Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/118
• Следующая

Впрочем, пока что бандиты на Саню обращали внимания не больше, чем на ненужную вещь. Переговаривались через ее голову... Ушли, и хорошо. Этих двух – в воду, чтобы без следов. Бабок хватит на три года. Если не залупаться. Слышишь, Косой, это про тебя. Ну вот, чуть что, сразу Косой... А ты поостри. Поостри. Щас возьму вон, как разгонюсь – да в дерево, поняли? Ага. Псих лежачий. Тут Монти Питона смотрел. Уссался. Спартакиада психов. Ну, там... по прямой дорожке пройти, в дверь пробежать, чтобы с башки верхушку не снести... А под конец – кто вперед застрелится. Понял? Ну. Что «ну»? Ну, понял. Так вот. Косой. Устрою тебе финал спартакиады. А я все равно не бздю. А если бздну, так вы в форточки повылетаете...

Алексей не знал, остался ли город позади – или же до шлагбаума было еще ехать да ехать. Просто дорога шла уже прямая, темная, и по сторонам стоял лес.

Слушай, а ты кто такая вообще? Чего ради в пивнушку поперлась? Саня молчала. Чо, молчит? Может, тормознем, в азишко ее разыграем? Побазарь еще, Косой, побазарь. Живо твой базар прикрою, понял? Да ладно, Матильда... я всего-то за девку хочу подержаться. Ты лучше на дорогу смотри. Нет тут дорог, одни направления...

Машину и правда трясло изрядно. Дважды подкидывало так, что Алексею казалось: не удержался, все. Но как-то вот удерживался. Наконец очкарик поехал помедленнее, и тогда Алексей достал «Марголин», перегнулся вниз и вслепую прострелил правое заднее колесо. Негромкий выстрел слился с хлопком лопнувшей камеры.

– Ну ты козел, Косяра! – сказал кто-то. – Говорил, не гони. Эта телега тебе не «мерс», понял? Иди теперь, меняй. Я под дождь не полезу. И так кашель давит.

– Ага. И я вас буду всех на домкрате поднимать. Кстати, домкрат под задней скамейкой.

– Ты бы его еще... Ну, Косой, смотри: простыну твою кровь пить буду.

– Чо сразу мою-то... Вон у нас – с собой есть.

– Погунди.

Замки трех дверей щелкнули, все выбрались наружу. Один из тех, кто сидел сзади, поднес к лицу Сани пистолет: чуешь, чем пахнет? Давно не чистили, сказала Саня. Алексей лежал в канаве, ждал. Очкарик, грязно ругаясь вполголоса, выволок из машины громоздкий домкрат, стал его прилаживать. Наконец со скрипом кузов машины стал приподниматься. Алексей рассмотрел револьвер шериффа. Хороший калибр, где-то между десятью и одиннадцатью очевидно, сорок первый. Гильзы латунные, порох промокнуть не должен. Самовзвод есть, но лучше не рисковать и воспользоваться ручным... Из «Марголина» он вынул простую обойму и вставил другую – с патронами, над которыми поколдовал прошлой ночью. Эти мягкие пульки теперь были разрывными...

Он дождался, когда бандиты, беспокойно мнущиеся под ледяными струями, окажутся чуть в стороне от Сани, встал и выстрелил с двух рук. Оба упали, как кегли. В два прыжка Алексей преодолел расстояние до третьего – тот уже привставал, поворачивался и что-то вытаскивал из-за пазухи – и ударом ноги в челюсть заставил его на некоторое время расслабиться.

– Алеша... – Санечка обхватила его за плечи, уткнулась лицом в мокрое и грязное. – Господи... я ведь подумала... я же видела сама...

– Все хорошо. – Он обнял ее и вдруг погладил по голове. – Все хорошо, ты не думай...

– Я уже хотела их – бомбой...

– Да. Я представляю.

– Что ты представляешь...

– Постой. Погоди. Еще не все. Садись пока в машину, не мокни зря. Да и... не смотри лучше. Хорошо? Она с трудом оторвалась от него.

– Да. Может быть, тебе... помочь? Как-нибудь?

– Нет-нет. Просто сиди. И ничего не бойся. Меня все-таки очень трудно убить. А пока я жив – тебя убить еще труднее.

Саня послушно села впереди. Тело было невесомым. Она откинулась назад и закрыла глаза.

Пятнышко тускло, но светилось.

Оба, в кого он стрелял, были мертвы несомненно. И тому и другому пули попали в шею, перебив позвоночник, порвав спинной мозг. Но Алексей на всякий случай дострелил обоих, послав по пуле над переносицей. Здесь, конечно, могло и не быть умельцев использовать мертвецов. Но они могли и быть.

Теперь же, с уничтоженным третьим глазом, мертвецы имели ценность разве что для воронов...

Простреленное колесо очкарик успел снять и откатить в сторонку, но до запаски не добрался. Алексей обшарил его, извлек из карманов нож, опасную бритву, из-за пояса – наган. Потом, ухватив мягкого очкарика за ремень и за воротник, в два приема засунул его под машину так, что наружу торчали плечи и голова, и стал опускать домкрат. Когда ось тяжело легла очкарику на грудь, он очнулся.

– Ты, гад! Ну-ка, пусти! – и попробовал машину отпихнуть, потом – ударил кулаком. Боль в разбитых костяшках его отрезвила. – В... о-ох... убе... а-а!.. Убери это...

– Плохо, да? – сочувственно спросил Алексей.

– Ты?! – Изумлению очкарика не было предела.

– Собственной персоной, – кивнул Алексей. – Теперь скажи быстро: «Простите, дяденька, я больше не буду».

– Да... ой!.. не надо, не надо! Простите, дяденька, я... я больше не бу... не бу-уду... Он вдруг захныкал.

– Не верю, – сказал Алексей.

– Я не бу-уду больше!.. – теперь он ревел громко. Алексей ждал этого момента – но все равно чуть не упустил его. Чужая воля, проникшая в очкарика, оставила его. Будто чья-то чрезвычайно длинная рука отпустила горло этого негодяя и теперь сокращалась, ускользая куда-то – как сокращается и ускользает лопнувшая резиновая нить... Но Алексей в отчаянном броске ухватился за эту руку – за мизинец, за самый кончик ногтя – и теперь несся сквозь неполный мрак над странной красной землею. Рука ускользнула в пещеру или туннель, он следовал за нею – как привязанный. Перевернутые картины, похожие на фрески ада, мелькали вокруг. Глаз не успевал различить детали. Потом был ночной лес, сплошь заросший осклизлыми светящимися папоротниками. Огромные стоохватные дубы брезгливо поднимали сучья... Потом был брошенный городок, через который будто прокатился исполинский чугунный шар: заполненная водой прямая глубокая вдавленность, по сторонам дома, растертые в пыль, чуть дальше просто развалины, а еще дальше вполне целью домики, маленький белоснежный храм, базарная площадь с длинными каменными прилавками... Движение стало медленнее, плавнее. Надвинулись горы: невысокие, каменистые, с бедной растительностью в ложбинках. Крепость, почти неотличимая от скал. На стенах стражники в красных плащах и с длинными копьями. За стенами...

• Предыдущая
• 34/118
• Следующая