Полное блюдце секретов - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/39
• Следующая

«Королев Игорь Валериевич, 1967 года рождения, уроженец Ленинграда, выписан в 1988 году в связи с осуждением. Место работы – средняя школа номер…»

Белкин повернулся к паспортистке.

– А почему он выписан в 1988 году? Он ведь в 1987 сел?

– Полгода прошло – и выписали. В соответствии с законом.

– Понятно. Вы, случайно, не в курсе расселения двадцать пятого дома по Рябиновой?

Там два года назад произошло убийство семьи.

– Я слышала эту историю. Кажется, их ограбили. А вас что конкретно интересует?

– Дом действительно должен был идти на расселение? И как потом получилось, что он перекочевал в нежилой фонд?

– О, это не к нам. Идите в исполком, в КУГИ. Мы только пропиской-выпиской занимаемся. Но, если честно, мы тогда действительно удивились. Дом еще вполне был пригоден для жилья, жалоб от квартиросъемщиков не поступало. На нашем участке есть дома в гораздо более плачевном состоянии, но их не расселяют. Начальству, впрочем, виднее.

Белкин достал из архива следующую карточку. Переписал данные соседей Королевых.

В одной квартире жила семья из трех человек, во второй одинокий мужик. Мужик был прописан с шестьдесят первого года, то есть наверняка хорошо знал Королевых. Вовчик посмотрел на часы с календариком. До названного Шалимовым срока оставалось восемь дней. Можно еще подсуетиться. А то ведь правда перестреляют друг друга без разбора.

Петрович как-то сказал, что порой истину не видно, потому что она лежит на самом видном месте. К чему это, Вовчик? Как к чему? Вполне возможно, Шалимов и его компания ищут причину слишком глубоко. А мы поищем ее на поверхности.

Белкин захлопнул блокнотик и вновь обратился к паспортистке:

– Позвонить можно?

– Присаживайтесь, Константин Сергеевич. Вынуждены еще раз потревожить вас. Кое-что не связывается.

– Да, пожалуйста.

Женщина в прокурорской форме раскрыла папку и извлекла документы. Она была симпатична, но униформа портит любую внешность. Данную мысль Костик вслух решил не высказывать. Будем официально вежливы.

– Я беседовала вчера с потерпевшим. Кстати, знаете сколько ему лет? Семнадцать. А вы взрослый человек и к тому же сотрудник милиции. Нашли, с кем связываться.

Потерпевший утверждает, что вы первые пристали к нему и его друзьям. Вставили в пистолет сигарету и наводили на потерпевшего, говоря, что сейчас дадите ему прикурить.

Такой факт имел место?

Костик ухмыльнулся.

– Имел. Знаете, как здорово смотрелось. А еще я хотел заставить их снять штаны и целовать друг друга в задницу. Извиняюсь за откровенность. Совсем глупый стал – что думаю, то и говорю.

– Может, вы не верите мне? Прочтите сами его объяснение.

– Да ладно, как можно вам не верить?

– Так вы согласны с его показаниями?

– Не-а.

– Хорошо. Вы в прошлый раз утверждали, что действовали строго по закону о милиции, в той его части, что касается применения оружия. То есть представились, вытащили пистолет, произвели выстрел вверх, предупредили, что будете стрелять на поражение и только после этого, убедившись, что иного выхода у вас нет, выстрелили в потерпевшего.

После каждого перечисления Казанова утвердительно кивал головой.

– Каким же образом одна пуля выбила окно на третьем этаже близлежащего дома и попала в портрет хозяина, висевший на стене?

– Хозяин висел на стене?

– Не паясничайте. Портрет.

Казанцев был неприятно удивлен. Допижонился. Когда он стрелял, вроде никакого дома не было. А может, он не заметил его от волнения?

– Отрешетить могло. У нас случай, знаете, какой был? Задерживали на квартире вымогателей. Участковый пистолет достал и пальнул вверх для предупреждения. Пуля отрекошетила, и ему же в макушку шлепнула. Хорошо, что башка оказалась деревянной, поэтому он отделался синяком.

– Вы понимаете, Казанцев, что речь идет о возбуждении уголовного дела против вас?

– Конечно. Я так не хочу на зону, просто не представляете.

– Вы туда попадете.

– Можно водички попить? Пересохло.

– Пейте.

Казанцев опрокинул графин, не наливая воду в стакан.

– Я готов.

– Далее. Со слов потерпевшего и свидетелей вы не представлялись сотрудником милиции, не предъявляли своего служебного удостоверения.

– Какая неожиданность! Надо же! По-моему, я предъявил не только удостоверение, но и справку, что оно настоящее. Вместе с удостоверением я показал вкладыш, разрешающий посещение паспортных столов, бумажку, что прошел медицинский осмотр, и, кажется, выписку из протокола соревнований по стрельбе, где мной было занято почетное четвертое место.

– Если вы не прекратите паясничать, я доложу вашему руководству.

– Все, молчу. Ни в коем случае не докладывайте. У начальника обострится язва.

– Я не могу проводить между вами и потерпевшим очную ставку, потому что дело еще не возбуждено. Вы это прекрасно знаете. Но в материале имеются явные противоречия.

В ваших с ним показаниях. То есть очная ставка необходима. Я не вижу иного выхода при той позиции, что вы заняли.

– Нормальненько. Если я сейчас расскажу, что шел вечером пьяный, пристал к невинным подросткам, угрожал им пистолетом, после чего пальнул в одного, – никаких разногласий не будет. Зато точно будет уголовное дело. Если же я останусь на своих первоначальных показаниях, то появятся разногласия, и тоже необходимо будет возбудить дело. Я мысль слабо улавливаю, что мне сейчас говорить?

– Все вы улавливаете. И все прекрасно понимаете. Знаете, кстати, кто родственники у потерпевшего?

– Лучше не говорите, опять придется прятаться под стол.

– Они могут дойти до Смольного.

– О, вы мне напомнили еще одну забавную историю, не относящуюся к нашей теме. Но я вам все-таки расскажу. Очень хочется, аж распирает. Мой знакомый друг, дипломат, недавно побывал в Париже. Город такой. Сидит он как-то в ресторане, обедает, и вдруг соседний столик занимают русские, вернее, российские туристы. Как это сейчас принято говорить, «новые русские». Хотя по возрасту они были далеко не так новы. В общем, старые «новые русские».

Чисто по коммунистической привычке они достают пузырь водки, заказывают по порции закуски и начинают угощаться. Как вы, может, знаете, во всем мире не принято в рестораны и кафе приносить свое. И не надо даже таблички «Приносить и распивать запрещается». Мужичкам же побоку, глушат себе спокойно горькую.

Подходит официант и культурно так намекает, что, товарищи русские туристы, у нас так не делается. Будьте любезны убрать. И знаете, как они отреагировали? Один вскочил, схватил бед ного официанта за отвороты ливреи и стал кричать примерно следующее: «Я тебя, буржуй, научу уважать русских! Вот я вернусь домой, дойду до Смольного, и там с тобой разберутся!». Представляете? Французскому официанту, который по-русски понимает всего два слова – Горбачев и перестройка. А прикиньте, если б понимал все остальное? Сцена, достойная пера Задорнова.

Я не пойму, почему все идут в Смольный? Он что, медом намазан? Или там крутые разводящие сидят? У нас сейчас две команды бандитских не могут между собой разобраться, может, их тоже в Смольный отправить? Пускай разведут ребят.

– Я смотрю, у вас на все случаи жизни есть истории, – усмехнулась женщина.

– Точно, полные карманы. Постоянно при мне. Хотите еще что-нибудь услышать?

– Я хочу услышать от вас правдивые показания.

– Я их уже изложил в рапорте. Вы его не потеряли?

Женщина не отреагировала на вопрос Казанцева. Она достала чистый бланк объяснения и произнесла:

– Сейчас я переспрошу вас по перечисленным пунктам. Подумайте, прежде чем давать ответ…

Спустя полчаса Костик вышел из кабинета. В коридоре он случайно столкнулся со следователем, работавшим раньше в их районной прокуратуре.

– Привет, Казанцев. Слышал, слышал, молоток, я б тоже стрелял. Люблю это дело. Ты у Светки, что ли, был?

• Предыдущая
• 29/39
• Следующая