина уже был рядом с ней, а она не разглядела и не сберегла?

Кристина вспомнила бесконечную череду мужчин, с которыми она когда-то встречалась, и содрогнулась.

«Нет, я уверена, что среди них идеала не было», – решила она и нанесла легкий штрих карандашом на лист бумаги.

Когда творческий человек начинает работать, время словно останавливается. Слышны лишь дыхание, скрип карандаша по листу бумаги, вздохи… Поэтому и занятия в мастерской Бергера продолжались столько, сколько студенту-художнику требовалось, его не ставили в жесткие рамки. Часа через два некоторые студенты понесли свои работы на стол маэстро. Тина работала почти четыре часа. Наконец она почувствовала, что руки ее дрожат, что глаза очень устали. Так с головой погружаться в процесс творчества удавалось не каждому… С бумаги на Кристину смотрел красивый молодой мужчина с мягкими чертами лица, темными глазами, черными слегка вьющимися волосами, чувственным ртом и мужественным подбородком. Выражение лица у этого мужчины было добрым, умным и немного задумчивым. Широкие плечи, сильные запястья.

«Просто херувим какой-то, – усмехнулась про себя Кристина, – вот он оказывается какой, мой «мистер совершенство». А Казимир Натанович хитер, заставляет задуматься и заглянуть себе же в душу. Одно слово – мастер. Я, конечно, предполагала, что люблю мужественных брюнетов, но не думала, что он будет настолько добрым и трогательным. Докатилась, Кристина Наумовна, потянуло на романтику в наш век кибернетики и информатики. Не хватает любви, нежности и понимания, ох не хватает», – вздохнула Кристина и принялась откалывать лист бумаги с мольберта.

К ней подошла ее сокурсница Юлиана Снегирева – особа весьма неприятная и высокомерная. Она отличалась особой пунктуальностью и подхалимством к преподавателям, что вполне компенсировало отсутствие у нее таланта и давало приличные оценки за ее работы и экзамены. Юлиана посмотрела на рисунок Тины.

– Ого! Какой милашка! Такие интересные черты лица и кроткий взгляд. Не думала, Кристина, что тебя тянет на таких мальчиков, ты всегда мне казалась стервой!

Тина бросила взгляд на рисунок Юлианы и отметила:

– Этот мускулистый красавец с гипертрофированными бицепсами мало похож на твоего пятидесятилетнего любовника с отвислым животом и тугим кошельком, которого ты безуспешно охмуряешь второй год.

Глаза Юлианы превратились в узкие щелочки.

– А ты не слышала, что идеал и то, что рядом, не всегда совпадают, так сказал Казимир Натанович? – прошипела она на ухо Тине и продефилировала к учителю.

Тина последовала за ней.

– Так, девицы-красавицы, сдаем работы, – нацепил очки на нос Казимир Натанович и уставился на рисунок Тины.

– Чем вас так снова поразило творчество вашей любимицы или вы ожидали увидеть свой портрет? – прошипела Юлиана, зная порядочность Казимира и уверенная, что это злостное высказывание не снизит ей оценку на экзамене.

– Не переходи границы! – одернула ее Тина.

Казимир Натанович только рукой махнул.

• Предыдущая
• 18/60
• Следующая