Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 49
- Предыдущая
- 49/72
- Следующая
– Что?
– За-ин-три-го-вал.
– То-то же…
Дома, когда Симка выволок на свет ранец и бутылку, Мик округло приоткрыл рот, и его глазки стали в два раза больше.
– Это… та самая?
– Конечно! Смотри, пятак отпечатан, как раз того года, тысяча девятьсот десятого… И ранец, наверно, его… Жени…
– Дед обалдеет! Давай покажем ему прямо сейчас!
– Не покажем, а отдадим. Это же его …
Станислав Львович дремал на кровати, когда Мик и Женька снова появились в его комнате.
– Дед, проснись! – бесцеремонно потребовал Мик. – Смотри, что у нас!
– М-м…
– Не «м-м», а смотри!.. Узнал?
Севший на кровати дед узнал . Посидел, опираясь о кровать узловатыми кистями рук, поглядел, прищурившись, заулыбался (снова знакомо, как Мик), протянул руки. Побаюкал бутылку, как девочки баюкают любимую куклу. Поднял на мальчишек глаза.
– Где взяли-то?
– Там же, где план… – сказал Симка. И теперь он подробно, не скрывая даже ночных страхов («Ну, как-то не по себе стало в одиночку»), поведал Станиславу Львовичу и Мику историю про тайник.
– Надо же… – Станислав Львович погладил бутылку, как живую.
– Ранец, наверно, Жени Монахова… – заметил Мик.
– Скорее всего… Хотя не помню, какой у него был…
– А картину помните? – спросил Симка.
– И картину не помню. Наверно, она случайная какая-то. Женька живописью не занимался, мама его, как вы понимаете, тоже… Надо было чем-то закрыть тайник, вот он и прибил…
– Но неужели ты и про тайник не знал? – не отставал Мик.
– Не знал… Насколько я помню, бутылка стояла всегда у Женьки на полке. Думаю, он спрятал ее позже. Наверно, когда уезжал в Москву…
– И ничего тебе не сказал?
– Возможно, постеснялся… Мы, когда подросли, стали немного другими. Он всегда оставался этаким… с некоторым восторгом в характере. А я строил из себя трезво мыслящего технаря…
– Станислав Львович… А в бутылке, значит, так и остался воздух той ночи? Как в машине времени?
– Выходит, что так…
– Будешь открывать? – осторожно спросил Мик.
– Да с какой стати! И вообще… вы, ребята, забирайте-ка эту штуку себе. Она теперь ваша добыча. Так сказать, по наследству…
Симка хотел заспорить, но Мик глянул на него: не надо.
– Дед, я спрячу ее у себя. И ранец… – и опять посмотрел на Симку: – Можно?
– Конечно!
– Это будет наше общее, – шепнул он уже одному Симке, и у того шевельнулось внутри пушистое тепло.
Но все же Симку покусывала тревога. И он решился на вопрос:
– Станислав Львович, а вы, хотя и сделались разные, все равно дружили? Пока не разъехались?
– Разумеется! Я и сейчас Женьку помню, будто вчера расстались. Думаю, и он меня… также…
– А найти друг друга никак было нельзя?
– Старался… Увы… Я уверен в одном: клятву нашу он не нарушил. Как и я… То есть мерзавцами мы не стали…
Сделалось какое-то неловкое молчание. На несколько секунд. Станислав Львович покашлял опять, положил бутылку на одеяло и, не глядя на ребят, проговорил:
– Потому что у настоящей дружбы есть закон. Возможно, это даже закон природы… Там прочная ось, которая не меняет направления в пространстве… Мик, ну-ка крутани свой мяч…
Мик с готовностью взял мяч на поднятый указательный палец, хлопнул его раз, другой, третий… Мяч завертелся на пальце и… не упал! А Мик все подгонял его вращение.
– Как в цирке! – искренне восхитился Симка.
– Это нетрудно, – объяснил Мик. – Если мяч вертится быстро, он не упадет…
– Потому что действует закон гироскопа, то есть вертящегося волчка, – растолковал Станислав Львович с важностью, словно сам изобрел этот закон. – Ось гироскопа не меняет своего положения, как бы ни мотало всю Вселенную…
– Это как движение маятника Фуко! Да? – обрадовался Симка.
– Именно, именно… Смотри-ка, тебе известно про маятник Фуко!
– Я его видел в Ленинграде, когда мы с тетей Норой ездили…
– С кем, с кем?
– С Норой Аркадьевной, с моей тетей…
– Голубчик, а как фамилия у Норы Аркадьевны?
– Селянина… Вы ее знали?
– Еще бы! Она… да, как же не знать. Когда были у меня неприятности, она весьма и весьма старалась мне помочь. Не очень получилось, правда, но тут уж не ее вина… Постой, Серафим! Ты сказал знали ?
Симка зашевелил пальцами босых ног. Щекотнуло в гортани.
– Она умерла зимой…
– Господи боже ты мой… – как-то по-женски выговорил Станислав Львович. Посидел, согнувшись, несколько секунд, встал, мимо Симки и Мика прошел к окну, стал смотреть на двор. Локоть его шевельнулся, и Симка понял: Станислав Львович быстро перекрестился.
Потом он сказал, не оглянувшись:
– Ладно, братцы, вы идите, играйте… Я еще передохну…
Мик осторожно взял с постели бутылку, спрятал в ранец, а ранец поставил рядом с этажеркой. Потом он и Симка спустились во двор. Мик оглянулся на открытые окна мезонина.
– Сейчас, наверно, опять приложится к четвертинке. Он ведь уже… Ты не заметил, а я-то сразу чувствую…
– Не надо было говорить про тетю Нору, да?
– Разве такое скроешь, – умудренно вздохнул Мик.
Полуботинки Симки и сандалии Мика уже просохли на солнышке. А намотанная на бревно фанера была, конечно, сырая. Мик похлопал по трубе.
– Подождем до завтра, да?
Симка, нагнувшись, завязывал шнурки.
– Мик… А те неприятности, когда помогала тетя Нора, это из-за стихов, да?
– Думаю, что да…
– Мик, а какие были стихи? Не Пастернака?
– Нет. Они называются «Капитаны». Хорошие, мне дед читал. Даже непонятно, что в них нашли такого … Наверно, потому, что поэт запрещенный. Как тот писатель, у твоей книжки…
– Мик, а какой поэт? Я никому… Или ты не помнишь?
– Помню. Гумилёв.
Симка выпрямился. Он даже не удивился. Все сошлось в одну точку. Словно так и должно было быть.
– Мик, а у меня есть целая поэма Гумилёва.
– Правда? – Мик тоже выпрямился. – Какая?
– Мик…
– Что?
Симка не удержался от смеха.
– Поэма так называется – «Мик».
Два Мика
Мик спросил у деда, можно ли ему переночевать у Симки, и без труда получил разрешение.
Они договорились, что ночью будут читать поэму Гумилева. Симке хотелось именно ночью – чтобы все было как в прошлом году, в Ленинграде. И Мику хотелось – потому что он понимал: это важно для Симки.
Но до ночи было еще далеко. Они искупались на запруде, потом сходили на реку и там искупались тоже. Теперь-то был день и Симка купался не один, так что все мамины условия были соблюдены. И Симка цыкнул на Которого Всегда Рядом , когда тот пытался осторожничать и напоминать: «Да, ты не один, но Мик плохо плавает. В случае чего тебя он не спасет…»
«Зато я его спасу! И не суйся!..»
Мика, однако, спасать не пришлось. Пловец он был, конечно, средненький, однако стилем «по-собачьи» вместе с Симкой бодро добрался до ближнего быка-ледореза. Там улеглись на гребне, греясь на горячем железе.
Мик, подрагивая тощим, пятнисто загорелым телом, попросил:
– Только родителям не проговорись, что я тут купался. И деду… На запруду ходить они разрешают, а на реку, наверно, не отпустили бы…
Симку это царапнуло. Получается, что он втравил Мика во вранье и запретное дело. Но тот сразу догадался о Симкиных мыслях и утешил:
– Это не вранье вовсе, а просто молчание. Вот если бы я спросил разрешенья, а мне бы сказали, что нельзя, а я бы все равно удрал, тогда другое дело…
Мик был, оказывается, хитроват. Впрочем, от этого он не стал для Симки хуже. Тем более что Который Всегда Рядом тут же напомнил: «Сам-то хорош! С линзой сунулся в заплыв – это, мол, не купанье… Вот узнает мама!»
«Ну и узнает! Сам скажу… Потом…»
Поужинали у Мика. Алена покормила их картофельными котлетами с остатками карасей и клюквенным киселем. Поэтому дома Симка сказал тете Капе, что есть не хочет, был в гостях. Та поворчала, но не настаивала…
- Предыдущая
- 49/72
- Следующая
