Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович - Страница 60
- Предыдущая
- 60/78
- Следующая
Парусные корабли всегда считались символами надежды. Деньгами с изображениями таких кораблей, наверно, неловко расплачиваться за всякие черные дела и давать взятки… Я так написала сейчас и вдруг вспомнила: а ведь на нынешней бумажной деньге (зачеркнула, написала “ассигнации”) в пятьсот рублей – корабль. Там изображен Архангельск, памятник Петру Первому и трехмачтовый фрегат у причала. Красивый такой, похоже, что “Мир”. И может быть, именно такими красивыми банковскими билетами давали взятки те, что отправили за решетку Лоськиного отца… Правда, это все-таки бумажки, а не монеты.
Да, чуть не забыла. На ребре каждой “корабельной” монеты с острова Джерси с выбито: CAESAREA INSULA. Кажется, по латыни это означает “Императорский остров”. Если я правильно разобралась в английских комментариях, такое имя дал ему римский император Роман Антоний в трехсотом веке нашей эры. А нынешнее название острова в переводе на русский означает “Шерстяная пряжа”. Не такое романтическое имя, как прежнее, но тоже неплохое. Пушистое, уютное, как сказка бабушки, сидящей с веретеном в рыбачьем домике у моря”.
Весенние портреты
1
Я писала свой реферат (или как там его назвать?) до самых мартовских каникул. Началась уже настоящая весна, оседал на газонах снег, сыпались с карнизов сосульки (не зевай, прохожий!), двигались над голыми тополями кучевые желтые облака… Да, я забыла сказать. Когда я садилась за это сочинение, обязательно включала магнитофон с Пашкиной кассетой – мелодии Вивальди на фоне морского прибоя. Так под эту музыку и прошли у меня вечера в феврале и марте…
Перед каникулами я отдала папку с напечатанными на принтере листами Дмитрию Витальевичу.
– Ну, наконец-то, – обрадовался он. – Я уж боялся, что не уложишься в срок…
– Уложилась… Дмитрий Витальевич, только просьба: не читайте в классе вслух, ладно?
– Как скажете, мадемуазель…
Пашке я отослала по электронной почте весь текст, с теми кусками, которые выкинула из школьного варианта. Только выделила эти куски курсивом и попросила, чтобы их никто, кроме Пашки, не читал.
Он ответил быстро и как всегда коротко: “Прочитал. Здорово. Курсивные отрывки спрятал в секретный файл. То, что без них, можно ли напечатать в школьном альманахе “Наше творчество” под рубрикой “Письма друзей”?”
Меня Пашка тоже приучил к лаконизму, я ответила: “Так и быть, печатай”.
Через пару дней Дмитрий Витальевич остановил меня в коридоре, отвел к окну. И первое, что спросил:
– Женя, ты давно пишешь стихи?
– Я… наоборот. Давно не пишу . Бросила. То, что там , случайно вышло.
– Жаль…
– Что жаль?
– То, что бросила…
Я сказала в упор:
– Дмитрий Витальевич, стихи – это единственное, на что вы обратили внимание? Остальное – чушь? Оценка мне, конечно, не светит?
Он как-то мальчишески поскреб затылок.
– Да светит, светит… только по географии. А по русскому Олимпиада Андриановна отказалась оценивать. Сказала: “У нее там такая пунктуация, что можно затевать дискуссию по каждой строке. Если я возьмусь исправлять, она опять устроит скандал и побежит к директору. Так что, если угодно, отправляйте в комиссию сами…”
– В какую комиссию?!
– Ты разве не знаешь? Каждую весну в городе проводится конкурс школьных сочинений…
– Это же не сочинение, а реферат! Ну, или… попытка реферата… глупая, наверно…
– Комиссия разберется, – опять же по-мальчишечьи хмыкнул он.
– Дмитрий Витальевич, не надо!
Он сказал уже солидно, хотя и со скрытой усмешкой.
– Сударыня. Вы сдали материал, и отныне он не ваш, а достояние органов народного образования. Вот так-с…
– Я не хочу.
– Женя, тебе жалко что ли? Почему?
– Потому что… там полно всякой “философии”.
– Вот и хорошо.
Я вдруг подумала: “А! Пусть! Не съедят, в конце концов…” Но все же проворчала:
– Смеяться будут…
– Гм… – сказал географ.
Уже после этого я дала почитать реферат Илье и маме. Конечно, полные варианты. Мама, прочитав, почему-то стала смотреть на меня тревожно.
– Ох, Женька, несладко тебе придется в жизни.
Я подумала, что мне и сейчас далеко не всегда сладко. Но бодро пообещала в стиле Синего Буля:
– Ништяк, прорвемся…
Илья внимательно и долго (я даже ежиться начала) смотрел на меня из-за очков. Потом изрек:
– Быть тебе Достоевским и Стивенсоном…
– Олух! Что между ними общего?
– Между ними ничего. А между каждым из них и тобой…
– От тебя никогда ничего серьезного не услышишь…
Но услышала я от Ильи и серьезное. Через два дня (уже каникулы были) он поздно вечером позвал меня к себе в комнату и спросил без обычной дурашливости:
– Ты свой реферат куда-нибудь отправляла по э-мейлу?
– Д… да. А что?
– Небось своему Капитанову?
Я на всякий случай разозлилась:
– Это у тебя Татьяна “своя”. А Пашка – Просто Пашка!
Он не стал огрызаться в ответ. Смотрел озабоченно:
– И, конечно, полный вариант?
– А чего такого? Это мое дело!.. Он, кстати, те куски убрал в особый файл.
– Боюсь, что поздно убрал…
– Да в чем дело-то?! – взвилась я. Уже со страхом.
Илья взял меня за кисти рук, поставил между колен. Как в давние годы, когда я была маленькой.
– Девочка, кто-то по-прежнему интересуется папиными делами. Пытается щупать издалека наш компьютер…
– Ну и… там же ничего такого, в реферате-то! И о дискете ни слова!
– Такое там то, что они теперь знают о наших догадках. И понимают, что мы можем “гадать” и дальше. И, значит, можем иметь какие-то материалы…
– Столько лет прошло…
– И тем не менее… Кого-то прошлое держит на крючке.
– Прямо сериал “Черный корпус”.
– Знаешь, мучача, эти сериалы не совсем чушь. Они бездарны в плане режиссуры, а факты часто берут из жизни. Такова она теперь, жизнь-то эта…
Я мигала, как провинившаяся первоклассница. Илья, кажется, в самом дел знал что-то важное.
– И еще вот что. Телефон тоже могут слушать. Имей в виду…
Я закипела, как дурочка:
– Это же незаконно!
– Ну-ну… иди жалуйся.
Брат говорил, не как привычный Илюха, а, скорее, как дядя Костя, когда он касался чего-нибудь важного.
Кажется, я запаниковала в душе.
– Иль, это серьезно, да?
Он вдруг заулыбался, покачал мои руки.
– Да чего ты испугалась-то? Я это так, на всякий случай… Маме только не говори…
Я полночи не спала, думала про все про это. Иногда подкатывал страх, иногда успокоительные мысли: “Да ну, ерунда! В конце концов, что они теперь могут сделать?” А когда стала засыпать, опять почудилось, что лечу к земле и не могу дернуть кольцо…
Я встала, пошла на кухню глотнуть холодного молока (это меня всегда успокаивало). У Ильи горел свет. Я сунула в дверь голову. Брат сказал, не оборачиваясь:
– Иди сюда… – Он сидел у компьютера, на экране мигали какие-то таблицы. Я подошла, потерлась щекой о его плечо.
– Ты, мучача, это… не бери в голову. Напугал я тебя?
– Маленько.
– Ничего, “венсеремос”. То есть “преодолеем”.
– Дискета хорошо спрятана?
– Вполне… А лучший замок – пароль. Будь он неладен…
– Я думаю, вскроешь…
– Вне всяких сомнений… Главное, как говорит дядя Костя, “нихт шиссен”.
Я не поняла, при чем здесь “нихт шиссен”, но стало спокойнее.
А дядя Костя прислал письмо! Бодрое и полное шуток. Сообщал, что ему выделили однокомнатную квартиру. “Был бы человек семейный, дали бы побольше, а пока сойдет и так…” Обещал, что летом вытащит нас к себе в гости. “А ежели взрослые члены семейства заупрямятся, то юную Евгению все равно вытащу. Хотя бы путем похищения…”
Потом пришло еще одно письмо – от тети Лии. Она сообщила, что рука у Мишки срослась, он опять ходит в школу, только стал серьезнее, молчаливее. Одно время слегка заикался, но теперь это прошло. Тетя Соня тоже поправилась, настроена по-боевому и просила какое-то начальство записать ее в общественную милицию по борьбе с терроризмом. Просьбу обещали рассмотреть. В Израиле женская военная служба – дело обычное, а возраст для милиции, видимо, не помеха.
- Предыдущая
- 60/78
- Следующая
