Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера - Крапивин Владислав Петрович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
Там он снова устало подышал. Помотал головой, чтобы вытряхнуть воду из ушей. Сквозь мокрые ресниц увидел Зою Ипполитовну.
Она сказала с тяжелой укоризной:
– Ну, что же… По крайней мере, теперь я хорошо знаю, что такое предынфарктное состояние…
– Да ничего же не случилось! Вот она, целехонькая!
– Ах, какое разумное дитя! Ты всерьез думаешь, что я боялась за нее ?
Генчик пяткой начал сверлить в песке лунку.
– Ну, чего такого… Я же умею плавать… Я же не знал, что она сменит курс…
– Я думаю, не надрать ли кое-кому уши… Только они мокрые и скользкие.
– Конечно, скользкие! – Генчик стрельнул сквозь капли на ресницах виновато-веселым взглядом. – И вообще… «динь-дон».
– Что значит «динь-дон»?
– Ну, это когда в колокол… на котором «Я больше не буду»… Ой, Зоя Ипполитовна! А как колокол оказался у вас в доме? Он же был на бригантине?
– Капитан, когда приезжал в гости к брату, привез его на память, как семейную реликвию. А для судна заказал другой… Не заговаривай мне зубы! Имей в виду, ты меня чуть не уморил!
– Динь-дон…
– Да уж, надеюсь, что «динь-дон». Второго раза я не переживу… Ступай за машину, выжми трусики.
Генчик сперва устроил бригантину на заднем сиденье (колокольчик виновато позванивал. «Ладно уж», – сказал Генчик). Потом, прячась за машиной, он похвастался:
– Зато знаете какие я кадры нащелкал!
Зоя Ипполитовна бросила ему пушистый платок.
– Разотрись как следует.
– А как же пластинку-то везти в мокром?
– Я закрыла ее в патефоне. Так надежнее, она прочно сидит на круге…
Не сидела пластинка на круге!
Когда вернулись, перенесли в дом бригантину и открыли патефон, чтобы убрать старинный диск с арией варяжского гостя, Зоя Ипполитовна охнула. На патефонном диске голубела пустая суконная накладка.
У Генчика открылся рот.
– Где пластинка?
– Ой. Ой-ей-ей… Я старая склеротическая метла… Но и ты виноват!
– Я-то при чем?
– Когда я увидела, что ты прыгнул за бригантиной, сразу обмерла! И машинально поставила пластинку на песок. Ребром. Она была в конверте. Я прислонила ее к кирпичам, там торчит из земли остаток фундамента. И репейник рядом…
– Но вы же сказали – она в патефоне!
– Я только собиралась убрать ее туда! А потом из-за всех переживаний забыла! Перепутала! Решила, что она уже там…
– Ну, значит, она на берегу! Едем!
– Едем!
Но тут, как водится, все одно к одному. «Запорожец» решил, что на сегодня он поработал достаточно. Стартер чихал, мотор не заводился.
Генчик махнул рукой.
– Я сейчас!
Для хорошего бега тут было минут десять.
Уже на полпути Генчик сообразил, что безоружен. Сумку с пистолетом он оставил в машине.
«А, ладно! Обойдется!»
Но, конечно же, не обошлось.
Ужас
К озеру вел извилистый спуск – между глухих заборов и кирпичных стен заброшенного завода. Генчик разогнался. На последнем повороте скрутил он лихой вираж и вышел на «финишную прямую».
От воды шли ему навстречу те самые. Все пятеро!
И Шкурик был с ними. В клетке, которую нес Буся.
На скользкой траве разве затормозишь сразу! И Генчик с распахнутыми от страха глазами летел прямо в лапы врагов.
И эти лапы – крепкие, потные, безжалостные – ухватили Генчика за локти, за плечи. Даже за волосы.
– Гы-ы!..
– Га-а!..
– Ха-ха!..
– Мальчик в горошинах!
А он сейчас вовсе не был в горошинах. В желтой майке был с Микки-Маусом на груди. Но им-то все равно…
– Хы-ы… Какой хороший мальчик. Сам к нам в гости пришел! – Это Круглый. И в руках у него была пластинка! Нашли, подобрали, гады!
– Отдайте! Это моя!
– Ха-ха! Докажи! – Это Гоха. Или Миха, черт их разберет в этих одинаковых свитерах, от которых почему-то воняет гнилой рыбой.
– Это моя! Мы тут были… недавно. И забыли…
– Были-забыли… Шкурик, посмотри, как мальчик нервничает… – Буся поднес клетку к лицу Генчика. Шкурик сунулся носом сквозь решетку. Генчик шарахнулся.
– Мальчик боится Шкурика, – с удовольствием заметил Буся. – Мальчик не хочет, чтобы Шкурик забрался к нему под маечку. А Шкурик хочет…
Генчику сразу стало не до пластинки.
– Не надо… – обморочно выдохнул он.
– А если «не надо», веди себя хорошо.
– Что я вам сделал? – со слезинкой в голосе сказал Генчик.
– Гы! Он еще спрашивает! Гоха, погляди на него!
– Ага… – возмущенно пропыхтел тот. И Генчик мельком отметил, что теперь уж не спутает Гоху с Михой. У Гохи одно ухо толще другого и с бородавкой.
– Где твоя пушка-то? Из которой ты нас дырявил… – сумрачно спросил Круглый.
– Да-да! – весело подхватил Буся. – Где твое секретное оружие, которым ты нанес нам такой материальный и моральный ущерб?! Чуть нас не искалечил!
– Я никого не калечил! Я никогда не стреляю по людям!
– А кто с меня очки сбил?
– Но я же тебя не задел! А очки были мои! Я их на трамвайной остановке потерял!
– Тебя как послушаешь, дак все на свете твое, – грозно проговорил Круглый. – Очки твои, пластинка твоя…
– Она правда моя! То есть одной моей знакомой…
– Меняем на твой пистолет, – улыбаясь, предложил Буся.
– У меня же его нету…
– Видим, что нету, – хмыкнул Круглый. – Сходишь, принесешь…
– Это будет материальная ком-пен-сация, – объяснил Буся. – За причиненные убытки. Ты продырявил две наши бутылки. И лишил Круглого недокуренной сигареты. А курево нынче дорого…
– Вы чё, совсем психи? – жалобно возмутился Миха. – Когда он с этой стрелялкой, к нему не подойдешь!
– А мы и не будем! Если он начнет выступать, мы пластиночку – о кирпичи!
– Да не его она! – усомнился Гоха.
– Его, его! Или той старухи… Он сегодня под эту музыку с сумасшедшей бабкой корабль пускал. Агентура доложила. Они оба чокнутые…
«Все знают!» – ахнул про себя Генчик. Но это была не главная мысль. Главная – чтобы не вздумали в самом деле Шкурика под майку…
Услышав про сумасшедшую бабку, все гоготнули. Кроме Бычка. Он стоял в стороне и, как раньше, поглядывал исподлобья коричневыми глазами. И то ли улыбался чуть-чуть, то ли просто шевелил губами…
– Ну, пустите вы меня, – сказал Генчик жалобно и устало. – Ну, что вам от меня надо? Какая радость впятером издеваться над одним?
Буся снова засветился тонкой своей улыбочкой.
– Мальчик! Впятером на одного – это самый кайф. Чтобы пойманный пищал и дрыгался. И боялся. А ты как хотел? Одни на один, как в рыцарские времена? Сейчас не та эпоха…
Генчик не выдержал, выдал им с плаксивой яростью:
– Гады! Бандюги!
– Ругается! – обрадовался Круглый.
Буся покачал головой:
– Нехороший мальчик. Такие слова… Извиняйся сейчас же.
– Фиг… – Генчик мертво стиснул зубы.
– Не «фиг», а говори: «Простите меня, пожалуйста, я больше не буду»…
Генчик зажмурился. И в наступившей темноте словно увидел бригантину. Как она, освещенная солнцем, скользит на фоне облака.
– Не «фиг», а «не буду». Ну? – повторил Буся.
– Не…
– Ну-ну! Давай! Тогда отпустим.
– Не… скажу.
Лупить его или даже пытать Шкуриком так сразу было им не интересно. Да и не решались, наверно. Хотя и безлюдное место, но кто знает, вдруг появятся случайные прохожие?
Генчика отвели в развалины заводского корпуса.
Пока вели, Генчик слабо сопротивлялся. Без надежды на избавление, а так, из остатков гордости. Звать на помощь было бесполезно. Да и стыдно, несмотря на отчаянность положения…
Внутри было похоже на развалины крепости, многоэтажные стены с дырами оконных проемов подымались со всех сторон. И теперь – никто не услышит, хоть надорвись от крика.
Юго-восточная стена была ниже остальных – обрушенная до половины.
Солнце стояло уже высоко и высвечивало дальний угол развалин. Там была изгородь из тонких деревянных брусьев. Наверно, кто-то в прежние годы устраивал там огород. Или держал скотину. Генчик подумал об этом уже после, когда вспоминал все по порядку. А сейчас было не до того…
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
