Бронзовый мальчик - Крапивин Владислав Петрович - Страница 39
- Предыдущая
- 39/72
- Следующая
Попутчик сказал:
– Меня зовут Даниил Корнеевич. Вострецов. А тебя?
– А меня… Александр Александрович, – неловко, исключительно из-за смущения, пошутил Саня. – Денисов.
Даниил Корнеевич кивнул:
– Очень приятно. А скажи, Александр Александрович, почему ты не на уроках. Вроде бы самый разгар школьного расписания…
– Выгнали, – безбоязненно сказал Саня.
– Не похож ты на человека, которого выгоняют из школы…
– Это впервые в жизни.
– Да? А что послужило причиной столь карди-нальной педагогической меры? Если не секрет, конечно…
Уважительный тон вызвал у Сани ответное доверие.
– Ничуть не секрет. Я дал ему по зубам!.. Вернее, хотел по зубам, а попал по носу, и он разбился. Нос… Ну и что?! Они изводили меня три года подряд! Целой кучей на одного! Потешались как вздумается. Дразнили… знаете как? Маринованный Сверчок…
– Глупость какая, – печально отозвался Даниил Корнеевич. – Бессмыслица.
– Конечно! Ну и… есть же предел терпению!.. Я позвал его в закуток у раздевалки и там… Вы знаете, это ужасно, когда кровь капает с лица, и я бы ни за что его больше не ударил. Тем более, что он заплакал… И тут Юлия Геннадьевна…
– Понятно… Александр Александрович.
– Саня я… – виновато сказал он.
– Ага… А что, Саня, тебя толкнуло-то? Столько терпел и вдруг…
Саня потрогал сквозь штанину кнопку-родинку. Глядя себе в колени, признался:
– Книгу прочитал. "Одиссея капитана Блада"… Мне кажется, человек не имеет морального права читать такие книги, а потом трусить…
Даниил Корнеевич потер щеки с чуть заметной медной щетинкой.
– Однако ты, наверно, и раньше читал героические книжки…
– Разумеется. Но раньше я не ощущал такой взаимосвязи.
– М-да… А теперь, значит, осознал. И сразу неприятности. Слушай, но это же несправедливо! Ты защищал свое достоинство, и тебя же сделали виноватым! А с уроков выгонять вообще запрещено.
Саня шевельнул плечами: такова, мол, наша действительность.
– Знаешь что? Морской антиквариат подождет. Давай-ка поедем в твою школу и расставим нужные акценты. У меня есть полномочия…
– Не стоит! Папа сходит и сам… расставит.
– Не боишься папы?
– Ни в малейшей мере, – сказал Саня слегка надменно. – Папа всегда вникает в суть дела.
Папа вникал. И если даже Саня оказывался виноват, дело кончалось беседой, не более. Лишь единственный раз в жизни, когда Саня решил, что курево укрепляет мужской характер, и попался на первой попытке, папа позабыл о современной педагогике, стал сдергивать с себя чахлый клеенчатый поясок. Саня перепугался тогда не столько за себя, сколько за отца: до какого же состояния он, Санька, довел кошмарным поступком папу, если тот пошел на т а к о е д е л о! И во время суетливой и неумелой воспитательной процедуры он жалобно просил: "Папочка, ты только, пожалуйста, не волнуйся…"
Короче говоря, случай был совершенно нехарактерный для семейства Денисовых.
В 26-й квартире, в доме номер 3 на улице Кирова им открыла дверь нестарая, но рыхлая тетка в мох-натом длинном халате. Узнала, зачем пришли, слегка удивилась:
– Да-а? А я и не ждала… Это зять привез с Владивостока, говорит: напиши, может, найдутся любители… Сам-то он опять укатил, язви его…
Она явно настроена была подробно изложить свое мнение о непутевом зяте, однако Вострецов сухо сказал:
– Позвольте посмотреть вещи.
Тетушка вынесла в прихожую и поставила на два табурета фонарь и компас.
Фонарь был ростом Сане чуть не до пояса. Пузатый, с шаровидным стеклом. Его металлические части отливали тусклой медью, как волосы Вострецова. А компас формой и размерами походил на небольшую кастрюлю.
Саня придержал дыхание: настоящие, с корабля.
Но Даниил Корнеевич сказал пренебрежительно:
– Н-да… А написано, что старинные… Ну и сколько за этот… товар?
– Вообще-то я не знаю. Он говорил, что шестьсот…
– Че-во? – искренне изумился Даниил Корнеевич. – За этот ширпотреб?
– Зять говорил, вещи… эти, как его… эк-зо-тические.
– Ну-ну, – хмыкнул Даниил Корнеевич. – Фонарь сделан в Ленинграде в шестьдесят третьем году, вот клеймо, сами смотрите… А компас гэдээровский, фирмы "Тельтов", тоже шестидесятых годов. Дрянной, кстати, прибор, наши не в пример лучше, его и даром не надо. Фонарь, пожалуй, взял бы. За тридцатку…
– Да вы чё, молодые люди!
– Ну, извините за беспокойство. Пойдем, Саня…
Лифта не было, а квартира на четвертом этаже. Когда спустились до второго, хозяйка заголосила сверху:
– Эй, мужчина! Покупатель! Ну обождите, может, сговоримся! Ну чё уж тридцатка-то, это разве деньги? Кило говядины на рынке!..
Сговорились за полсотни.
Даниил Корнеевич, сдержанно довольный, вынес фонарь из подъезда. Саня шел рядом, поглядывая.
– Ни старины, ни экзотики особой, но красив, черт побери, – говорил Даниил Корнеевич. – Почистить, лампочку поставить вместо ржавой горелки, повесить в углу – создаст колорит…
– Значит, вы любитель, – заметил Саня, пряча зависть.
– Да и ты тоже. Разве не так?.. А хочешь посмотреть кое-что поинтереснее этого? Я недалеко живу, на Калужской.
Саня хотел. Но прежние сомнения опять зашевелились в нем. Однако их разбила новая встреча. На улице подбежали двое мальчишек. Один – лет двенадцати, другой – вроде Сани.
– Корнеич! У-у-у… Где раздобыл?
Вострецов сообщил, что где взяли фонарь – тайна, которую он так просто не откроет. И добавил, что неприлично уделять такое внимание неодушевленному фонарю и не замечать человека, который идет с ним, с Корнеичем, рядом.
Старший мальчик – высокий, кудлатый, без шапки – сказал:
– Нет, мы сразу обратили внимание. Человек – откуда и зачем?
– Это Саня, – сообщил Даниил Корнеевич.
– Привет, Саня. А я Дим. – И высокий протянул узкую прочную ладонь. Спокойно так, по-деловому.
– А я Виталик… – Это маленький, круглолицый, с полными радости глазами тоже качнулся к Сане.
– По прозвищу Не Бойся Грома, – уточнил Даниил Корнеевич.
– Ага! – весело сказал Виталик.
Даниил Корнеевич объяснил ребятам:
– Мы добывали фонарь вместе с Саней. Он тоже интересуется морскими делами. А еще он ищет политическое убежище, ибо изгнан из школы за то, что, отстаивая права личности, слегка деформировал противнику форштевень…
– Ну так пошли, – сказал Дим. – Давай фо-нарь…
Виталик Не Бойся Грома, прыгая впереди, сообщил:
– Там еще Костик, Андрюшка и Маринка пришла. Но Таня послала Маринку на молочную кухню, потому что Ромка орет с голоду, как маячная сирена.
Даниил Корнеевич жил в такой же блочной пятиэтажке, как та, где купили фонарь. На верхнем этаже.
Саня попал в комнату, где, кроме обычной обшарпанной мебели, была масса удивительных вещей. В одном углу, у широкого окна, стояла тумбочка с корабельным компасом ("Нактоуз!" – вспомнил название Саня). В другом щетинился большущий рогатый штурвал со сверкающей латунной ступицей. Две стены – в сигнальных разноцветных флагах, морских картах и фотографиях с парусниками. Еще одна – с некрашеными самодельными полками. На полках, перед книгами, – заморские раковины, кораблики, обломки кораллов и обкатанные прибоем камни.
На подоконнике, занимая почти половину окна, стояла модель с двумя отогнутыми назад мачтами, с тре-угольными парусами и высокой узорчатой кормой…
Саня ощутил, что он как бы растворяется среди всех этих волнующих душу признаков морской жизни. Или наоборот, впитывает эту комнату с ее чудесами в себя. И с ее людьми!
Кроме пришедших, в комнате оказались еще двое мальчишек. Один – смуглый и молчаливо-деловитый – устроился с ногами на тахте и заплетал конец толстого лохматого троса. Другой – коротко стриженный, с носом-клювиком, совсем еще небольшой (наверно, первоклассник) – сидел на корточках перед высоким барабаном и задумчиво что-то выстукивал на нем. Барабан был лаково-черный, с голубым якорем на бо-ку, с блестящими обручами и витыми желтыми шнурами. О него терся боком и горбил спину худой серый котенок.
- Предыдущая
- 39/72
- Следующая
