Даже ведьмы умеют плакать - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 21

• Предыдущая
• 21/68
• Следующая

«А может, и вправду ее пригласить? – мелькнуло у меня. – Допустим, на завтра – причем, не чикаясь, сразу домой? А что – она, кажется, согласится».

Я уже открыл было рот, чтобы подкадриться к губастенькой, как она вдруг нахмурилась и проговорила:

– Что-то не так с вашей карточкой.

– А что такое?

– Кажется, она заблокирована.

– Не может быть! – воскликнул я. – Я по ней позавчера туфли покупал. Все было нормально. Проверьте еще раз.

Она снова засунула карту в щель счетчика.

– Да, карта заблокирована, – сказала она.

– Что за фигня! – воскликнул я. – Не может быть! Позвоните в банк!

– Ваша карточка – вы и звоните, – фыркнула губастенькая.

– Что же делать? – произнес я, как растерянный остолоп.

– У вас есть другая кредитка? – спросила девушка.

Она, видимо, ожидала, что в ответ я рассыплю перед ней ворох карт, от «Американ экспресс» до «Дайнерс клаба».

– К сожалению, нет.

– Ну, тогда заплатите наличными. А с банком потом разберетесь.

– Наличными? Боюсь, что у меня наличных на все не хватит.

– Н-да-а? – разочарованно пропела губастенькая.

Я стремительно падал в ее глазах.

– Мне придется кое-что оставить. – Я открыл портмоне и пересчитал наличность. Имелось около тысячи, включая тертые червонцы, а также монеты.

Сзади меня к кассе подкатила хорошенькая домохозяйка с лицом, ухоженным горным отдыхом и косметичкой. Видать, моя черная икра с «Шабли» издалека притягивали ко мне женщин.

– Не занимайте! – сердито крикнула ей девушка-кассир. – Мы тут возврат будем оформлять. – И взялась за трубку местного телефона. – Лида, подойди, – сказала она в трубку.

Разочарованная домохозяйка отвалила к другой кассе.

– Что оставляем? – буркнула мне губастенькая. На ее лице светилось разочарование: будто я обещал на ней жениться и бросил у самого алтаря.

Чтобы уложиться в лимит, мне пришлось оставить и «Шабли», и «Бордо», и черную икру, и рыбу, и колбасы.

Явилась старшая по смене.

– Что случилось?

– У гражданина денег не хватает. И карточка у него заблокирована.

Старшая бросила на меня подозрительный взгляд.

Девушки произвели с кассой какие-то манипуляции и выбили мне гораздо более скромный чек.

Когда я, довольно-таки приниженно, отходил от кассы, губастенькая гордо отвернулась от меня. Прищурясь, она смотрела куда-то вдаль. Весь ее вид словно горестно пенял мне: «Как же ты мог – так подло меня обманывать!»

Поездка в магазин оставила неприятное послевкусие. Не радовала и перспектива грядущих разборок с банком. Я совершенно четко знал, что на карточке у меня имеется около десяти тысяч рублей – не далее как позавчера проверял остаток. Какому идиоту пришло в голову ее заблокировать – поставив меня в крайне неудобное положение перед губастенькой?!

Я раздраженно пошвырял покупки на заднее сиденье. Прекрасный весенний денек совершенно перестал меня радовать. По «Радио-джаз» вместо бодрящих мелодий заунывный голос начал зачитывать какую-то лирическую фигню:

В результате я и сам себе стал казаться не понтовым художником на стильной машинке (как мне представлялось еще полчаса назад), а каким-то мошенником на старой таратайке.

В унылом раздражении я вырулил с магазинной стоянки. Езды от дома до «Седьмого океана» минут семь, и по дороге я стал размышлять, сумею ли сегодня же объясниться по телефону с банком? Восстановят ли они счет? А если восстановят, может, стоит повторить попытку: вернуться в универсам и накупить у той же губастенькой продуктов на еще большую сумму? В конце концов я решил, что это будет мальчишеством: ни в одну реку нельзя войти дважды, и губастенькая, видимо, потеряна для меня навсегда.

Занятый собственными мыслями, я не заметил, что с обочины мне машет своей полосатой палкой гаишник. Сроду здесь, в тихом окраинном микрорайоне, не дежурило никаких гаишников! Я резко тормознул – злосчастные покупки повалились на пол с заднего сиденья.

Я проскочил пикет метров на пятьдесят, и дорожный полицейский не торопился ко мне – стоял на месте, помахивая палочкой. Я врубил заднюю передачу и подъехал к нему. Запарковался в теньке и вышел из машины. Гаишник лениво подошел ко мне.

– Добрый день, офицер, – поприветствовал я его. Работники с большой дороги обожают, когда их называют офицерами. – С чего это вы вдруг решили здесь дежурить? Ловите кого-то?

Гаишник не снизошел до объяснений. Я протянул ему документы.

Он внимательно перелистал их, спросил:

– Техосмотр есть?

– Как положено: на ветровом стекле, в правом нижнем углу.

Гаишник рассмотрел карточку техосмотра, неожиданно улыбнулся и спросил, кивнув на «жучка»:

– Хорошая машина, а?

– Неплохая.

– Какого года?

– В России с восемьдесят пятого. А до этого, говорят, на ней Джордж Харриссон ездил.

– Харриссон? – улыбнулся офицер. – Это «битл», что ли?

– Ага.

– Ну, пошли, – вдруг объявил гаишник и широкими шагами направился к патрульной машине, которая была припаркована невдалеке.

Тут я сообразил, что мои документы остались у него, и бросился вслед за ним.

Гаишная машина оказалась воплощением роскоши и комфорта. Большие двери, широкие удобные кресла. Офицер сел на водительское сиденье, я примостился рядом.

Гаишник положил себе на колени ноутбук, раскрыл его и стал, сверяясь с моими правами, вбивать одним пальцем мою фамилию. Я покорно ждал. «Сколько у него передовой техники, – мимолетно подумалось мне, – а все ради одного: сшибать сотни и пятихатки у водителей».

Наконец гаишник закончил процедуру засаживания моей фамилии в компьютер и, высунув кончик языка, щелкнул на «enter». Всмотрелся в экран, а затем удивленно присвистнул.

– Что такое? – буркнул я.

– А ведь ваши права недействительны, – усмехнулся он.

– Почему?!

– Потому что вы – умерли.

– Что??!

Вместо ответа гаишник повернул ко мне экран своего ноутбука. На экране значилась моя фамилия, номер прав и в конце строчки – резолюция: «Водительское удостоверение аннулировано. Основание: смерть владельца».

Так и не поняла Лиза: удачный у нее сегодня день или нет. Плюсов – всего два, но каких! Во-первых, Красавчик на нее явно запал, и вся женская часть «Оникса» умирает от зависти. А во-вторых, заболел Ряхин, и она какое-то время будет обходиться без его указующего перста, и это просто замечательно!

Но и минусы у сегодняшнего дня имелись – и тоже в количестве двух штук. Разгром концепции и внезапная хворь начальника. В самой-то хвори ничего плохого нет: без Ряхина дышится намного легче. Одна беда: угрызения совести. Как ни убеждала себя Лиза, что болезнь шефа проистекла от гиподинамии да от вредности характера – а все же червячок сомнения точит. Вдруг Ряхину поплохело из-за нее?! Она пожелала начальнику сдохнуть – тот и сдох. Почти. Конечно, никто из коллег не расстроится, если их вредный шеф выйдет в отставку или вовсе сгинет, но все равно: разве имеет Лиза право, говоря красиво, вершить людские судьбы?

Утешил ее Берг.

Подавая Лизе пальто, он сказал, пародируя начальственный тон:

– Ну, Лизавета, завтра на работу можете не спешить. Контроль за опозданиями временно отменяется.

Лиза вздохнула и совершенно искренне сказала:

– Знаешь, а мне Ряхина жаль.

– Жаль?! – возмутился Мишка. – А что его жалеть-то? Подумаешь, поболеет недельку…

Как ни странно, после Мишкиных слов плюсы сегодняшнего дня окончательно перевесили минусы. По крайней мере, Лиза возвращалась с работы в шикарнейшем настроении. Так хорошо вдруг стало на душе, что даже начала себя «охлаждать».

• Предыдущая
• 21/68
• Следующая