Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/118
• Следующая

– Возьмите этих детей и накормите, – он кивнул на мяукающие корзины.

Ужас плеснулся в глазах ближайших, но двое из тех, кто стоял (сидел?) в заднем ряду, бросились, не вставая с колен, исполнять приказание.

Жители деревни, немного освоившись со странными гостями и поняв, что в ближайшее время им ничто не грозит, развеселились и будто слегка опьянели. На «вечер» объявлен был праздник, а пока – пока все выражали свою радость просто так, для себя. При этом они старались быть вежливыми и ненавязчивыми – и в то же время предельно услужливыми; это не вполне получалось.

Сане и Алексею отвели лучший дом – жилище деревенского богатея Мертия, торговца и владельца моста. Сам Мертий с семейством удалился под кров старшего сына, оставив троих служанок и домоуправителя Равула, толстяка с пронзительным высоким голосом; Алексей подозревал, что Равул кастрат. Дом был невыносимо тесный, этакий многокомнатный курятник, сплошной камень, устеленный травяными циновками; полы чем-то нагревались, так что ступать по ним босыми ногами было приятно.

Но отхожее место воняло.

Завтрак состоял из отварной рыбы и румяных свежих овсяных лепешек. Именно на лепешки и накинулись Саня и Алексей, истосковавшиеся по хлебу. Равул это заметил, и потом, на обед, лепешек оказалось раз в десять больше. Но это потом...

Саня после завтрака сразу уснула. Алексей присмотрелся к ней спящей. Лицо кесаревны почернело, осунулось, заострилось – и теперь даже во сне ничем не напоминало лицо той девочки, которую он помнил. Он мог себе представить, как она устала. Даже ему, и тренированному, и подготовленному, все это давалось очень непросто. Каково же – ей...

И еще одно: кто научил ее освобождению души? Еванфия? Вряд ли посмела бы. Сам Домнин? Сомнительно, чтобы – девочку, ребенка... И в то же время вот он, факт. Разве что – Еванфия по поручению Домнина?.. Но тогда кесаревна должна знать многое, поскольку у Еванфии было время для обучения.

Возможно, что и – знает. Есть способы прятать знания так глубоко, что никто и никак их не найдет пока не настанет час, или не прозвучит нужное Слово, или не сойдутся звезды... Мало кто владеет этим умением – прятать – в совершенстве, вот многомудрый Филадельф владел, это точно, да и Домнин тоже – похуже, но владел.

Но чтобы простая нянька-ведима...

Что я знаю про Еванфию? Ведь ничего. Может быть, не так уж и проста она была.

Никогда и ни в чем нельзя быть уверенным, имея дело с чародеями. Ни в чем и никогда. Взять того же Филадельфа...

Кланяясь и приседая, вошла служанка Аврелия и доложила, что староста Кириак просит принять его для разговора. Алексей покосился на Саню. Саня спала, подложив ладони под щеку.

– Для разговора только со мной, – сказал Алексей. – Люциферида отдыхает.

Служанка поклонилась и попятилась, приглашая Алексея следовать за нею. Староста ждал под лестницей: крепкий лысый мужчина с хорошими умными глазами и будто бы надрезанным ртом.

– Да пребудет вечная благодать на этом доме, прижал руку к сердцу староста. – Не оскудеют сусеки его и не преломятся столпы, и будет прочной крыша и неколебимым основание. О спутник Светлоликой! Благодарю тебя за согласие побеседовать с грязным землепашцем...

– Не нужно так говорить, уважаемый Кириак. Алексей попытался улыбнуться и вдруг понял, что ему трудно улыбаться. – Труд ваш любезен Тому, Кто Видит Все. А я понимаю, что у тебя есть веская причина торопиться с разговором.

– Да, о спутник, – и староста наклонил голову. И причина эта страшна. Ты знаешь, о чем я говорю.

– Знаю, – сказал Алексей. – Дети.

– Да. Их уже понесли наверх. Они уже не здесь и никогда здесь не будут. Тем более что они не настоящие люди, а ублюдки, еще до зачатия предназначенные Ему. Им не станет здесь жизни, даже если мы их и примем.

– Понятно, – сказал Алексей. – А мать их... Милена?.. что она делает?

– Она... кормит их, о спутник. Она их кормит. Она же мать...

– Я хочу ее видеть. Потом, потом... – Он жестом остановил старосту. – Я полагаю, мы справимся с этой трудностью, уважаемый Кириак. Теперь скажи мне вот что: те, кто встретился нам на тропе, – откуда они приходят? Ведь среди них деревенских не было?

– Да, о спутник Светлоликой. Деревенских среди них нет. Нас они называют рабами и относятся как к бессловесным рабам. Хотя... – он понизил голос, – мне кажется, что они сами-то и есть настоящие рабы...

– Мне тоже так показалось, – согласился Алексей. – Во всяком случае, старуха с такой готовностью отреклась от своего ложного божества, что мне даже стало неловко. Будто она всю жизнь только об этом и мечтала.

– Анимаида? Может быть, это и так, о спутник, может быть, и так... Живут они в обители, стоящей слишком близко от нас, и нет нам от них покоя. А стоит она аккурат под Преддверием, под отвесной скалой. Говорят, что Он мочится и испражняется прямо в их двор... и что они пьют ту мочу и лижут те испражнения...

– Так стало не слишком давно, верно? – спросил Алексей.

– Да... уже на моей памяти. Мне было лет восемь, когда пришли люди с мечами, убили нашего колдуна и велели поклоняться Ему. Сначала они забирали только овес и свеклу...

– А куда же тогда делись старые Боги? Неужели они уступили так легко каким-то самозванцам?

– Я не знаю, уступили они или нет... Старик Самон – он умер прошлым летом, года не дожив до своей девятой девятины, – так он говорил, что по крайней мере трое бывших Богов ушли по дороге на Голубой Свет. Они... обиделись на людей. Потому что люди их предали. Они сделали людям так много хорошего...

– А люди стали поклоняться тому, кто может сделать много плохого – и не делает только из милости, – подхватил Алексей. – Ах, какая обычная история!

– Что? Неужели... Люциферида?..

Алексей чуть развел руками – и промолчал.

– Не смею больше докучать тебе, о спутник. Староста приподнялся, чтобы уйти, но Алексей жестом попросил его задержаться. Однако перед тем, как начать свой разговор, он выдержал хорошую паузу.

– Уважаемьй Кириак, ты знаешь, наверное, что колдуны владели умением узнавать о мире и о человеке все, не прибегая к прямым расспросам. И человек рассказывал им все, сам того не замечая, – и о себе, и о том, что знает, и даже о том, чего не знает и о чем не догадывается. Я считаю это достаточно бесчестным делом и стараюсь к этому умению не прибегать – по крайней мере без ведома того, с кем я беседую. Не позволишь ли ты мне порасспросить себя? Я даю слово, что не буду пытаться узнать о тебе и твоей деревне ничего, что ты сам бы не хотел сказать. Меня беспокоят люди, живущие в обители под скалой.

• Предыдущая
• 45/118
• Следующая