Парфюмер звонит первым - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 56

• Предыдущая
• 56/68
• Следующая

– Таня-Таня, – вздохнул Глеб Захарович. – Ну, куда вы гнете? Ну, допустим, назову я вам три-четыре фамилии местных криминальных боссов. Я их, положим, знаю. И что дальше? Как вы будете действовать?

Миллионер выдержал паузу, но Таня упрямо молчала, прихлебывая кофе, потому что не было у нее ответа на этот вопрос. И тогда он ответил сам:

– Вы, верно, нашлете на этих людей ОМОН. Или кто там озабочен судьбой вашего отчима? С кем вы только что тут разговаривали – с Москвой, ФСБ? Со спецотрядом «Альфа»? И что будет дальше? Положим, один из городских авторитетов замешан в похищении вашего отчима – а дальше?.. Что, «альфовцы» его пытать будут? Чтобы он выдал местонахождение вашего Валерия Петровича? Учтите, Таня: вы в Кострове человек пришлый и новый. А мне здесь жить и работать. Я надеюсь, еще долгие годы. А слухи по городу разносятся быстро. И я бы не хотел, чтобы мое имя кто-то связал с налетом вооруженных людей на жилые дома и офисы авторитетных в городе людей.

– И все-таки назовите мне их имена, ваших авторитетных людей.

– Вы упорный человек, Танечка, – покачал головой Глеб Захарович. – Это положительное качество. Но иногда ваше упорство превращается в упрямство. А это уже недостаток.

– Пожалуйста – имена!

– Ну, что мне с вами делать, – развел руками миллионер, словно призывая небо в свидетели: видит бог, эта девчонка его переупрямила. И нажал какую-то потайную кнопку внутри балюстрады – через минуту на пороге уже показались двое «личников» миллионера: Добрыня Никитич, спасший Таню сегодня, и тот, которого ГЗ называл Алешей Поповичем.

– Садитесь, ребята, – устало махнул Глеб Захарович в сторону железной скамьи, на которую были небрежно брошены три разноцветные подушки. – Я вас позвал, чтобы посоветоваться. А именно, вы знаете, кто может стоять за похищением отчима этой барышни?

Охранники переглянулись. Танин спаситель убежденно сказал:

– Вилы, однозначно.

Алеша Попович кивнул:

– Согласен.

– Кто это такой? – быстро спросила Татьяна, но одновременно с ней свой вопрос «личникам» задал и ГЗ:

– Почему вы думаете, что Вилы?

Охранники, естественно, решили отвечать не Тане, а своему хозяину.

– Ну, во-первых, он с Комковым гужуется, – проговорил Алеша Попович, поглядывая на своего коллегу Добрыню: чувствовалось, что тот в их спарке главный. Добрыня, подтверждая слова приятеля, весомо кивнул. – Я несколько раз Вилена вместе с Самкиным видел. Работает тот ментяра на него, я думаю. То есть работал, пусть земля ему будет…

– А потом, – подхватил Добрыня, – Вилы, он из всех наших авторитетов самый поганый. Отморозок. Если ему что для своего бизнеса надо, он ни перед чем не остановится.

– Да что за Вилы? – воскликнула Таня. – Как его настоящее имя, фамилия?

– Догаев его фамилия, – откликнулся Добрыня, – Вилен Мовсарович Догаев. От имени Вилен пошло его погоняло – Вилы. Отец его ингуш, мать русская. Говорят, он вор в законе. И в то же время – легальный предприниматель. В Кострове ему куча фирм принадлежит. Два ресторана, бензоколонки. Он даже нашу футбольную команду финансирует. А еще, говорят, он оружие на Кавказ поставляет. К нему давно местная прокуратура и ФСБ пытались подобраться, да ничего у них не получается. Говорят, потому что их всех он купил.

– А где этого Догаева найти? – быстро спросила Таня.

– А пес его знает. У него, базарят, только под Костровом четыре дома. Да три квартиры в городе. Да два офиса. Вот и разыщи его.

И тут раздался звонок, который в корне изменил всю ситуацию. Как ни странно, телефон этот прозвонил в кармане у Добрыни Никитича.

Ходасевич, конвоируемый двумя молодыми вооруженными бандитами, вошел в просторный холл чужого загородного дома. Чувствовал он себя более чем скверно. То ли последствия побоев сказывались, то ли переживания нынешней ночи, но в голове гудело, будто там филиал кузни открылся. В висках так и ухало. И воздуха ему не хватало, словно из особняка похитителей весь кислород выкачали. Он глубоко, со свистом вдыхал, но никак не мог надышаться.

– Ладно, папаша, не боись, мы тебя пока кончать не будем, – прокомментировал первый боец и дружески хлопнул полковника по плечу, а второй расхохотался шутке товарища, и это были последние сигналы из внешнего мира, которые дошли сквозь какую-то красную пелену до сознания Ходасевича. Сделав еще три шага, он вдруг стал заваливаться на бок.

– Эй, эй, отец, ты че? – заорал первый конвоир. – Мы тебя опять поднимать не будем, хрен жирный!

Второй попытался подхватить заложника, но масса тела полковника оказалась слишком велика, и он кулем повалился на ковер. Голова глуховато стукнулась о пол.

– А ну, подъем! – заорал второй. – Чего разлегся! – и от души пнул Ходасевича ногой.

– Погодь, – остановил его первый, – с ним чего-то не то.

И в самом деле с пленником происходило нечто непредусмотренное. Он лежал на боку (ровно лечь ему мешали застегнутые за спиной наручники) и дышал настолько тяжело, что, казалось, слышно на весь дом. Глаза были закрыты. Лицо побагровело.

– Эй, ты чего? – наклонился над ним первый тюремщик. С силой похлопал по щекам.

Судорога прошла по всему телу полковника. И никакой реакции на внешние раздражители. Тяжелое дыхание, закаченные глаза, багровая рожа.

– Похоже, у него приступ.

– Какой еще приступ!

Но тут и второму садисту стало ясно, что с пленником неладно. Заложник с особенным всхлипом последний раз втянул в себя воздух и затих. Крупная дрожь прошла по всему его толстому телу. А затем лицо его стало резко бледнеть, бледнеть и буквально на глазах превратилось в восковое, словно у трупа. Первый тюремщик пощупал пульс на шейной артерии и благоговейно прошептал:

– А сердце-то не бьется.

– Что у вас тут?! – Хозяин подошел, как всегда, неслышно, рявкнул из-за спин.

– Да вот: похоже, что кончается, – пролепетал второй молодой террорист.

– Я ему покажу кончаться, – усмехнулся седовласый, вытащил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Ходасевичу. – Симулирует, сука.

– А ну, встать! – заорал он. – Или я буду стрелять!

Никакой реакции.

– Встать! Считаю до трех. Раз. Два. Три.

Одновременно с «три» седовласый выстрелил. Пуля ударила в пол рядом с головой заложника. На ковре образовалась аккуратно оплавленная дырочка. Пах! Раздался второй выстрел. Затем – третий. И еще две пули легли на расстоянии сантиметра от черепа Ходасевича. А он даже не моргнул, и бровью не повел, лежал, словно мертвый. И тут главарь захватчиков наконец убедился, что заложник не симулирует.

– Быстро дуй в машину, – скомандовал он первому подручному, – тащи оттуда из аптечки валерьянку, корвалол, этот, как его, нитроглицерин!

– Думаете, поможет? – поинтересовался первый.

– А я фуй его на фуй! – выкрикнул седовласый и еще раз витиевато выругался.

А Ходасевич так и лежал трупом, не шевелился, только лицо становилось бледнее и бледнее, хотя, казалось, бледнее уже некуда.

Главарь террористов усмехнулся:

– Умер Максим – и хрен с ним. Все равно не жилец. А у нас на такой случай еще один заложник имеется.

Подбежал молодой конвоир:

– Вот, нитроглицерин.

– Поздно пить боржоми, если почки отвалились.

– Так он че, совсем помер?

Седой присел на корточки, брезгливо коснулся холеными пальцами шеи полковника:

– Да нет, похоже, дышит еще.

– Может, ему «Скорую» вызвать?

– Ты гребнулся, что ли? Какая ему тут, на хуторе, на хер, «Скорая»?!

Седовласый выудил из кармана мобильный телефон:

– Надо узнать, как там вторая наша пациентка поживает.

Телефон прозвонил раз, другой.

– Это не мой, – удивленно прислушался Добрыня Никитич.

– Как не твой?! – возмутился его партнер. – Из твоего кармана звонит!

• Предыдущая
• 56/68
• Следующая