Ампула Грина - Крапивин Владислав Петрович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/71
• Следующая

Девочка поправила бейсболку и спросила:

– Ты его нечаянно грохнул? Или нарочно?

– Конечно, нечаянно. Зачем бы я стал нарочно… – сказал я без всякой сердитости. Ребятишки мне понравились (вспомнились те, которых видел на тропинке, из вагона).

– Как зачем? Чтобы съесть поскорее, – деловито разъяснил мальчик.

– Нет, я не хотел поскорее. Просто запнулся…

– Ты сильно расшибся? – серьезно спросила девочка (заботливая какая!)

– Не сильно. Только вот арбуз…

– Тут уж ничего не поделаешь, – рассудил мальчик. – Придется тебе его съесть.

– Конечно, придется…

Мальчик поглядел недоверчиво:

– Думаешь, ты справишься с ним?

– Конечно, нет. Садитесь, помогайте.

Они запросто, будто я их давний знакомый, сели на корточки, взяли каждый по куску. С аппетитом зачавкали. Я тоже. Но долго чавкать без всякого разговора было как-то неловко. И я спросил мальчика:

– А что это у тебя на шлеме написано? Такое название газеты здесь у вас?

По краю треуголки тянулись крупные, старинного вида буквы.

– Да. – Мальчик солидно кивнул. – Это Инская городская газета.

– Странное какое у нее имя…

Перевернутые буквы складывались в слова:

– Нисколько не странное, – сообщил мальчик, отклеивая от щек арбузные семечки. – Дело в том, что раньше, в лошадиные времена, в Инске была почтовая станция.

"Образованные детки, – подумал я. – Или, как говорится по-научному, эрудированные …" Но девочка не оценила мальчишкину эрудированность. Покачала головой:

– Ох ты Толя… "Лошадиные времена"…

– А как еще сказать, если не было машин! – не смутился Толя.

– В эпоху гужевого транспорта, – сказал я, выгрызая изнутри арбузную корку (ребята выгрызали так же). Мальчик возразил:

– "Лошадиные времена" понятнее…

– Пожалуй, да, – согласился я. Мне нравилось разговаривать с этими пацанятами, вспомнились Пузырёк и Тюнчик. – А почему вы говорите «Инск», "Инская"? Здесь же Ново-Заторск…

Они, кажется, насупились. Чуть-чуть. Мальчик глянул недоверчиво:

– С чего ты взял?

– Видел надпись на вокзале.

Девочка будто пожалела меня:

– Ох, куда тебя занесло… Ты, значит, приезжий?

– Ну да! Я отстал от поезда. Вот из-за этого арбуза. Купил его, а в вагон не успел…

Я не врал специально, а просто не хотел вдаваться в подробности.

– Тогда тебе надо к начальнику вокзала, скорее! – заволновалась девочка. – Он поможет…

А в самом деле! Почему я сразу не додумался? Ведь у начальника-то связь со всеми… как их… транспортными средствами. Может, и с пассажирскими катерами тоже…

Я вскочил.

– Спасибо за совет.

– А тебе спасибо за арбуз, – откликнулась девочка.

– Да. Теперь главное – успеть до ближнего туалета, – сообщил мальчик.

– Толька, ты хулиган, – сказала девочка.

– А чего? Будто тебе самой не надо!

– Но я не кричу про это на весь Инск. При посторонних… Иди сюда… – Толя подошел, и она принялась отлеплять арбузные семечки от его щек.

Мне стало грустно. Не хотелось быть посторонним. Хотелось, чтобы кто-нибудь так же отколупывал от моих щек семечки и понарошку обзывал хулиганом.

– Пока, – сказал я ребятам и пошел назад, к пристани.

Меня беспокоила та же проблема, что и Толю, но я решил ее быстро, за контейнерами. И с облегченной душой отправился искать начальника.

Пока я шагал вдоль воды (по плоскому песку, замусоренному щепками, жестянками и обломками кирпичей), у меня появилась другая мысль: "А на фиг мне начальник вокзала!" Надо навести справки у начальника пристани! Наверно, он может связаться с катером и попросить отыскать на нем пассажира Мерцалова. И, наверно, разрешит нам поговорить друг с другом… Если, конечно, есть на пристани контора и начальник. Я не помнил там никаких строений, помнил только шаткий деревянный причал.

Контора была. Кривой домик, обитый фанерой и покрытый облупленной синей краской. Над крышей слабо полоскался длинный желто-черный вымпел. Отражали реку и солнце стекла широкого окна. По сторонам от окна я увидел две дощатые двери. На одной – никакой надписи, на другой – то что мне надо. Белая табличка: "Начальник пристани Н-Заторск №3".

Я постучал. Не дождался ответа, потянул ручку, вошел… Не было здесь ничего похожего на кабинет начальника. Были несколько пластмассовых столиков, кривые стулья, буфетный прилавок, а за ним – полки с бутылками, банками и сигаретными коробками. На прилавке горел солнечными бликами великанский самовар. Помятый, но надраенный. Из-за самовара выглянула тетушка с жалобным, но не сердитым лицом.

– Тебе чего, голубок?

– Мне… я думал, здесь начальник. Там написано…

– А, да мало ли нынче где чего написано… – Она махнула рукой, будто отгоняла муху. – Всё поперек смысла… Написано «контора», читай «забегаловка», написано «Регент», читай… Ладно. Тебе он зачем?

"Регент?" – чуть не сострил я, но не посмел. Сказал кислым голосом то, что приготовил заранее – коротко и внятно:

– Я из интерната. Ехал с воспитателем в другой интернат, в Горнозабойск и отстал от катера. А воспитатель уплыл. Не знаю, как быть…

– Вот бедолага-то!

Она не стала длинно расспрашивать и охать. Выволокла из под прилавка тяжелый телефонный аппарат. Я такие видел только в кино про войну с фашистами. На пластмассовой коробке торчала ручка, будто у мясорубки. Тетка остервенело завертела ручку, потом схватила трубку.

– Маркелыч! Маркелыч?! Ну, где тебя носит окаянная сила! Тут пассажир пришел… Какой-какой! Отставший, говорит… – Она глянула на меня: – С какого ты теплохода?

– "Речник-три"! – вспомнил я.

– С «Тройки», говорит… С воспитателем ехал, он детдомовский. Тот уплыл, а мальчонка остался… Ну ясно, что обалдуй… – Она опять посмотрела в мою сторону: – Это не про тебя, про воспитателя твоего… Как его звать-то?

– Мерцалов Ефрем Зотович, – сказал я отчетливо. Буфетчица повторила это в микрофон.

– Маркелыч, ты давай не мешкай, ребенок переживает…

Она бухнула трубку с наушником и микрофоном на железные рогатки, объяснила мне:

– Обождать надо. Это ведь не сразу. С ихней калошей пока свяжешься… Кабы Инская линия, тогда проще, а тут ведь порядки, как в правительстве… Кушать хочешь?

– Не-а, спасибо. Я в поезде позавтракал… – (Да еще арбуз… Жидкость-то выкачал, а мякоть осталась; я хихикнул про себя).

– Ну, все равно. Угостись хоть вот так, маленько… – Тетушка вынесла, поставила на столик стакан с коричневой жидкостью и блюдце с пирожным.

Я опять сказал спасибо и сел. Жидкость оказалась яблочным соком. Пирожное было сухое, но все равно вкусное. Я даже крошки подобрал со столика. И стал смотреть на телефон. Тетка тоже поглядывала на него. И на меня – сочувственно так… Ждали недолго. Телефонная коробка подпрыгнула, взорвалась трезвоном. Буфетчица снова схватила трубку.

– Чего?.. Как это так?.. Подожди, повтори по порядку… Вот ведь нечистая сила!.. – Она брякнула трубку на развилки так, будто старинный телефон был в чем-то виноват. А мне сообщила:

– Нету на борту пассажира Мерцалова, Ефрема Зотыча. Всех опросили, нету. Говорят, может, это тот, которого высадили в Малых Ельниках за то, что скандалил с капитаном. Пожилой такой, с большим и маленьким чемоданами, пивом пропах…

– Он и есть… – потерянно сказал я. – А эти Ельники далеко?

– Да не очень. Только ведь теплоходов туда нынче уже не будет, и с той стороны тоже. А с автобусами полный кавардак… Тебе, милок, лучше бы пойти в детскую комнату, рассказать как и что. Они помогут…

– Ну уж нет! – вскинулся я.

Больше всего я боялся попасть в лапы к ментухаям. Знаем мы это дело! Толком слушать ничего не станут, для начала сразу в спецприемник, а потом уже потихоньку начнут разбираться. "У нас план…" А могут и в карантин загнать, на всякий случай. И уж первым делом, конечно, прическа под машинку! А у меня только-только волосы отросли по-человечески, я в спецшколе всякими хитростями уклонялся от регулярных стрижек…

• Предыдущая
• 18/71
• Следующая