Прохождение Венеры по диску Солнца - Крапивин Владислав Петрович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/40
- Следующая
– Приходили… Иначе кто бы тебя вылечил?
– Хотели унести, да? – Он поежился.
– Я не отдал. То есть упросил…
Он резко повернулся, уткнулся лицом в мой живот. Нет, не всхлипнул, просто лежал так и молчал. Я гладил его мокрые пряди на затылке.
Вовка с минуту подышал мне в рубашку, а потом быстро опять лег на спину и весело сообщил:
– А следов почти не осталось. Только чуть-чуть…
Он лихо задрал футболку до подбородка. Ниже левого соска видны были два круглых розовых пятнышка. Словно следы от подсохших и отпавших коросточек. Вовка вдруг закрыл глаза и шепотом сообщил:
– Мама Лидия их увидела и вдруг завсхлипывала. Но только чуть-чуть, на две секунды. Наверно, думает, что я и не заметил… – Он сказал «мама Лидия» просто, будто называл ее так всегда. А я опять покаянно подумал о звонке в Тальск.
Мама Лидия оказалась легка на помине.
– Долго вы намерены нежиться? Ну-ка мыть руки и за стол…
– А потом можно посмотреть «Буратину»? – голосом примерного мальчика спросил Вовка.
– С ума сойти! По-моему, это уже мания!
– Ну хоть одну серию?
– Поглядим на ваше поведение… Шевелитесь, господа.
Но мы сидели на тахте еще несколько минут.
– А почему она сказала «мания»? – прошептал Вовка.
– Пошутила.
– Я раньше думал, что «мания» это от слова «мани-мани». То есть «деньги». У многих мания на мани-мани…
– Особенно мания разгорается, когда мани-мани сжирает инфляция… Знаешь, что такое инфляция?
Вовка притворно надулся:
– Думаешь, если я с виду стал младше на год, то на год и поглупел?
Я перепугался:
– Откуда ты взял, что стал младше? Слышал разговоры Тех?
– Ничего я не слышал. Просто знаю, что отмотал год обратно. Это нужно было для скорости…
– Долго я буду ждать? – донесся из кухни голос «железной Лиди».
После обеда я был мобилизован на уборку во всех помещениях, кроме комнаты, где «ребенку полагался отдых» и где с милостивого соизволения Лидии был включен любимый Вовкин фильм.
Затем я пошел на встречу с Махневским.
Затрапезное кафе «Лолита» находилось в пяти кварталах от нашего дома. Оно было хорошо лишь тем, что вызывало память о студенческих временах.
Амбалов при подходе к «Лолите» я не заметил. А Махневский был уже внутри. Сидел в углу за пластмассовым столиком. (Знакомый такой Стас, ну совсем, как прежде; даже что-то шевельнулось под сердцем.) На столике блестел графинчик, явно с коньяком, и рюмки. Минералка, салаты какие-то…
Стас поднялся на встречу.
– Привет, Иван… – И шевельнул плечом, словно хотел протянуть руку.
– Привет, – сказал я, отодвигая стул.
Мы сели. Стас, глядя в стол, тут же наполнил рюмки. Потом посмотрел мне в лицо:
– За встречу?
– Давай, – согласился я.
Мы выпили. Коньячок он заказал хороший, даже удивительно, что такой нашелся в этом заведении. Я начал жевать салат оливье. Потом опять взглянул Махневскому в глаза (а чего тянуть?).
– Ну? – сказал я.
Он откинулся к заскрипевшей спинке.
– Значит так… – Вот дурацкое выражение! Обязательно у них «значит так»! – Как говорят в Одессе, вы, Жора, будете смеяться, но… В общем, я всему этому делу даю откат. Меня грозили пристрелить, но, кажется, теперь пронесло…
– Не понял, – сказал я, хотя вроде бы, понял в основном. Сразу.
– Значит так… Я верну всё. Не только то, что уже вернул, а полностью. Тебе и всем вашим. То есть особняк ваш и оборудование ушло, но я возмещу. Если не за счет «Рынков», то сам…
Я почему-то вылил остатки из рюмки в салат. Размешал это дело вилкой.
– Станислав Юрьевич, а можно вопрос?
– Иван, не надо так… А вопрос давай.
– Стас, а почему?
– Давай еще по одной. За вопросы…
– Давай… – Мы чокнулись. «За вопросы».
– И все же, Стас, почему?
– Опять же, как говорят в Одессе… Вы не поверите снова, но… атавизм такой зашевелился внутри. Отжившее понятие. «Совесть» называется, сволочь… Или сейчас уже не так? Но все равно… – Он сказал это без ухмылки, без рисовки и ёрничества, а с той виноватостью, с какой в детстве признавался друзьям, что испугался прыгать с гаража на сарай через заросший крапивой провал. Ну, испугался, потому что… «вот я какой». И никто не смеялся.
– Давай… – сказал я, берясь за графинчик.
– Давай… А еще… насчет этого атавизма. Начал царапать мне его… один юный засранец. До невозможности. Мой, так сказать, заезжий родственничек…
– Рыжий-конопатый? – сразу спросил я.
– Да! А ты… откуда знаешь?
– Да так… слышал…
– А… ну да… Ну да! Конечно… Тогда тем более…
– Давай, – сказал я опять.
Мы чокнулись вновь.
– Стас…
– Да? – Он вздрогнул и поставил рюмку, едва пригубил.
– Лично мне всего возврата не надо. Другим верни, а мне… Вместо этого сделай одну вещь. Обойдется, я думаю, дешевле…
Он сразу подобрался:
– Я слушаю…
– На западе, в Косом переулке, есть дом. Номер один. Продан на снос. Перекупи. Думаю, много не запросят…
Продолжая смотреть на меня, Стас вынул из кармана джинсовки мобильник. Понажимал.
– Антон? Слушай. Косой переулок, дом один. Старый дом продан на слом… Да… Перекупи. На имя… – Он посмотрел на меня.
– Пока на мое, – сказал я.
– На имя Тимохина Ивана Анатольевича… Что «когда»? Сегодня. Сейчас… Что значит «вечер»? Мне тебя учить? Конечно, бумаги потом, но факт – немедленно… Да, на любых… Я понятно сказал? Отбой…
Он убрал мобильник.
– Иван, документы не сразу, но хозяйничать можешь с завтрашнего дня.
– Спасибо, Стас…
– А если не секрет… Это тебе зачем? Строиться будешь на этом месте?
– Да нет, что ты… Может, подремонтирую то, что есть…
– Ольгу Максимовну хочешь сюда перетащить? – Ольга Максимовна была моя мама.
– Нет, она из Тальска никуда… Стас, извини, что не могу утолить твое любопытство. Я и себе толком не объясню. Так, причуды сознания. Что-то вроде тоски по детству… Может, поселю там бесприютных гномов, которые раньше жили в старых вагонах. А? Разве плохая идея?.. Помнишь узкоколейку в Тальске?
– Если бы я не помнил…
– Ну вот… Давай по последней. А то Лидия небось уже в колокола бьет…
– Давай…
Мы глотнули и поднялись.
– Все, что касается дома, я завтра сообщу.
– Спасибо, Стас…
– Иван… Ты будешь опять смеяться, но… это тебе спасибо. Ничего, если я позвоню как-нибудь… не по делу, а так?
– Звони, Стас, конечно…
Он протянул руку. Я – свою…
«Но все же, Стас, извини, но снова менять имя в конце повести я не стану…»
Впрочем, Стас все равно не знал про мою повесть.
9
Когда я вернулся, Лидия на кухне мыла окно, а Вовка лежал пузом на тахте и читал что-то веселое, хихикал. Ну ясно, опять «Понедельник начинается в субботу». Он глянул на меня, извернув тощую спину, и сообщил с ненастоящим покаянием:
– Есть новость… ты только не ругайся. Тебе звонил редактор «Птицелёта»… – Он старательно прогонял со своей рожи лукавство.
– Уши надеру, – беспомощно пообещал я. Внутри противно засосало.
– Ваня, ну я же не виноват. Я… он просил тебя позвонить. Вон, я номер записал на календаре…
– Вечер уже, никакие «Птицелёты» не работают.
– Он все равно просил. Сказал «в любое время»…
– Кто-то из нас большой паршивец, – сообщил я, вовремя проглотив другое слово, сказанное недавно Стасом.
Вовка сокрушенно сопел: знаю, мол, кто.
Я – что делать-то! – позвонил. С великой надеждой, что сейчас получу от редактора отлуп, поглотаю, как куски свиного студня, заслуженный стыд, и на этом все будет кончено.
– Иван Анатольевич! – услышал я предельно доброжелательный (и предельно бархатный) голос. – Прежде всего я хочу поблагодарить вас за то, что не забыли нашу просьбу. А за сим – о деле. Если вы не станете возражать, повесть мы для начала поместим в коллективный сборник «Такое было детство…».
- Предыдущая
- 38/40
- Следующая
