За Синей рекой - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 17

– Э-э… э-э… Как судебный исполнитель я не раз… неоднократно… иногда доводилось… кх-кх! Итак, как уже было сказано, находящийся здесь пан Борживой из Сливиц занял в казне магистрата сумму в триста золотых гульденов на какие-то свои неотложные нужды. Многие из членов совета выступали против этого займа. Деловые качества пана Борживоя оставляют желать лучшего, и это ни для кого не секрет.

Когда пан Борживой в полном смысле слова выбросил деньги на ветер, я ничуть не удивился. Дальнейшее вам известно от самого пана Борживоя. На справедливое требование магистрата о погашении долга он ответил категорическим отказом. Повторный запрос вызвал угрозы с его стороны. Прошло целых полгода, господа, прежде чем терпение города лопнуло! Целых полгода!

Наконец имущество пана Борживоя было описано. Вот только одна деталь, характеризующая полную незаконопослушность этого человека. Нашего уполномоченного, который должен был официально описать его скудный скарб, он впустил лишь для того, чтобы выбросить из окна. Нам пришлось прибегнуть к услугам тайного агента и заслать в дом муниципального чиновника под видом бродячего клопобоя. В этих старых рыцарских замках всегда, знаете ли, полно разных насекомых…

(Пан Борживой отчетливо заскрежетал зубами, но ничего не сказал.)

…Спустя несколько дней, – продолжал Кандела, – мы уже располагали достоверными сведениями о том, что стоимость имущества нашего должника не превышает четырехсот гульденов. Был направлен судебный исполнитель, то есть я, с соответствующими предписаниями и тремя гвардейцами из числа горожан. Мы должны были взыскать с пана Борживоя из Сливиц причитающуюся сумму, то есть практически все его имущество.

Мы, конечно, были готовы к некоторым неудобствам. Я неоднократно встречался с проявлениями неудовольствия со стороны господ, у которых выносили сундуки. Однако с подобным довелось столкнуться впервые.

Злостный неплательщик устроил настоящую кровавую баню. Первый гвардеец – между прочим, отец восьмерых детей, владелец бакалейной лавки, – был сражен арбалетной стрелой, выпущенной из башни. Двое других, обходя башню с флангов, прикрывали мое наступление на главные ворота.

Ужасный крик сотряс воздух! Второй мой соратник, также весьма достойный человек, чесальщик шерсти, попал в волчью яму и напоролся на острые колья. Он скончался после сорока семи минут нечеловеческих мучений.

Третий подобрался уже к самой стене, где чья-то жестокая рука внезапно опрокинула на него чан кипящих помоев. В тот же миг из ворот выскочил сам Борживой и приставил к моему горлу обнаженную саблю. Я сдался превосходящей силе противника…

Злобный варвар, не желая выплачивать долг, связал мне руки веревкой и уволок «в полон» – так он выразился. Я покинул Сливицы против своей воли, как пленник пана Борживоя, осыпаемый насмешками и так называемыми остроумными шутками его холуя Гловача.

Я почти закончил, господа. Буду краток. Все вы были свидетелями того, как мы появились в окрестностях Кейзенбруннера под высоким раскидистым дубом, где прозвучало выступление брата Дубравы. Выступление содержательное, хотя и во многом спорное. Я целиком и полностью поддерживаю муниципалитет, воспретивший брату Дубраве публичные речи в стенах города. Ведь если вдуматься, к чему он вас призывает? Сбросить так называемые оковы? Оковы, извините, чего? Приличий? Законности? Здравого смысла?

Впрочем, оглядываясь сейчас вокруг себя, я понимаю, что напрасно считал его затею изначально пропащей. Брат Дубрава все-таки нашел себе достойных последователей. Но кто они, эти люди? Велика ли их ценность для общества? На этот вопрос возможен лишь один исчерпывающий ответ: увы! Объявляю открыто, что нахожусь здесь вопреки своему желанию, как жертва кровожадных наклонностей пана Борживоя! Известно ли вам, что он похитил меня с целью подвергать пыткам, причем Гловачу вменяется в обязанность сочинять о моих страданиях баллады и отсылать их в муниципалитет?

– Я тебя пытал, насекомое? Я тебя мучил? – взревел пан Борживой, который за время долгого вынужденного молчания сделался густо-свекольного цвета. – Тебя нужно было повесить вниз головой на первом же суку!

Господин Кандела затряс своими бульдожьими щеками и приготовился «достойно ответить», но тут поднялся брат Дубрава.

Это был совсем молодой человек, склонный к полноте, но все еще по-юношески стройный, с немного сонным и ласковым взглядом. Казалось, он все время прислушивается – не то к самому себе, не то к чему-то таинственному вдали. Он был бос и облачен в длинную бесформенную хламиду из грубого полотна. За ухом он носил цветок.

– Тише, – молвил брат Дубрава, – мне кажется, сюда кто-то идет.

Спустя короткое время на берегу появились Мэгг Морриган, Зимородок и Марион с тряпичным Людвигом за поясом. При виде скопища незнакомых людей Людвиг мгновенно обвис, притворяясь обыкновенной игрушкой. Марион тоже оробела и постаралась спрятаться за спину Мэгг Морриган.

Зимородок остановился в десяти шагах от незнакомцев.

А тем временем на зеленом островке, незамеченные с берега, сидели двое водяных – Всемил и Немил. Ростом они были приблизительно с Людвига, с потешными сморщенными мордочками, перепончатыми лапками, крупными бородавками вдоль хребта и небольшими хвостиками, похожими на тритоньи. Морща пятачки, водяные наблюдали за людьми. Люди и забавляли их, и раздражали.

– Гляди ты, там еще трое, – проворчал Всемил. – И что им по домам не сидится? Что их всех в наш лес потянуло? То годами никто носа не казал, а теперь косяками пошли.

– Я так думаю, кум, – отвечал Немил, – это у них от сухости кожи. Я давно примечаю. Как начнет солнце припекать, так они совсем дурные делаются. Кто поумнее – тот в реку окунается, а эти – совсем шальные. Огонь развели. И сидят. Чего, спрашивается, сидят?

– Ты что же хочешь сказать, кум, что они жить здесь собрались?

– Неизвестно.

– Э, нет, – разволновался Всемил, – скажи, что ты так не думаешь! Совершенно не нужно, чтобы они тут жили!

– А они об этом знают? – едко осведомился Немил.

– Надо им сказать. Гляди! Эти трое тоже расселись. А если завтра еще придут? Надо срочно что-то делать!

Немил дернул пятачком:

– Что делать-то?

– Ну не знаю, не знаю, – вздохнул Всемил. – Гляди, пришлые уже и барахло свое разложили, едой с «этими» делятся… Может, они все съедят и уйдут, как ты думаешь?

Зимородка и брата Дубраву с его спутниками беспокоило приблизительно то же самое, что и маленьких водяных, – как бы им не остаться на этом берегу насовсем.

– По Черной реке проходила граница королевства Ольгерда, – говорил Зимородок.

Внимательно слушали его лишь Марион, Мэгг Морриган и Дубрава. Остальные больше были заняты вяленым мясом, которым поделилась с путниками лесная маркитантка.

– Должна быть здесь переправа. Паром или брод, – убежденно заключил Зимородок.

– Может, спросить у Людвига? – подала голос Марион. – Уж Людвиг-то наверняка знает.

– Оставь ты его в покое, – одернул ее Зимородок. Ему вовсе не хотелось рассказывать посторонним людям о сенешале. – Он и был-то здесь в последний раз, поди, лет двести тому назад. С тех пор все могло измениться…

Марион благоразумно замолчала.

– Да, переправа была, – поддержала Зимородка Мэгг Морриган. – Я что-то слышала о ней. Лесные маркитантки за реку не ходят, но кое-кто бывал на этом берегу.

– Хорошо, что вы здесь, – сказал, послушав их, брат Дубрава и поглядел ясно и доверчиво. – А то я совсем растерялся. Можете себе представить, никогда прежде в лесу не бывал. Как нам перебраться на тот берег, ума не приложу. А вы люди опытные, подскажете.

Зимородок переглянулся с Мэгг Морриган и сказал:

– Не знаю уж, куда вы идете, но пока что, получается, нам по пути. И нам, и вам, как я полагаю, позарез нужно за Черную реку. Так что вы пока здесь посидите, а я пойду и гляну, что там и как.

Некоторое время Зимородок расхаживал по берегу взад-вперед, насвистывал, бормотал себе под нос, отрывисто бросал: «Ага!..» или: «Вот как!..», пару раз запустил в воду камушком.