Чоки-чок, или Рыцарь Прозрачного Кота - Крапивин Владислав Петрович - Страница 1

• 1/54
• Следующая

Кривую баньку в заброшенном саду не топили уже много лет. Тепла в ней совсем не осталось. Но запах березовых веников несмотря ни на что сохранился. Ыхало любило этот запах. Поэтому в летнее время оно проживало в баньке как на даче. Уютно здесь было и спокойно.

Иногда Ыхало забиралось на верхнюю полку и впадало в сладкую спячку на несколько суток.

В конце июня, после недельной спячки, Ыхало сидело на полке и беседовало с тенью кота Филарета. Тень упрекала Ыхало:

– Дрыхнешь без задних ног, все новости проспало. А мне и поговорить не с кем…

– Ну какие, Филаретушка, в нашей жизни могут быть новости, – почесываясь, кряхтело Ыхало.

– Громадные, мур-мяф меня подери! Старуха уехала! Насовсем!

– Насовсем?! – Ыхало подпрыгнуло и стукнулось макушкой о низкий потолок. – Не врешь?

Тень Филарета поудобнее уселась на стенке холодной печки, полизала растопыренную лапу (точнее, тень лапы).

– Зачем же мне врать? Не первое апреля… Уехала к брату в Калугу, решили вдвоем век доживать. По-моему, правильно…

– А дом?

– А дом продала. Почти со всем имуществом. Даже часы с Петрушей оставила. И Большую картину…

– А кто новый хозяин? – осторожно спросило Ыхало. Потому что хуже, чем при старухе, не будет, но все-таки…

– Хозяин – художник…

– Да ну? Как Орест Маркович, значит!

– Именно! Именно, дорогой Ых! Мало того. Они, можно сказать, родственники!.. Ну, не в полном смысле родственники, а, так сказать, духовные.

– Ты выражайся попроще, я ведь необразованное.

– Ладно, не притворяйся… А дело вот в чем. У первого-то нашего хозяина, у Ореста Марковича Редькина, было много учеников. И самый талантливый – Иванов Иван Климович. Тот, самый, у которого знаменитая картина «Необозримые просторы». А у этого Иванова, у Ивана Климыча, тоже были ученики. Как бы уже творческие внуки Ореста Марковича. Вот один-то из этих внуков, Пеночкин Евгений Павлович, и купил дом… Как прочитал объявление о продаже, сразу кинулся. «Это, – говорит, – колыбель моего вдохновения. Меня сюда однажды в детстве учитель приводил, когда Орест Маркович еще жив был, только седой весь. И я ему свои рисунки показывал, а он меня гладил по головке…»

– Как трогательно, – сказало Ыхало. – Помню, как меня Орест Маркович тоже гладил по темечку.

– Да и меня, мурр-мяу… – разнеженно заметила тень. – То есть не меня, конечно, а… ну, в общем, ясно…

– Ясно, ясно, – вздохнуло Ыхало. – Орест Маркович душевный человек был. Не то что старуха… Она небось за дом-то несусветную цену заломила? А?

– Да уж не без того…

– А хозяин-то новый… Он, видать, человек не бедный?

– Тут целая история, Ых. Поучительная и счастливая, – с удовольствием сообщила тень Филарета. – Он был совсем даже не богатый. Наоборот, еле на хлеб и краски хватало. Но на недавней, на весенней выставке заметили его и стали хвалить. Талант, он ведь себя все равно рано или поздно покажет…

– От похвал до богатства далеко, – недоверчиво сказало Ыхало.

– Ну, речь тут не о богатстве… Однако если художника хвалят, у него и картины покупают. Сперва одну, вторую, а там, глядишь, и очередь за ними стоит. Иностранцы стали интересоваться… А с одной картиной даже скандал вышел. С той, что называется «Вечерний вид на город Хребтовск с зеленого холма, на котором пасется желтая лошадь»…

– А что за скандал-то?

– Американец и француз заспорили, кому картину покупать, чуть не подрались. Француз вызвал американца на дуэль, еле их помирили… Евгений Павлович Пеночкин теперь знаменитый… Жена его не хотела только сперва в этот дом переезжать. Старая развалюха, говорит, и далеко от центра…

– Ох, значит, он женат, – огорчилось Ыхало.

– Естественно. Жена костюмером работает в оперном театре.

– И дети небось есть?

– Брат и сестра. Самого младшего школьного возраста.

Ыхало заыхало и заворочалось на полке.

– Теперь не будет покоя…

– Да ладно тебе ворчать. Будто ты себе не найдешь в доме укромный уголок!

– Да они до любого угла доберутся…

– А ты уже заранее боишься!

– Не за себя ведь, а за них. Перепугаются, когда увидят…

– Нынешние дети? Ха! – сказала тень Филарета.

– А ты, видать, доволен, – хмыкнуло Ыхало.

– Мрр-да… Во-первых, старухи больше нет. Во-вторых, не исключено, что мальчишка собирает марки. Тогда я смогу пополнить свои фонды. – Тень погладила себя лапой по животу. К нему был пришит незаметный карман, в котором хранилась коллекция.

Ыхало насмешливо запыхтело. Увлечение кота Филарета (то есть его тени) оно считало причудой. Однако дразнить Филарета не стало, только заметило:

– Ну посуди, какие у ребенка могут быть редкости?

– Всякое случается, – возразила тень. Потом, как настоящий кот, выгнула спину, потянулась и муркнула:

– Ыхушко, сделай одолжение, а? Я лягу кверху лапами, а ты почеши мне пальчиком брюхо. Давно меня никто не ласкал, не баловал…

– Бездельник. Ладно уж, иди сюда… – Ыхало с тень-Филаретом были давние приятели.

Тень растянулась на доске, как тень кота, лежащего на спине. Предупредила:

– Только карман не зацепи, а то оторвешь ненароком, и все марки разлетятся…

– Будто можно по правде оторвать тень кармана, – проворчало Ыхало.

– Всякое бывает… Мур-р…

– Просыпайся, засоня!

– Сам засоня… Леша – калоша…

– Даша – простокваша.

– Лешка – поварешка.

– Дашка – промокашка…

Это они не ссорились, а так просто. Вроде утренней разминки. Ссоры между сестрой и братом, конечно, тоже случались, но тогда дразнилки были другие, покрепче. Например:

«Лешка —…»

Нет, не стоит продолжать. Очень уж глупо.

Или:

«Дашка —…»

Нет, и это не надо. Мало ли на свете Лешек и Дашек! И начнут их награждать такими прозвищами, а это несправедливо.

Если Леша придумывал чересчур ехидную дразнилку, Даша обижалась и обещала:

– А я маме скажу…

– Ябеда, – говорил Леша. Но знал: маме Даша ничего не скажет. Она была не ябеда, а вполне нормальная сестренка. Правда, чересчур увлекалась куклами и ничего не понимала в технике, но что поделаешь, если уродилась девочкой. Зато книжки читать она любила не меньше Леши, хотя в школу еще не ходила. Брат был старше на год. Он уже закончил первый класс. Вернее, два первых класса: в обычной школе и в художественной.

В художественной школе отметки у Леши были хорошие, а в обычной – троечки. Потому что учительница Леонковалла Меркурьевна заставляла его писать правой рукой, хотя он был левша. Мама ходила в школу заступаться за сына, папа тоже ходил. Убеждали: нельзя переучивать, раз мальчик от природы такой. Но Леонковалла Меркурьевна говорила:

– Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь…

Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа.

И художественная школа теперь ближе, чем раньше. А то приходилось ездить через весь город. У мамы из-за этого было множество хлопот, потому что отпускать Лешу одного она боялась.

Художественную школу Леша любил. Там разрешали рисовать хоть какой рукой. Хоть ногой. Лишь бы ученик проявлял фантазию. У Леши фантазия проявлялась.

…Леша задумался про школу. А Даша про то, можно ли сказать: «Лешка – рыжая матрешка». Наверно, это будет неточно. Во-первых, матрешка – девочка, а Леша – мальчик. Во-вторых, он вовсе не рыжий, а только чуть-чуть золотистый. И у него всего три веснушки – на левой стороне лица. Эта сторона была похожа на папу. И нос был папин – торчал как сапожок. А глаза были мамины – светло-коричневые, с прямыми, будто спички, ресницами. И вся правая часть лица была мамина – без веснушек, с завитками волос над плотно прижатым к щеке ухом. (Левое ухо – папино – слегка оттопыривалось). Кроме того, на правой – маминой – щеке была симпатичная, заметная при улыбке ямочка.

• 1/54
• Следующая