Боулинг-79 - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 58
- Предыдущая
- 58/61
- Следующая
– О нет, и не надейся, – с усмешечкой заявил Вова, – что это, типа, бред.
Он даже не казался пьяным, хотя Валерку доза, которую тот принял, давно свалила бы с ног.
– И, знаешь, – продолжал старый приятель, – я доподлинно выяснил, когда свершилось столь роковое для нас обоих разделение. Помнишь кинотеатр «Зарядье»? Помнишь?
– Ну, положим.
«Главное, – подумал Валерка, – ничем его не пугать, со всем соглашаться и не делать резких движений. Ничего нового, более прогрессивного, в общении с психами не изобрели. Тем паче, если сумасшедший вооружен пистолетом».
– Помнишь, – говорил безумный гость, – как ты ходил – или, пардон, мы ходили – в кино «Зарядье» тогда, весной семьдесят девятого? В тот самый день, когда ты – или, вернее, уже мы – познакомились в ресторане «Пекин» с Лилей?..
– Ну.
– Не нукай, не запряг!.. А ты помнишь, отчего мы поперлись в «Пекин»?
– Нашли в кино кошелек.
– Правильно! Умница! Не зря тебя математичка Галина Давыдовна называла в восьмом классе «нашей светлой головушкой». Удивляешься, откуда я это знаю? Когда ты успел мне это рассказать? А ты мне и не рассказывал. Я это просто помню. Потому что раньше, до «Зарядья», я был – тобой. А ты – мной.
– С чего ты это взял?
– Не прерывай меня! – бухнул кулаком по столу Володя. – Я, например, помню и такое, что ты никак не мог мне рассказать – просто потому, что ты очень стыдишься этого. Или, во всяком случае, стыдился в те поры, когда мы с тобой вместе в одном вузе учились… Например, как на выпускном вечере в восьмом классе ты, дурачок, пригласил ту же математичку Галину Давыдовну на медленный танец, а она танцевала настолько близко, что у тебя напряглась пиписька, и ты страшно смутился и постарался от нее отодвинуться, чтобы она не почувствовала. А она не выпускала тебя, а, наоборот, потихоньку придвигалась еще ближе и наверняка чувствовала твое напряжение…. А потом ты все лето дрочил, воображая, как трахаешь полненькую Галину Давыдовну в чулане за доской, где хранились наглядные пособия… А когда каникулы кончились и ты пришел в девятый класс, выяснилось, что она ушла из школы и уехала работать на Кубу, и ты был одновременно и ужасно обрадован, и страшно разочарован, что ничего, о чем ты грезил, у тебя с ней не случится… А?.. Впечатлен?.. Ну, откуда я, по-твоему, это знаю?..
Валерка и в самом деле был впечатлен. Он хорошо помнил ту историю из своего отрочества, но решительно не припоминал, чтобы делился с Володей столь сокровенным. Но, может быть, когда-нибудь, по пьяни… Последнюю мысль он озвучил:
– Наверное, я как-то рассказал тебе по пьяни…
– Ну, конечно!.. Теперь все, что я тебе ни поведаю о твоих – или наших общих – детских тайнах, ты можешь списывать на свою студенческую болтовню в состоянии патологического опьянения… А как ты, например, впервые в жизни испытал сексуальное возбуждение? Ты еще тогда не знал даже, что с тобой происходит… Когда в твоем, то есть нашем, дворе в Нижнем – помнишь? – ты с парнями зачем-то привязывал девчонку скакалкой к столбу, а она хохотала и сопротивлялась… Лет десять тогда тебе было, помнишь?
– Да, – потер лоб ошеломленный Валерка, – кажется, было такое…
– Не кажется, а точно было! И вот вопрос: откуда я про то знаю?.. И ответ тут может быть только один – тот, что я тебе уже озвучил: я сызмальства был тобою, а ты – мною, а оба мы – единым целым…
– Странный сон, – пробормотал очумевший хозяин.
А Владимир налил себе еще водки. Воздел рюмку.
– Словом, давай. За нас обоих. За сиамских близнецов, каким-то чудом разделившихся, отделившихся друг от друга, когда нам исполнилось девятнадцать лет.
Единым духом выпил.
– Но с чего ты вдруг об этом стал думать?.. – пробормотал потрясенный Валерка. Он был не то что убежден рассказом старого друга, но, скорее, действительно впечатлен им. И задумчиво продолжил:
– Ты говоришь, целое следствие учинил. Но что стало отправной точкой? Почему ты вдруг начал что-то расследовать?
– Понимаешь, дружбан, – вздохнул Володька. – Однажды я понял, что у меня нет своих воспоминаний. Только – твои. И я не помню своих родителей. И бабушек, и дедушек, и своего двора, школьных друзей… У меня в голове – одни лишь твои воспоминания… О школе, юности, детстве…
Несмотря на то, что речи гостя звучали логически стройно и странно убедительно, Валерка все равно был уверен, что друг его просто-напросто сошел с ума.
А в каждом безумии, как известно, существует своя система.
– Но как же… – пробормотал Валерка. – Ведь тебе нужны были документы… Свидетельство о рождении… Паспорт… И потом… Ты говоришь, что мы с тобой разделились, когда нам было по девятнадцать…
– Да-да, именно, – со вкусом проговорил Володя, зажевывая водку карбонадиком. – Тогда, после того фильма в «Зарядье», когда мы нашли чужой кошелек. И ты хотел его отдать какой-то совершенно посторонней дуре-бабе, билетерше, а я портмоне заныкал. Вот тогда-то, я полагаю, и свершилось то самое удивительное размежевание. И я стал – собой, и ты – собою. И я стал так называемым плохим, а ты, так сказать, хорошим… И стало нас двое. Аминь!
– Но я ведь помню тебя раньше! – воскликнул Валерка. – И на первом курсе, и на втором! Ты – был! Ты не появился в один день, с бухты-барахты! Не родился прямо в кино «Зарядье»!.. Мы и до того пили, гуляли, разговаривали!.. Ты мне про свою семью рассказывал!.. В кино ходили – на «Зеркало» в ДК МАИ, помнишь? На «Гамлета» в Ленком? А как мы вьетнамца дрессировали, помнишь? Гимн его заставляли в шесть утра петь!..
– Ты заставлял, ты! – проговорил Володя. – Ты напрягись, подумай, вспомни: а тогда, на первых курсах института, был ли я? Или ты меня придумал?
Валерка нахмурился. Вызвал в своей памяти картинку.
Вот они идут на занятия, о чем-то беззлобно переругиваясь, подначивая друг друга, пикируясь… Вот отгадывают вдвоем кроссворд в пивной на Солдатке, Володька чешет в затылке карандашом, морщит лоб и шевелит губами… Вот они проснулись по будильнику ни свет ни заря, стоят в одних трусах и, незаметно давясь от хохота, исполняют вместе с вьетнамским товарищем Гимн Советского Союза…
И вдруг… Картинка начала меняться… Изображение Володьки стало словно размываться, бледнеть… Он потихоньку исчезал из кадра…
– Не может быть… – вслух проговорил Валерка. – Неужели…
Он схватился руками за голову.
– Неужели это я? Я настолько страдал в Москве от тоски и одиночества, что придумал – тебя? А ты – ты потом вырвался из моих фантазий на свободу и зажил собственной жизнью?!
– Да, – прищурился старый друг – лысый, бритый, толстый, – это очень хорошая версия. Что до поры до времени я был, но внутри тебя. Может, ты просто вынашивал меня – как бабы детей вынашивают? А тогда, на первых курсах института, ты, беседуя со мной, может, на самом деле сам с собой разговаривал?
Валерка был ошарашен. Вне всякого сомнения, Володька сбрендил, сошел с ума – однако, надо сказать, в его сумасшествии была своя стройная и даже завораживающая система. Да что там говорить! Он и его, Валеру, смог заразить своим безумием!..
– Да, – сказал Валера с насмешкой (он слышал, что бред у психов порой слабеет, если окружающие относятся к нему иронично). – Значит, ты у нас чудо природы. Родился сразу в возрасте девятнадцати лет, с незаконченным высшим образованием и полным комплектом документов, включая комсомольский билет.
Володя рыкнул:
– Да что ты прицепился к этим документам-шмакументам! Ну не знаю я, откуда у меня появилась фамилия, имя, какая-то даже вроде своя биография… И документы откуда, я тоже не знаю!.. Да я до сих пор не знаю, кто на самом деле – я! И кто – ты!.. Мы антагонисты с тобой, вечные соперники! Неужто не ясно? Одну бабу поделить не можем! И ты разве не заметил: когда у меня все хорошо, у тебя – полная жопа. И – наоборот. Мы с тобой, как два сосуда сообщающихся!.. Я – мистер Хайд, а ты – доктор Джекил. Или кто там был доктор, а кто – мистер… В общем, какая разница!.. Главное – я давно за тобой наблюдаю! – те качества, что есть у меня, отсутствуют у тебя. И совсем напротив: то, что можешь ты, не умею я. Потому-то ты сейчас, при новой жизни, оказался в заднице, а я – на коне. Ну, смотри: ты – совестливый, я – бессовестный, ты – робкий, я – наглый, ты – гибкий, эмоциональный, тонкий, а я – скала! Ты десять раз отмеряешь, а потом берешь и не режешь. А я – сначала режу, а потом хорошо, если разик об этом задумаюсь, а то и вовсе нет. Я – подлец, а ты – порядочный, ты думаешь о людях, хотя бы о близких, а я – только о себе… Ты – тонкий, я – толстый… И если нас слепить вместе, наверно, один среднестатистический человек как раз и получится… Но, ша! Хватит базара!.. Я предлагаю тебе эксперимент, который все поставит на свои места. И все тебе докажет. Согласен?
- Предыдущая
- 58/61
- Следующая
