Пока ангелы спят - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 11
- Предыдущая
- 11/80
- Следующая
Я был, словом, совершенно счастлив, но, как я давно заметил, абсолютного, как солнце, и ничем не омраченного счастья, увы, никогда не бывает… И поэтому где-то глубоко-глубоко во мне, в самых толщах сознания, слегка, почти незаметно, зудели мысли – словно послевкусие от чрезмерно спелого плода, словно воспоминание о съеденном червяке… Тоненькие такие, бледные мысли о странном одиноком редакторе в роскошно-деловых апартаментах, о пустом настороженном дворе, о брошенном, будто при спешной эвакуации, подъезде… Вдруг всплыла перед глазами кукла, увиденная мною в пустой, покинутой всеми квартире: раскоряченная, без руки – на полу, присыпанном крошками кирпича и штукатурки…
Я никогда столь скоро не согласился бы на предложение неожиданного издателя писать роман, когда б он уже не сложился у меня в голове. Имелся сюжет. Придуманы были герои. Разработан и записан подробнейший план. Оставалась, в сущности, чепуха: сесть да написать.
Чтобы сделать это раньше, не хватало только времени. А точнее, если быть честным перед самим собой, воли. Решимости начать.
Но теперь-то, когда я получил аванс от издательства со странным названием «Первая печать», отступать мне некуда.
Посему к сегодняшнему утру, утру среды, я приготовил все, чтобы приняться за работу. Чтобы меня ничто не отвлекало.
Полтора дня, прошедшие с той минуты, как я вышел из кабинета холодноглазого Ивана Степановича, я посвятил тому, чтобы создать себе все условия для полноценного затворнического труда.
Первым делом я отправился в контору и испросил у американского директора нашей фирмы мистера Брюса Маккагена очередной отпуск на четыре недели, плюс к тому – отпуск без сохранения содержания сроком на шесть недель. Господин Маккаген отпустил меня без сожаления и даже, как мне показалось, с удовольствием. Спросил только: «Что-то случилось, Альеша?» – «Семейные обстоятельства», – подпустил я туману. Брюс сочувственно покивал головой.
Меня столь легко отпустили с работы оттого, что в данное время мои услуги – переводчика с испанского и португальского – фирме нужны были, как тореадору балалайка. Только что мы отработали огромаднейший контракт с испанской винодельческой компанией – вот тогда мне приходилось пахать, словно виноделу на празднике урожая – по четырнадцать часов в сутки. Теперь же все обязательства перед испанцами мы выполнили, и мое пребывание в конторе нельзя было расценивать иначе, нежели оплачиваемый отпуск – правда, с обязательным посещением рабочего места. Не сомневаюсь, что при других обстоятельствах мне просто указали бы на дверь – у американцев не забалуешь, они не любят, когда кто-то даром заедает их хлеб, – но в конце лета предстоял, как поговаривали, еще один испанский заказ, да куда более грандиозный, чем предыдущий, – от «Сеата». Вот тогда мои знания снова могли быть востребованы. Тем паче что я разбирался не только в языке, но и в машинах. А моей работой начальство в принципе было довольно и, видать, сочло неразумным сейчас выставлять меня на улицу, а в августе срочно подыскивать нового переводчика. И все-таки за последние недели я не раз ловил на себе напряженный взгляд мистера Маккагена, чье честное сердце, видать, терзала мысль о вопиющей бесхозяйственности при виде сотрудника, в рабочее время бесконечно распивающего чаи и почитывающего книжечки. Он даже попросил меня заняться совершенно никчемушной работой: составить обзор-дайджест испаноязычных статей и книг о рекламе, вышедших за последние два года. Попросил и сделал вид, что забыл и обо мне, и об обзоре.
Так что весть о моем длительном отпуске мистер Брюс Маккаген воспринял, повторяю, с плохо скрываемым удовлетворением – даже дайджест не потребовал. Только одна мысль забавляла меня: я-то легкость, с какой получу отпуск, мог предвидеть – но вот откуда мой издатель, господин Иван Степанович Козлов, знал (или подозревал?) о сем обстоятельстве? Неужели у него имеется сеть шпионов и он проверяет всякого контрагента, с кем делится одной тысячью долларов? Что-то, судя по пустынности его офиса, это маловероятно…
Коллегам я сказал, что беру отпуск по семейным обстоятельствам и убываю домой, в Южнороссийск. Одной только Таньке Садовниковой – все ж таки соседка по дому, рано или поздно мы с ней столкнемся на лестнице, и получится неудобно – я шепнул полуправду: дескать, получил на РенТВ заказ на перевод мексиканской мыльной оперы. Танька при упоминании о латиноамериканском «мыле» брезгливо сморщила губки, а узнав, что я отправляюсь в отпуск, протянула нараспев: «Нам тебя будет не хвата-а-ать!..» Я пообещал, что как-нибудь загляну к ней по-соседски в гости, затем получил в бухгалтерии причитающиеся мне шестьсот отпускных баксов – и был таков.
Затем я поменял на рубли две американские сотни, собрал все имевшиеся в доме полиэтиленовые пакеты и отправился на продуктовый рынок. Там я купил то, что в моем понимании требовалось для затворнической жизни: двадцать упаковок пакетного супа, двадцать пакетов быстрорастворимых каш, пять пакетов молока, десять замороженных пицц, два кило самых лучших копченых сосисок, два батона сырокопченой колбасы, пять упаковок йогуртов, оковалок сыра, пяток шоколадок… И так далее, включая ящик пива «Балтика» номер четыре, два чана с родниковой водой и, самое главное, два килограмма кофе в зернах. Затем по пути домой я завернул в гастроном и прикупил алкоголь: по бутылке водки, коньяку и белого французского вина – на случай, если ко мне заглянет незваный гость, неважно какого полу.
«Самое обидное, – думал я, таская все это богатство из багажника «копейки» к себе на третий этаж (провизии оказалось много, пришлось даже сделать два захода), – заключается в том, что мне даже не с кем поделиться своей радостью. Победитель конкурса! Халявная штука баксов! Контракт!.. Роман!.. Своя книжка!.. А рассказать решительно некому. Коллеги по фирме исключаются. Зачем выставлять себя в качестве мишени для их остроумия?.. «А, Алешка! Романист! Беллетрист! Русский Сидни Шелдон!»
Заклятым друзьям по переводческому семинару говорить тем более не стоило: я представил, как ехидно-завистливо скривятся их физиономии, как фальшиво зазвучат поздравления… По тем же причинам категорически можно отмести коллег по другому семинару – литературному.
Разве что позвонить в Южнороссийск отцу? Но папаня и без того не в восторге от методов, какими я строю свою судьбу: ни от моего филологического образования, ни от того, что я остался в столице, ни от моих литературных потуг… Единственное, что я смогу услышать от него в ответ на мою радостную новость, это снисходительное хмыканье и совет: «Давай лучше возвращайся. Пристрою тебя к делу. Где родился – там и пригодился!» Это я слышал уже раз тридцать: отец долдонит одно и то же, словно попугай…
Может, сказать Верочке? Звонить-то ей все равно придется – иначе она сама достанет меня звонками и непрошеными визитами. Однако самым разумным представлялось не делиться с ней своей радостью и уж ни в коем случае не признаваться, что я собираюсь затвориться и работать, работать, работать… Наиболее правильно, решил я, сказать ей вот что: до свиданья, дорогая, прощай, я уезжаю в командировку – надолго, очень надолго… Может быть, навсегда. Очень подходящий случай, чтобы прервать мои с ней отношения. Все равно у них нет никакого будущего – невзирая на ее московскую прописку, жилплощадь и ее горячее, ничем не прикрытое желание меня на эту площадь прописать (посредством, разумеется, бракосочетания). До сих пор я уворачивался от ее аркана, как только мог, ибо даже в самых ужасных снах не мог представить себе совместную жизнь с женщиной, которая тащится от индийского кино, поэта Эдуарда Асадова и группы «Руки вверх».
«Правда, – подумал я, – тогда мне предстоит лишиться ее даровых сексуальных услуг. И стану я жить в своей пустыни совершеннейшим отшельником. Некогда будет тратить время и силы на поиск, а главное, охмурение нового объекта. А как же сброс излишней сексуальной энергии? Как же молодой задор, огонь в крови? Пару месяцев поститься и терпеть – в моем возрасте не шутка… Но, быть может, поставить на себе опыт воздержания? Кажется, китайские мудрецы эдак и поступали. Экономили свою животворную силу для творчества. Может, правильно делали: меньше секса – крепче фраза. Пусть нерастраченное либидо сублимируется в образы и действие. А если уж станет совсем невмоготу, я смогу воспользоваться древним подростковым способом…»
- Предыдущая
- 11/80
- Следующая
