Прохождение Венеры по диску Солнца - Крапивин Владислав Петрович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/40
• Следующая

«Здравствуйте… Ох, а что случилось-то? Неужели с Валерой?»

Капитан сказал, что ничего не случилось, просто он по своей обязанности ездит по адресам, интересуется, как служат бывшие подопечные из отряда содействия. А ребята эти просто знакомые, катаются по причине воскресного дня…

Сели у садового столика на лавки. Женщина, суетливо вытирая передником руки, проговорила:

«Его в Среднекамск отправили, в сержантскую школу, спасибо вашей характеристике… Он две недели назад письмо прислал…»

Тогда капитан спросил наконец, не приносил ли Валерий перед уходом в армию какой-нибудь оптический прибор. И женщина, снова испугавшись, сказала, что да, приносил. И тут уж, делать нечего, капитан сказал, что есть подозрение: прибор краденый.

«Господи, да что же это… Сейчас принесу. Господи». Она сразу будто постарела и засеменила к дому.

«Имейте в виду сразу: номер девяносто семь тринадцать, – насупленно произнес Брис. – Чтобы потом не говорили, будто не наш.»

Номер был оттиснут полустершейся белой краской. На алидаде. Тот самый. Капитан крякнул и, глядя в стол, рассказал матери Карченко все, что было. Та сидела, беспомощно уронив руки – как мама непутевого мальчишки с известной картины «Опять двойка».

«Господи… Что теперь будет-то?.. Он ведь принес тогда эту вещь и подарил братишке на прощание. Сказал, что купил на барахолке у какого-то мужика, там всякие неожиданные… предметы… продают… Братишка такой, как эти мальчики, старшие. У него церебральный паралич с детства, не ходит он почти… так обрадовался. Буду, говорит, теперь как моряк…»

Наступило молчание. Потом Баллон шепотом сказал: «Ну, положеньице… долбаное». Так же тихо Инка сказала, что убьет…

Потом все увидели, как из широкой двери выехал в кресле на веранду мальчик: темноволосый, узколицый, с укрытыми зеленой накидкой ногами. Он посмотрел сквозь прозрачные стекла на ребят и вдруг поднял тонкую, как у Матвейки, руку. Я, мол, вас не знаю, но все равно хорошо, что гости. И Матвейка (он потом говорил: сам не понимаю почему) вдруг тоже тихонько помахал ему.

Брис взял секстан. Оттянул зажимы прямоугольного зеркальца, уронил его в ладонь. Следом упали сложенная пополам визитка и маленькая фотография. Брис положил фотографию на стол. На ней был большеглазый мальчишка в такой, как у Матвейки, форменке, тоже с медалью, и в бескозырке с надписью на ленте: «Береговая оборона». Все смотрели на снимок с полминуты. Потом Брис убрал визитную карточку и фотографию в нагрудный карман рубашки. А секстан подвинул женщине.

– Это другой инструмент, мы ошиблись. И парень, который отобрал наш секстан, был, видимо, другой. Извините… Пошли, ребята…

И они разом встали и пошли к калитке. Песик нерешительно вякнул из-под веранды.

«Храни вас Господь», – торопливо сказала им вслед мать Валерия Карченко.

Капитана подождали у машины. Он задержался во дворе минут на пять. Наверно, говорил женщине, какую нахлобучку она должна устроить сыну в письме и как этот дурак должен быть благодарен пятерым ребятам. А то ведь пахло уголовным делом и черт его знает чем вместо сержантской школы.

Капитан милиции довез всех до Инкиного дома. А по дороге сказал:

«Да, правильные вы мальчики-девочки…»

«Мы-то правильные, – буркнул в ответ Брис. – А вот что из этого дурака получится… Сержант охраны порядка…»

«Разберемся и проследим. Примем меры», – пообещал капитан. Ребята подумали, что он, скорее сего, врет, но было уже не до того.

Они поднялись на Инкин чердак. В свою «кают-компанию». Там Брис опять достал снимок юнги Баталина. И все стали разглядывать его в свете солнца, что падало в чердачное окно.

«Брис, а можно ведь увеличить карточку, – шепотом сказал Матвейка. – Есть такая мастерская, там тетя Лира работает. Можно сделать для каждого… Можно, да?»

«Конечно, сделаем», – сказал Брис.

– И сделали? – спросил Вовка.

– Да…

И словно солнце, светившее в окно Инкиного чердака, пробилось и сюда.

– Иван, смотри! Какой в облаках разрыв!

Солнце выкатилось в разрыв – умытое, сияющее. Вокруг него была широкая синева. Но облака двигались быстро и могли очень скоро заслонить обрадованное светило.

– Вовка, дай монокуляр!

Он дал, не спорил, что «нет, я первый». Я насадил фильтр и навел объектив на Солнце. Оно и в самом деле было похоже на белую тарелку. Только небо вокруг не темно-лиловое, как в трубке секстана, а густо-вишневое – потому что фильтр именно такой… А к нижнему краю тарелки приклеилась черная горошина.

Вот она, родимая! А куда она денется? Да, в самом деле: что бы ни случилось на всем белом свете, а эта крохотная, но увесистая, настоящая (это ощущалось даже здесь) планета в данный момент должна была оказаться именно здесь, между Солнцем и Землей. И оказалась! И в такой вот космической неуклонности опять мне опять почудилась радостная сила. Словно я зачерпнул частицу вселенской прочности.

Венера была, как… Я не успел сравнить ее ни с чем, спохватился:

– Вовка, на, смотри! Скорее, пока не затянуло…

Он схватил монокуляр, вскинул его к Солнцу. Несколько секунд сидел неподвижно. Потом бросился к окну, упал перед ним на колени, поставил локти на узкий подоконник и снова замер с прижатым к глазу окуляром. Наконец сказал, не оборачиваясь:

– Вот это да… В точности как ты рассказывал…

– Да, только фильтр другого цвета.

– Это неважно… Иван, а ты загадал желание?

– Не успел. Давай сперва ты… Надо сказать: «Солнце, Земля и Венера, сделайте, что я прошу…» А потом – свое желание. Можно мысленно…

– Ага… – Вовкины треугольные лопатки закаменели под красной футболкой. И такой вот, неподвижный, был он еще с полминуты. Наконец оглянулся.

– На. Загадывай тоже…

Я прислонился плечом к оконному косяку и снова глянул в окуляр. И опять незримая нить связала меня с миром планет, задрожала в пространстве, и нервы у меня тоже задрожали – в одной частоте с космической струной. «Солнце, Земля и Венера, сделайте, что я прошу… Пусть, когда Вовка уйдет на свои поля, дорога там приведет его к этому дому и пусть в нем встретят Вовку те, кого он любил…»

Облака словно того и ждали. Едва я перестал шевелить губами, как золотящийся косматый край надвинулся на солнце. Но я даже не успел пожалеть об этом. Потому что внутри у меня ухнуло от испуга: внизу, в доме, послышались тяжелые шаги, и неласковый громкий голос прогудел:

– Эй! Кто там есть? А ну выходи, хуже будет!..

Вовка метнул свое тощее легонькое тело через подоконник. Протянул мне руку:

– Иван, лезь…

Я не размышлял ни мгновенья. Тоже кинулся в окно и оказался на ржавой крыше (лист прогнулся и звякнул). В этот миг я ощущал себя мальчишкой не старше Вовки. Совсем как в давние годы, когда нас замечали в чужом саду иди на этажах заброшенной стройки хозяева и сторожа. Этакий обжигающий душу испуг с примесью приключенческого азарта. Впрочем, испуга было гораздо больше. По гремящей крыше мы подбежали к ее краю. До земли было метра три.

– Прыгай! – скомандовал Вовка.

В другой ситуации я долго думал бы, прежде чем решиться. Но Вовка сиганул вниз, и я махнул следом – опять же как мальчишка, боящийся отстать от приятелей. Однако ловкость уже не та: меня развернуло в полете, и я понял, что упаду не на ноги, а крепко треснусь о землю левым боком. Но в последний миг упругая сила подхватила меня, как воздушной волной, опустила коленями и ладонями в рыхлую глинистую землю с редкими травинками.

– Вань, бежим!

И мы бросились через двор под сырыми кленами, затем через прошлогодние, не вскопанные этой весной гряды. Через сухие, пахнувшие полынью сорняки. И наконец с маху преодолели жерди низкой изгороди. Она отделяла огород от лога. Между изгородью и логом тянулась в лопухах тропинка.

На тропинке Вовка обрел уверенность:

• Предыдущая
• 25/40
• Следующая