Перстень с печаткой - Беркеши Андраш - Страница 8

• Предыдущая
• 8/66
• Следующая

— Да вы войдите, — предложила Рози. — Или пойдемте на кухню, чего же стоять в коридоре.

— Книгу я потерял, — признался Кальман. — А фамилию и адрес, кому ее отдать нужно было, я запамятовал. Ох уж эта проклятая хвороба! — И стыдливо добавил: — На улице со мной это приключилось. Припадок… А когда в себя пришел, книги и след простыл.

— Бедняжка! Да вы хоть поужинали? — участливо спросила Рози.

— Мне сейчас не до ужина. Ну что делать? Пойти сказать хозяйке?

Илонка криво усмехнулась.

— Вам барышня все простит.

— Почему это?

Служанка пожала плечами.

— Да так…

— Опять ты говоришь глупости, — сердито перебила ее Рози. — И вообще, какое твое дело?

— Чего вы ссоритесь?

— Да вот девку зависть берет, что вы барышне нравитесь.

— Я? — удивился Кальман.

Илонка рассмеялась.

— Не прикидывайтесь малым ребеночком!

— Ах, оставьте меня в покое с этими глупостями! — возмутился Кальман и отвернулся. — Хватает с меня бед и без этого.

— Куда же вы, Пали? — закричала ему вдогонку Рози.

— В библиотеку. Скажу ей, а там будь что будет. В конце концов, что же я могу поделать, если я калека? Все знают, какой я…

Обе служанки соболезнующе посмотрели ему вслед.

На другой день Кальман проснулся рано утром. Чтобы успокоить нервы, он с ног до головы вымылся холодной водой. Но вид у него все равно был невеселый, когда он заявился на кухню, где Рози и Илонка тотчас же пристально начали его разглядывать. Кальман подсел к столу, без большого аппетита позавтракал и был настолько неразговорчив, что каждое слово приходилось вытягивать из него буквально клещами. Наконец отрывочно и с большой неохотой он рассказал служанкам, что хозяйка как следует отругала его, хотя он ничуть не повинен в утере книги.

— Так что вы, дорогая, сильно ошиблись, предсказав этой истории хороший исход, — упрекнул он Илонку. — Я настолько сильно нравлюсь барышне, что она без обиняков назвала меня дураком.

— Нужны больно вы барышне! — рассмеялась Рози. — Да у нее на каждый палец по кавалеру может быть, стоит ей только захотеть. Здоровых парней, не каких-то там инвалидов войны.

Илонка опустила пустую чашку на стол, поднялась, одернула фартучек, горделиво выпятила упругую грудь.

— Будь у меня такое богатство, как у нее, имела бы и я не меньше. Вот взять нас обеих да нагишом положить на лужке, чтобы люди не знали, кто — она, а кто — я, и еще неизвестно, какую из нас выбрали бы благородные господа.

— А мне известно! — подхватил Кальман, подмигнув Илонке. — С закрытыми глазами выбрал бы и не ошибся — и только вас, Илонка!

— Я, например, тоже не стала бы обзывать вас дураком, — в тон ему выпалила горничная и бросилась к двери, но неожиданно столкнулась с Марианной, не очень-то приветливо встретившей ее.

— Вы что это мечетесь, как безумная? Не можете быть осторожнее?

— Прошу прощения, — покраснев до ушей, извинилась Илонка.

Марианна смерила ее испытующим взглядом с головы до ног, затем с укоризной посмотрела на Кальмана.

— Н-да, наделали вы мне хлопот… — начала она, но мысль свою не продолжила, полагая, что остальные уже и без того хорошо знают, что именно она имела в виду, и повернулась к Рози: — Рози, дорогая, поезжайте в город и дайте в газетах «Фриш уйшаг» и «Восьмичасовая» объявления. В Цегледе едва ли читают какие-либо другие газеты, — добавила она, как бы отвечая на собственные мысли.

— Сейчас нужно ехать, барышня?

— Да, сейчас. А Илонка тем временем приготовит обед.

— Слушаюсь, барышня.

— Ну, а вы чего стоите? — повернулась она к Кальману. — Почему не занимаетесь своими делами? Лучше было бы, если бы вы больше думали о клумбах да грядках и меньше о юбках.

Ничего не ответив на выговор, полученный от хозяйки, Кальман, покорно согнувшись, вышел и отправился в сад.

Немного погодя Марианна ушла. Проходя вдоль ограды, она незаметно сделала Кальману рукой прощальный знак.

Выждав минут десять, он воткнул лопату в землю, умылся под садовым краном, вытер лицо своей клетчатой фланелевой рубашкой и неторопливым шагом направился к дому. Дверь кухни была распахнута. Илонка не заметила, как он вошел. Она сидела у стола, чистила овощи и, мечтательно наклонив голову на правое плечо, негромко напевала какую-то мелодию. Кальман неслышно, затаив дыхание прокрался за ее спиной, а затем вдруг решительно обнял за плечи.

Илонка взвизгнула от неожиданности, вскочила с табуретки, уронив с коленей эмалированный тазик с овощами.

— Наконец-то мы одни, — прошептал Кальман, привлекая ее к себе.

На лице Илонки тем временем изумление сменилось любопытством. Нет, она не сопротивлялась и на его поцелуи отвечала еще более страстными поцелуями.

В этот самый миг за его спиной хрипло задребезжал звонок. Кальман замер. Не ослышался ли он? Но звонок заверещал снова. Выругавшись, он растерянно улыбнулся и шепнул ей, что, мол, зайдет вечерком, пусть она оставит дверь незапертой. Пробормотав еще что-то нечленораздельное, он быстро вышел во двор.

У калитки в форме армейского лейтенанта стоял Шани Домбаи, а рядом с ним его невеста Маргит. Кальман едва узнал их: Домбаи за это время отпустил пышные усы, а Маргит в условиях конспирации превратилась в Гизи и перекрасилась в блондинку. На руке у Маргит болталась хозяйственная сумка, Шани опирался на палку.

Они сердечно, как и подобает давно не видевшимся фронтовым друзьям, обнялись. Илонка, наблюдавшая за их встречей из окна, могла видеть и как они обнимаются и как оживленно разговаривают.

Затем дверь распахнулась, и веселым, может быть, немножко хвастливым тоном Кальман представил Илонке своих гостей:

— Мой друг Петер Надь, его жена Гизи, а это и есть та самая красавица Илонка, о которой я тебе писал в госпиталь.

Они не подали друг другу руки, только раскланялись.

— Илонка, дорогая, состряпай что-нибудь такое, чтобы господин лейтенант и его супруга обязательно остались отобедать с нами. А об остальном я с хозяйкой договорюсь.

С этими словами Кальман и его гости покинули кухню. Уже из коридора до Илонки донеслись слова:

— Ну вот, Пали, и привели тебя доктора в полный порядок!..

А в это время в одном из номеров отеля «Астория» майор гестапо Генрих фон Шликкен беседовал со старшим инспектором Шалго. Шликкен был высокий, худощавый, физически крепкий человек, хотя ему уже перевалило за сорок. Белокурые волосы Шликкен в отличие от большинства прусских офицеров не стриг «под бобрик», а зачесывал назад. Крупный рот с припухлыми губами несколько оживлял его бледное лицо мертвеца. А глаза его могли буквально ежеминутно менять свой цвет — от светло-голубого до болотно-зеленого. Шалго, посмеиваясь, говорил:

— Итак, Хельмеци ты забираешь с собой?

— Обязательно. Мы встретимся с ним в Белграде, а оттуда на военном самолете летим в Афины. Дело в том, что в Греции две враждовавшие группы движения Сопротивления договорились между собой. А это для нас катастрофа. Хельмеци лично знает двух руководителей английской разведки в Греции. Если ему удастся внедриться в их ряды, мы разделаемся сразу со всем красным штабом.

— К сожалению, — заметил Шалго, — у нас здесь обстановка намного сложнее. В настоящее время мы не знаем даже, кто из членов нашего правительства ведет двойную игру.

— А хочешь, я тебе это скажу? — тоном превосходства спросил, улыбаясь, фон Шликкен. И тут же махнул рукой: — Впрочем, думаю, ты лучше меня знаешь все это! — Он подошел к окну и отдернул занавеску. — Оскар, когда я вернусь, обещай мне составить список этих деятелей.

— Я же сказал тебе: об этом ты попроси Сухорукого.

— Его я уже просил. И он обещал мне. Но тебе я доверяю больше. Не только как старому другу, но и как специалисту.

Шалго опустил тяжелые веки.

— Но все это ты мог бы узнать и от Хельмеци.

• Предыдущая
• 8/66
• Следующая