Бронзовый мальчик - Крапивин Владислав Петрович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/72
- Следующая
– И не догнали, – вздохнул Даня Рафалов.
– Потому что перевод задержался. Хотя и телеграф, а такая волокита… Но мы все-таки еще попутешествовали потом. На поезде и на местных теплоходах. Побывали и на Валааме, и в Петрозаводске, и на острове Кижи. А оттуда домой, о Волге пришлось забыть…
– Ох и досталось, наверно, бедному папе от мамы, – сказал Даня Рафалов.
– Ты знаешь, нет! Не очень… Во-первых, это бесполезно. Папа все дни ходил в обнимку с этой книжкой и… ну, весь в себя ушел, будто в другое пространство. Так что ругать его не имело смысла. Да и за что? Волга никуда не денется, а тут такая удача – это же раз в жизни… Папа говорит: "Я и не предполагал, что такой раритет может быть в свободной продаже. Говорят, в семьсот двадцатом году этот "Устав" был напечатан всего в количестве пятисот экземпляров. А сколько их погибло во время морских сражений, войны, блокады, сколько потерялось! Остались наверняка единицы. Это же пер-во-из-дание!" Согласись, Даня, что удивительная история!
– Прямо роман, – отозвался Даня. – Ты, Салазкин, будто писатель: все прочитал, как по собственной книге.
– Потому что папа столько раз эту историю всем знакомым рассказывал. Я наизусть запомнил. Только теперь переделал, чтобы от своего лица, а не от папиного…
Даня Рафалов сказал:
– А мы с дедом в Ленинграде тоже одну старую книгу купили. В магазине на Литейном проспекте. Толстенный такой том Гоголя: "Вечера на хуторе близ Диканьки" и "Миргород". Дед в него тоже вцепился, говорит: "У меня такая в детстве была, бабушкин подарок". Она в девятьсот одиннадцатом году напечатана. Куча картинок и крупные буквы… Я потом каждый вечер читал в каюте до ночи…
– Ты тоже любишь читать в постели?!
– Естественно… Дед ворчал сперва: глаза, мол, портишь. Я говорю: "А сам-то разве не читаешь по ночам?" Он рукой махнул…
"Все про деда и про деда, – с легкой тревогой подумал Саня. – Они что, вдвоем живут? Не спросить бы лишнего…" Страшновато ведь: вдруг нетактичным вопросом разрушишь вновь начавшееся знакомство.
– Ну вот, пришли уже… – осторожно сказал Саня. – Но теперь-то уж мы точно еще увидимся, да?
– Конечно!
– У вас сколько сегодня уроков?
– Пять.
– А у нас четыре. Ну ничего…
Первым был английский. Кабинет оказался еще за-крыт, у дверей гомонили одноклассники. Кинтель увидел Алку Баранову.
– Мисс Рэм, дай скатать перевод, я дома совсем забыл, что надо делать письменный…
– Лодырь, – сказала Алка.
Они с Кинтелем еще с детсадовских времен были врагами-приятелями. Вечно спорили, и Алка всегда его подъедала и критиковала. Но выручать не отказывалась. Она сунула Кинтелю тетрадку, он устроился у подоконника. Тут же примостился сбоку Ленька Брянцев, обычно именуемый коротко – Бряк. Один из "достоевской" компании. Тоже начал писать и посапывать. Потом спросил:
– Чё, в натуре, что ли, закорешил с каким-то "дворянчиком"? Пацаны говорят…
Кинтель не стал его обзывать, разъяснил сдержанно:
– Никакой не "дворянчик", нормальный парень. Мы с ним в прошлом году на теплоходе вместе пла-вали… Что теперь было делать: пройти и не засту-питься?
– А чё в "Гнезде" живет? Там одни сыночки начальников.
– Бредятину какую-то несешь. У него отец учитель истории. Где квартиру получили, там и живут. Отказываться было, что ли? – И не выдержал: – Что у вас за привычка всегда врагов выдумывать! Лишь бы охотиться за кем-то. Как стая…
– У кого это "у вас"? – оскорбился Бряк. – А ты не такой, что ли?
– Я на людей не кидаюсь… И так по всей Земле грызня идет, а тут еще на своей улице гражданскую войну разводить…
– Ну да, ты у нас юный пионер. И тот такой же. Вот и сошлись два сознательных…
– Ну и не?фига у сознательного задание списывать, отвали на полдистанции. Алка не тебе тетрадку дала, а мне…
– Потому что она всю жизнь в тебя влюбленная…
– Вот именно! А ты ищи свою влюбленную… Иди-иди…
– Ну чё-о-о! Мне "англичанка" вторую пару вкатит!
– Тогда не возникай… И не вздумай к Саньке Денисову, к парнишке этому, прискребаться. И другим скажи… Что за люди!
"В самом деле, что за люди", – думал Кинтель о своих приятелях с улицы Достоевского.
Вроде бы, когда разговариваешь с ними, или игру затеваешь, или дело какое-то, нормальные ребята. Не дураки. Джула вон одной фантастики тыщу книг прочитал… Не жадные, заступаются друг за друга. Или когда вечером разведут костерок на пустыре, Вовка Ласкутин принесет гитару – так хорошо всем вместе делается, готовы друг за друга хоть куда… И такую дружную бригаду прошлым летом склепали! Джула добыл где-то длинный садовый шланг, разыскал среди развалин действующий водопроводный кран, провели кишку к обочине на Первомайской, там часто ходят машины. Поставили плакат: "Артель "Веселые брызги", мойка автомобилей. 1 машина – 10 руб.". Желающих полно оказалось, даже в очередь вставали. А лихая артель как навалится на машину! Кто со шлангом, кто с ведром и мочалкой! Через пять минут автомобиль – словно сию минуту с завода!.. И деньги делили без всякой ругачки, поровну, только Джула за свой шланг брал из общей выручки лишний рубль… Кинтель тогда за неделю заработал сорок пять "деревянных". Жаль, что артель не протянула долго: кто-то украл у Джулы шланг…
Впрочем, спор с Ленькой не испортил Кинтелю настроения. Он спокойно радовался хорошей погоде, когда вышел из дому, та же бесхитростная радость усилилась от встречи с Салазкиным. И теперь не исчезла. На коротких шумных переменах Кинтель Салазкина не встречал, но радость не проходила. Лишь на пятом уроке ее подпортила "литераторша" Диана Осиповна.
Кинтелю казалось, что Диана – она самая . Та учительница, из-за которой он в шестилетнем возрасте едва не схлопотал отцовских «блинов». Память на лица, как известно, была у Кинтеля скверная, но на девяносто процентов он был уверен. Диана появилась в этой школе в прошлом году. Скорее всего, она, как и Кинтель, переехала с Сортировки. Порой Кинтелю казалось, что Диана его тоже помнит, хотя и не уверена. По крайней мере, она часто поглядывала на Рафалова как-то по-особому и придиралась больше, чем к остальным. В прошлом году она преподавала у шестиклассников русский и литературу, а в этом – вот сюрпризик! – стала в седьмом "А" еще и классной руководительницей. Впрочем, Кинтель не очень расстраивался. Русский язык для него не был трудной наукой, литература – тем более. Поведения он был спокойного и к мелким Дианиным пакостям относился философски.
Нынче, однако, Кинтеля взяла досада. Это когда в конце урока Диана заявила:
– Летом вы все обязаны были прочитать "Тараса Бульбу". Кто поленился, читайте безотлагательно. Скоро мы начнем изучать это лучшее произведение Николая Васильевича…
"Обязаны были прочитать"! Кинтеля толкнула неожиданная злость. В последнее время он стал замечать в себе такие вот вроде бы беспричинные вспышки раздражения. И не всегда сдерживал их: надо клапаны-то открывать, чтобы "выпустить пар". Сейчас, правда, сдержался. Но не совсем. Сказал вполголоса:
– Ох уж, "лучшее"…
"Вечера на хуторе…" – это да! Кинтель очень любил их, читал не раз еще и до прошлогодней поездки. А "Тараса Бульбу" впервые прочел на "Кутузове", и повесть эта его… ну как ржавой теркой по душе. Был это какой-то совсем другой Гоголь, хотя вроде бы там тоже Украина, казаки…
– Чем недоволен Рафалов? – поинтересовалась Диана Осиповна.
– Всем доволен. Только "Вечера…" лучше.
– Ты уж поднимись, будь любезен, когда беседуешь с преподавателем… Оценка произведений – дело, как говорится, вкуса. Но есть школьная программа. И кроме того, "Тарас Бульба" – это самая героическая книга Гоголя. Сгусток патриотизма…
Ох, не надо было связываться! Но, глядя в окно, Кинтель тихо спросил:
– Это, что ли, когда в Днепр евреев кидают? Или польских грудных младенцев на копья?
Класс притих. Особенно Бориска Левин, скромненький такой очкастый шахматист, с которым Кинтель сидел на одной парте.
- Предыдущая
- 16/72
- Следующая
