Смерть в наследство - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 44
- Предыдущая
- 44/49
- Следующая
– Паяц! – обдала она его презрением.
Презрение-то презрение, гнев-то гнев, но ты приехала ко мне. Без предупреждения и без приглашения. В два часа ночи приехала. По стылой Москве. По ледяным улицам, где не ходят трамваи, а такси будешь ловить два часа – не поймаешь.
– Позвольте, сударыня, предложить вам с морозца добрую рюмку коньяку…
Она не ответила, внимательно и быстро оглядывая номер. Номер был роскошным. Приемная, спальня… На столе стояла бутылка армянского коньяка «КВ» и валялся распечатанный блок «Мальборо».
– Значит, ты и вправду стал обыкновенным жуликом… – высокомерно и грустно протянула она.
Он пожал плечами.
– Но сколько веревочке ни виться… – произнесла она ту же самую клишированную фразу из судебных очерков в «Известиях», которая и ему сегодня приходила в голову.
– Теперь слушай, – продолжила она. – Тебя возьмут. Очень скоро. Наверно, даже завтра…
– Ты служишь на Петровке?
– Не перебивай. Раз я говорю – я знаю.
– Откуда?
Она продолжала, словно не замечая его вопросов:
– У тебя еще есть время. Бросай все. Уезжай. Бросай, бросай все, сматывай удочки и беги! Беги! В тайгу, в тундру, в пустыню!.. Может, они тебя не найдут… А может, лучше, чтоб нашли. Тебе же лучше.
– Ты меня любишь?
– Я ненавижу тебя. Негодяй. – Она развернулась, отворила дверь: – Прощай, мелкий жулик.
Он бросился к ней, схватил за рукав каракулевого пальто:
– Постой!
– Если ты думаешь, что я тебя простила, ты очень сильно ошибаешься. – Она брезгливо вырвала рукав из его рук. – Прощай!
Дверь номера с силой захлопнулась. Ее каблучки застучали по гостиничному коридору.
Объясняться бесполезно.
«О, эти русские женщины, – подумал он. – О, эти советские женщины! Они любят и ненавидят, спасают и презирают, оскорбляют и жертвуют для тебя собой – и все это одним махом, одновременно. В едином, так сказать, порыве!..»
Он задумчиво выпил рюмку коньяку. Постоял в раздумье, а потом решительно вышел из номера.
В парижском пригороде Марн-ле-Вилле малыш Жак в темноте своего переулка сразу приметил «Пежо» с парижскими номерами. Может, это полицейские так маскируются? Да нет, они бы приехали как полагается, с мигалкой… Жак мрачно подумал: «Сейчас в полицию еще один сигнал поступит… Ворчливая Жаклин позвонит, скажет, что я пропал».
Из машины вышли два человека. Они говорили по-английски. Надежно скрытый кустами Жак прислушался: как хорошо, что с английским у него все тип-топ!
– Их там может быть сколько угодно, – мрачно сказал один, тот, что постарше.
– Не больше четырех, – возразил второй, помоложе.
Жак решительно выскочил из кустов и возбужденным полушепотом проговорил:
– Месье! Пока их там всего двое! Я покажу, где черный ход!
Столовка громко рыгнул:
– Тошнит меня от этих долбаных сандвичей!
Бомж сердито буркнул:
– А меня тошнит, когда ты рыгаешь… Пойду отолью.
Он лениво поднялся и направился к двери.
Его остановил Столовка:
– Тормозни… Кажись, кто-то ходит.
Бомж среагировал мгновенно. Он одним прыжком подскочил к Татьяне и приставил к ее виску пистолет.
А Столовка осторожно подкрался к двери.
Часы показывали начало первого.
Самолет приземлился в полночь.
Виза ему была не нужна. Семь лет назад он за пять штук «гринов» купил паспорт гражданина Государства Израиль. Теперь мог ездить, куда душа пожелает.
Сонные французы быстро произвели все формальности, и уже в двадцать минут первого Михаил Ефремович Шлягун пожал руку Рустаму и небрежно кивнул Мелешину.
В полночь удалось выйти на связь с водителем того такси, в которое пересели бандиты вместе с заложницей. Тот сообщил адрес, по которому он отвез подозрительную компанию.
В двенадцать ночи дошло дело до телефонного звонка маленького Жака. По адресу дома мадам Мартин отправили наконец освободившуюся патрульную машину.
В голове плескалось море, кричали чайки. Промелькнула южнороссийская Набережная и ее красный «пежик»… Вспомнилось почему-то, как она первый раз пришла на лекцию в университет. Выплыло озабоченное милое лицо Валеры и встревоженные глаза мамми.
Татьяна закрыла глаза еще крепче.
Она тоже слышала, что в доме кто-то есть.
Но если этот кто-то – спаситель? – сейчас войдет в комнату, она мгновенно получит пулю в голову.
Татьяна так сильно зажмурилась, что теперь перед глазами плавали оранжево-красные круги.
Том недаром служил в морской пехоте.
Когда его напарник с непонятным угрожающим русским криком ворвался в дверь, он бросил с платана, росшего перед домом, булыжник в окно.
Пистолет, прижатый к виску Тани, дернулся в сторону обманки.
Первый бандит выстрелил в сторону русского, но тот уже успел отпрыгнуть в угол.
Том бросился с дерева прямо в окно, раздирая руки и лицо стеклом.
Пистолет стал поворачиваться в его сторону. Хватка, сжимающая Таню, ослабла.
С подоконника Том выстрелил прямо в лицо бандиту. Струя раскаленного газа ударила тому в глаза.
Второй бандит стал переводить пистолет на Тома.
И в этот момент лежащий на полу напарник в нечеловеческом прыжке кинулся на бандита и сшиб его с ног.
Выстрел, предназначенный Тому, угодил в потолок.
Таня не поняла, что случилось.
Она только слышала грохот распахнувшейся двери и дикий выкрик по-русски:
– Спецназ! Всем лечь!
Затем прогремело два выстрела, зазвенело разбиваемое стекло, на долю секунды мелькнуло, кажется, в окне лицо Тома, а потом снова чей-то нечеловеческий крик. И дикая боль в голове. Неужели человек чувствует, когда его голову разносит на куски?
Она потеряла сознание.
Рустам успел остановить таксиста. Машина свернула в проулок за пятьдесят метров до дома мадам Мартин. На подъездной аллее стояли три полицейские машины.
Первой мыслью было: «Неужели на том свете так сладко пахнет?»
Она двигалась куда-то. Голова по-прежнему болела. Но она чувствовала руки и ноги, она могла пошевелить ими и почему-то была уверена: ничегошеньки плохого с ней не случилось. И уже не случится.
Таня осторожно приоткрыла глаза. Она в машине. На заднем сиденье.
За рулем сидел Том. Его затылок она узнала бы из тысячи – даже в призрачном мелькании фонарей автострады.
А голова ее лежала на чьих-то коленях. Мужских коленях.
Мужчина погладил ее по голове. Она дернулась и перевела взгляд на его лицо. На нее смотрели пронзительные светлые глаза загадочного месье Фрайбурга. Того самого, что заварил эту кашу. Что ограбил ее на улицах Стамбула. Того самого, чье присутствие в своей жизни она шестым чувством ощущала всю последнюю неделю.
В глазах мужчины блестели слезы.
Да нет, что там – он натурально плакал.
Щеки его были мокры, а плечи тряслись.
Увидев, что она очнулась, он легонько провел ладонью по ее щеке и прошептал срывающимся голосом:
– Прости меня, доченька!
Куда мог пригласить отец вновь обретенную дочь в Париже?
Ну, конечно, в кафе «Генрих IV» на Елисейские Поля.
Как ни странно, ни он, ни она совсем не пострадали во вчерашних приключениях. Пара синяков и пустяковые царапины не в счет.
Больше всех досталось бедолаге Тому. Лицо и руки его посекло оконным стеклом. На рану на голове пришлось наложить в госпитале швы.
Теперь Том отсыпался в Танином номере в гостинице «Меркьюри». Возвращаться на ночь в разгромленную бандитами комнату в «Рице» он не пожелал, тем более что ему не улыбалась перспектива до утра давать показания полиции.
- Предыдущая
- 44/49
- Следующая
