В человеческих джунглях - Кин Дей - Страница 11

• Предыдущая
• 11/33
• Следующая

– Да, – с мрачным видом проговорил Латур. – Я понимаю, что ты хотел сказать.

Мулен встал.

– Поверь мне, старик и я – мы очень любим тебя. Мы очень любили твоего отца. Ты один из немногих оставшихся действительно из этого края.

Ты настоящий парень. Но с того времени, когда на твоих землях ничего не было обнаружено и ты вынужден был, чтобы есть каждый день мясо, занять должность помощника шерифа, ты стал невыносим. Как будто ты ненавидишь весь мир, и все ненавидят тебя. Но это неправда. Почти все люди во Френч Байу тебя любят, или, вернее, они любили тебя, если бы ты позволил им это. Латур сухо ответил ему:

– Почти все люди, которые хотели меня спустить три раза.

Мулен казался обеспокоенным.

– Должен признаться, что меня это очень беспокоит. Мы поговорим об этом утром, когда я протрезвею, и мы посмотрим, что можно будет сделать и как поймать этого типа. Черт возьми! С твоими наградами во время войны в Корее, которые ты получил, не говоря уж об этой великолепной русской, чей дедушка был не то принцем, не то князем или чем-то в этом роде, если с тобой что-нибудь случится, все большие газеты, радио и телевидение не менее чем через двадцать четыре часа оповестят весь мир, что в нашем маленьком городе произошли такие ужасные вещи. – Мулен вытер пот носовым платком, – и что же тогда произойдет? Прощай хлеб с маслом и здравствуй тюрьма! – Он улыбнулся. – Но, боже мой! Это стоило того. Это был бы просто рождественский праздник!

Он проводил Латура в салон, где и уселся на свое место за карточным столом.

– Ну, валяйте, парни. Дайте мне карты.

Латур, в течение нескольких минут понаблюдав за игрой, решил спуститься в холл. Этот разговор с Муленом не помог ему выяснить, кто же пытался его убить. Но он дал ему пищу для размышлений.

Вместо того, чтобы прямо направиться во владения Лакосты, Латур сел на ступеньки кирпичной церкви, находящейся напротив отеля.

Латур стал вспоминать подробности вечера, проведенного с Ольгой. Может быть, во многом он был сам виноват. Никакая женщина не могла любить мужчину физически, если у нее не было никакого к нему чувства. Но тут было больше, чем страсть, это было пламя, взращенное в желании нравиться ему. Латур почувствовал, что краснеет. Он даже не нашел для нее ни одного ласкового слова, не пытался даже объяснить ей, как он любит ее. Всегда это проклятая гордость! Он настолько привык считаться только со своими собственными переживаниями, что даже не поинтересовался, что она чувствует. Те русские слова, может, и не были ругательствами, может, это были слова нежности. Когда она посмотрела на него, она, вероятно, ожидала, что он скажет, что по-прежнему, любит ее, что между ними было больше, чем простое желание. Быть может, это он, а не Ольга, проложил между ними барьер, который разделял их. Он снова вспомнил ту ночь, когда был вынужден повторить то, что сказал Джон Шварт, что то богатство, на которое он рассчитывал, полетело прахом. Ольга не закричала, не стала укладывать чемодана, не стала угрожать, что покинет его. Она только проговорила:

– Как это ужасно для тебя!

И она бросилась к нему в объятия, чтобы утешить его!

Латур встал, покинул церковные ступеньки и сел за руль своей машины. Он медленно рулил по улице Лафит до ее пересечения с основной магистралью, которая вилась между полями тростника и болотистыми укреплениями, чтобы достигнуть плантации Лакосты в районе Биг Бенда.

Как только он удостоверится относительно Риты, он решил после этого поговорить с Ольгой. Он, может быть, неверно ее понял.

– Кто знает? – сказал он себе. – Может быть, это мое дурацкое воображение заставляет меня видеть зло и ненависть там, где этого совершенно нет.

Когда Латур покинул улицу Лафит, ночь, спокойная и тихая, напомнила ему темное, влажное покрывало.

Единственными признаками человеческого существования были раскиданные то тут, то там одинокие хижины, некоторые освещенные, некоторые темные. Освещение осуществлялось керосиновыми лампами и фонарями. Прогресс еще не достиг этих мест. Эта часть берега еще не изменилась. Обитатели этих по-прежнему сажали дикий рис, рыбачили, браконьерствовали или работали на земле, чтобы иметь возможность для существования.

В какой-то момент Латуру показалось, что за ним следовала машина. Он остановился у обочины дороги и стал ждать, пока машина проедет мимо него. Было настолько темно, что он с трудом смог различить силуэт мужчины, сидящего за рулем: казалось, что на нем была надета большая соломенная шляпа, какие носят большинство черных рабочих на нефтяных промыслах.

Латур снова пустился в путь и остановил свою машину на пять километров дальше, перед небольшим кабаком, покрытым рекламами пива и фруктовых соков, известный под названием Биг Бой.

Его хозяин, толстый негр, был одним из тех хозяев в этом крае, которые настаивали на задержании Хенни под тем предлогом, что товар, который он поставлял, был недоброкачественным.

В проигрывателе была поставлена пластинка с Дюком Эллингтоном. Перед баром было полно старых машин, большинство которых были заняты парочками слишком пьяных и слишком влюбленных, чтобы беспокоиться, что их видят.

В машине, стоявшей неподалеку от машины Латура, молодая негритянка умоляла своего компаньона выказать большую активность. Ее голос был хриплым и измененным, каким был голос Ольги недавно. Но ей, безусловно, было совсем не стыдно показывать свои чувства, так же, как ей было не стыдно просить парня показать себя более предприимчивым. Было над чем задуматься.

Латур прошел в бар. Шум человеческих голосов постепенно стих. Кто-то включил проигрыватель. Белый, который стоял возле стойки бара, был представителем власти и порядка.

Биг Бой занимался обслуживанием одной парочки в другом конце помещения. Он немедленно покинул их, чтобы быть в распоряжении Латура.

– Вот и я, капитан, – проговорил он, обнажая в улыбке белые зубы. – Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Я хотел, чтобы ты дал мне, если это возможно, небольшие сведения, сказал Латур.

Биг Бой вытер пот со лба при помощи грязной тряпки.

– Я весь к вашим услугам. И спасибо, что разрушили торговлю Хенни. Вы даже не можете себе представить, как обращался с нами, как с клиентами, Хенни.

Латур закурил сигарету и коротко ответил.

– Не сомневаюсь в этом. Ты знаешь, что он заплатил залог и выпущен из тюрьмы?

– Да, мне это говорили, но даже то, что вы как-то разрушили его черное дело, уже дало свои плоды. Это будет висеть над ним, и если он снова начнет свое дело, это уже обойдется ему намного дороже. – Биг Бой старательно выражал свои мысли. – Это не потому, что я желаю парню зла или хочу, чтобы он был в тюрьме. Это просто потому, что при существующих федеральных ценах на виски честный коммерсант не может конкурировать с типом, который использует сахар, зерно и разные приспособления для изготовления зелья. Здесь некоторые негры и немногие белые пьют все, что угодно, если это недорого.

– Я понимаю.

Существующие правила запрещали Биг Бою предложить Латуру стакан вина. Он сделал все, что мог. Он вытер прилавок бара перед помощником шерифа до полного блеска.

– Итак, какие сведения я мог бы вам дать?

– В котором часу вы открываете свое заведение?

– Как обычно, около семи часов. Между семью и восемью, – ответил Биг Бой. – Раньше не стоит открывать. Нужно, чтобы все парни успели вернуться с полей или с другой работы, успели приготовить себе обед и поесть, прежде чем идти за своими маленькими подружками. Так что, за исключением некоторых очень спешивших парней, заведение обычно заполняется к девяти часам.

– А вы были здесь, я хочу сказать, у бара, без четверти восемь?

– Ну, конечно, сэр, я был. Безусловно, были и Бесси, и я, мы тут живем позади.

– Ты видел меня, когда я проезжал с Хенни?

– Нет, я ничего не видел.

Лицо Биг Боя напряглось от усилия вспомнить.

• Предыдущая
• 11/33
• Следующая