Роль второго плана - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/22
• Следующая

– Это ж еще попасть надо. Можно глаз выбить.

– Нельзя. Трубочка на штативе стоит. Главное, чтоб артист не шевелился. Потом немножко компьютером подрехтуют и порядок.

– Кого подрехтуют? Артиста?

– Изображение! Сейчас в кино без компьютерных технологий никуда. Лет через двадцать кинопленки уже не будет. Все спецэффекты и трюки будут на компе делаться, – Жора сверкает эрудицией, как игрок «Что? Где? Когда?»

– Но артисты, надеюсь, останутся?

– Поживем – увидим. Короче, я вчера весь день на площадке и проторчал. А после отмечать поехали. Ох, Андюхин, – Жора потирает бок, – в ментуре пьют много, сам знаешь… Но как там хлещут, это смерть! Водку – стаканами и без закуси. Я после второго залпа завязал, иначе б умер. Черт с нею, с офицерской честью, здоровье дороже. А ребятам, хоть бы хрен. Как и не пили. Лабудянский, правда, не остался с нами. Сразу после съемок уехал по делам. Но зато группа оторвалась… Сегодня продолжают снимать. В павильоне.

Надо отметить, утром Георгий был похож на автолюбителя, без доплаты сменившего старый «Москвич» на новый БМВ. Неземное счастье меж рогов. И даже остаточные явления растворились в океане горячих эмоций, как сахар в чашечке кофе. Правда, выхлоп до конца не растворился.

– Я после вчерашнего, знаешь, о чем подумал? – Георгий раскидывает руки вдоль спинки дивана и закатывает глаза, – вот что после нас останется? Ну, в смысле следа в истории?

– Ты хочешь наследить в истории?

– Через десять лет никто не вспомнит, что были такие менты Жора с Андрюхой. Ну, еще Укушенный. Что кого-то ловили, писали какие-то бумажки, вербовали народ стучать…Иногда выпивали… Это никому не будет интересно. Много вас таких на просторах вечности. Как говорят в кинематографе, роль второго плана. И с чем мы уйдем? Понимаешь, Андрюхин?

– Не знаю, куда собрался уходить ты, мой философский друг, а лично я сегодня иду к Рудольфу Аркадьевичу. Вернее, хочу пригласить его сюда.

– Зачем?! – Жора подскакивает с дивана, словно ему в задницу выстелили шариком из трубки по итальянской технологии.

– У меня созрели к нему пара вопросов.

Я рассказываю Георгию о моем визите в «Бармалей».

– Я чувствовал… Чувствовал, – азартно потирает руки будущая кинозвезда, – теперь понятно, почему они про тот день молчат… Они вместе были, это и дураку понятно. Но где?

– Это я и хочу спросить. Не исключено, промеж ними романчик вышел, Рудольф решил с шефом отношения выяснить, да не удалось мирно договориться. В процессе статуэткой ему и засандалил.

– Точно! А жена в это время в машине ждала. Поэтому она и молчит. Не хочет хахаля сдавать. Вдова-героиня. Понимает, что лучше потерпеть. Без признанки ее вряд ли по такому убийству осудят. Зато любовника сохранит. Ты когда хочешь его вызывать?

– Прямо сейчас. Чего откладывать?

– Правильно. Чтоб через час здесь сидел. Ты жестко вызывай, без соплей. Типа, лучше сами придите. Чтоб понервничал. Колоть легче будет.

Набрать номер Шилова я не успеваю, в кабинет врывается Укушенный.

– Андрюхин, диктофон у тебя?

– Да, – я извлекаю из сейфа старенький «Панасоник» с треснутым корпусом, – батарейки, правда, сдохли.

– Я новые куплю. Клюнули, собаки, клюнули! – Борька возбужден, как бык перед началом схватки.

– Кто? – спрашиваем мы хором.

– Дилеры! Помнишь, я говорил, где-то под боком сука завелась, наркотой торгует?

– И чего? Вычислил?

– Скоро узнаю, где окопались. Человек договорился партию «герыча»взять. Сегодня встречается, чтоб подробности оговорить, а дня через три передача будет. Я ему хочу диктофон зарядить. Лишняя доказуха не помешает.

– Аккуратней… Найдут – одним трупом больше.

– Не найдут. Он в трусы спрячет. И я его прикрывать буду.

– Вымыть потом не забудь, – предупреждает Георгий, – или в пакет пусть завернет. А то мандавошек подцепим ненароком.

– Хорошо, – Укушенный прячет диктофон и идет к двери.

– Борь, погоди, – останавливаю его я, – ты в истории наследить хочешь?

– Чего-чего? – у Борьки вытягивается лицо.

– Ну, кем ты хочешь остаться в истории человечества?

Укушенный пожимает плечами, так, наверно, и не поняв вопроса.

– Человеком. Раз человечество. Не козлом же…

Когда он скрывается за дверью, я возвращаюсь к прерванному делу.

– Алло… Маша? Это из милиции. С Рудольфом Аркадьевичем соедини… Что?!… Когда?!…Е-е-е… Мы сейчас, сейчас приедем…

– Что стряслось?! Замочили?! – кричит Жора, едва я кладу трубку. -

Нет… Сам отравился. Пару часов назад заперся в кабинете и наглотался таблеток.

– Жив?!

– Да… Увезли в реанимацию. Перспективы фифти-фифти. Будем надеяться, медицина победит.

– Гоним!

Гоним, мы, по обыкновению, на своих двоих. Аккумулятор Борькиного «Мерседеса – 412» сдох окончательно и восстановлению не подлежит. О служебном транспорте мы даже не заикаемся. Не дадут, даже под угрозой ядерного оружия.

– Нервишки не выдержали, – предполагает Жора, когда мы летящей походкой выходим из отдела, – прикинул, что сейчас его амуры выплывут, и траванулся. Крепко его приперло, раз самоликвидацией занялся.

– Чего ж он раньше не траванулся? Бочкаревскую вдову не вчера приземлили. Давай прибавим, вон автобус.

Мы отпускаем тормоза и успеваем втиснуться в последнюю дверь «Икаруса».

– Это и непонятно… А, может, это мент бывший из казино стуканул, что ты приходил?

– Ему то зачем?

– Деньжат срубить. Его из ментуры, случаем, не за взятки выперли?

– Да откуда я знаю?

– То-то… А здесь вариант денежный – убийство, все-таки. Позвонил Шилову и намекнул – гони бабки, кое-что расскажу. У того «очко на минус» [очко на минус (жарг) – испугаться], естественно, заплатил. Любой бы заплатил. Мокруха – это не карманы резать.

Я хочу занять положение поудобней и вдруг ловлю какой-то недоброкачественный взгляд, сверлящий нас с Жорой. Взгляд принадлежит милой старушке, сидящей в метре от нас. Поворачиваюсь и замечаю еще несколько лиц, сведенных немым вопросом. Все. Понял. «Очко на минус», «мокруха – не карманы резать», «вариант денежный»… Сказано было громко, чтоб я расслышал в шумном салоне. Я расслышал. Остальные тоже.

Я провожу ладонью по шее, что на нашем языке жестов означает «кончай базар». Жора пожимает плечами и замолкает до конца поездки. Зачем строить версии, если через полчаса все выясним? Может, Шилов записку оставил. В конце концов, он пока жив и сам все объяснит. В одном Жора несомненно прав, приперло Рудольфа Аркадьевича здорово. И уж во всяком случае, не из-за разбитого мной стекла. Признаться, с того момента меня гложет противный и занудный червячок, намекающий, что я мелкий хулиган.

Покинув автобус, мы знакомым маршрутом, продираясь сквозь вонь, добираемся до проходной фабрики. Милицейских машин нет, значит, либо коллеги еще не доехали, либо им просто не сообщили. Сообщат позже, из больницы. Конечно, если этого захочет Рудольф Аркадьевич. Знакомый «Фольксваген» на площадке заводоуправления. Стекло заклеено полосками скотча. Червячок превращается в червя. Успокаивает одно. Я не по злобе душевной, а в силу непредвиденных обстоятельств и токма ради истины.

В приемной несколько взволнованных господ, вероятно из числа заводских руководителей. Кабинет Шилова открыт, но туда никто не проходит. Жора представляется, просит покинуть приемную всех, кроме Маши. Маша, к слову, выглядит спокойно, будто каждый день на заводе кто-то травится. Меня посещают нехорошие мысли. Уж не она ли подсыпала отравки в чай Рудольфа Аркадьевича? И не она ли, часом, лишила жизни своего предыдущего начальника? А Жора с ней в разведчиков играет, в кино зовет сниматься, вместо того, чтобы посмотреть на секретаршу трезвым взглядом. Я, как вы понимаете, выражаюсь фигурально. Давно пора красотку на дыбу в Тайный приказ. Да плеточкой, плеточкой…

– Рассказывай, – без преамбулы начинает Георгий, сев напротив нее, когда посторонние покинули приемную

– Он с утра дерганый был, словно не в себе. Как с температурой, – Маша достает сигарету и прикуривает, – совещание отменил, просил ни с кем не соединять.

• Предыдущая
• 16/22
• Следующая