Первый эйдос - Емец Дмитрий Александрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/59
• Следующая

Даф так тщательно представила себе этого Рому, что чуть не прослезилась. Меф наблюдал за ней с интересом.

– Не хочу тебя огорчать. Писала Леся, – сказал он, когда в своих мечтах Даф забрела невесть в какие дебри.

Хрустальная мечта Даф разлетелась вдребезги.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила она.

Меф пожал плечами. Он и сам не мог сказать откуда. Порой объяснить сложнее, чем знать.

– Это неправильно, – сказала Даф, смертельно обиженная за свою мечту. – Чудовищно неправильно! Глобально неправильно!

Меф хмыкнул.

– Хочешь, я заставлю Рому бегать с кисточкой и исписать тут все заборы? Мне не сложно, – предложил он. – Лесе будет приятно. Возможно, она даже уйдет из секции пулевой стрельбы, бросит пить пиво и вместе с Ромой станет играть на виолончели.

Меф предлагал всерьез, однако Даф отказалась.

– Нет. Вмешиваться нельзя. Пусть все идет, как идет…

Неожиданно что-то заставило Дафну остановиться. У подземного перехода ссорились двое алконавтов. Один – высокий, плотный – раз за разом толкал другого, хилого и затравленного. Видимо, дожидался, пока тот огрызнется, чтобы врубить по-настоящему, с разворота. Маленький это прекрасно понимал и жался, как больной голубь. Явно стремился показаться настолько робким и слабым, чтобы о него противно было пачкать руки. Здоровяк, в свою очередь, осознавал, что вызвать такого доходягу на драку непросто, и с каждым разом задирал его все сильнее. Между толчками проскользнуло уже несколько оплеух, от которых голова тощего дергалась, как у дохлого куренка.

Сострадательная Даф, конечно, не могла пройти мимо. Рука ее невольно стала подниматься, чтобы вытянуть из рюкзака флейту, но тотчас бессильно опустилась. Единственное, на что сейчас флейта годилась, – это ткнуть ею здоровяку в глаз.

– Вмешайся! – попросила она Мефа.

Тот поморщился.

– Да ну… Мы ж не знаем, кто там кому чего должен… Если вокруг человека скапливается слишком много уродов, логично предположить, что он и сам урод. Что-то же тянет его в их общество? – сказал он.

– Сделай это для меня! – настойчиво повторила Даф.

Что-то в ее голосе подсказало Мефу, что лучше не спорить. Он пожал плечами и послушно подошел к мужчинам.

– Добрый день, мальчики! Не будете ли вы столь любезны посвятить нас в характер вашего социального конфликта? Мою подругу интересуют малейшие психологические нюансы. Не стесняйтесь: излейте душу! – сказал он, слегка подражая Улите, любившей перед дракой прикинуться дурочкой.

«Мальчики» повернулись к Мефу. Едва ли то, что они увидели, их сильно впечатлило. Подросток лет шестнадцати. Скорее среднего роста, чем высокий, не атлет, с отколотым передним зубом, с хвостом волос на затылке.

Тощий алкаш, пожалуй, даже обрадовался, что гнев здоровяка может переключиться на кого-то постороннего. Его трусливое лицо выразило мышиное удовлетворение. Когда бьют одного – это унижение. Когда же бьют многих – это уже некое социальное действо, в котором можно поискать высший смысл.

Что касается здоровяка, то он озверел и в ярких, но лексически бедных выражениях посоветовал Мефу валить.

– Подведем итог! – сказал Буслаев. – Мне советуют топать согласно маршруту, отмеченному на топографической карте? И в чем причина такой немилости? Излишнее полнокровие давит на мозг? А, здоровячок?

Тонкий волосок, на котором висело терпение здоровяка, оборвался. Он шагнул к Мефу и… А вот никакого «и» уже не было. Все, что он успел, – это шагнуть, потому что хилый алкаш подскочил едва ли не на полметра и боднул противника головой в нос. Здоровяк откинулся назад. А тощий уже бил его с двух рук, очень быстро и резко, точно заяц играл на барабане. На лице здоровяка медленно проступали боль, удивление и новое, явно чужеродное ему прежде, выражение робости. Вместо того чтобы драться – а разве не этого он желал? – здоровяк испуганно втянул голову в плечи и, хлюпая разбитым носом, попятился. Затем повернулся и побежал.

Хилый алкаш гнался за ним, пытался пнуть на бегу и отправлял ему в спину все встречающиеся предметы, подходящие для метания. Мефодий проводил их задумчивым взглядом. Затем вернулся к Даф.

– Ну вот. Ты хотела – я вмешался, – сказал он.

– Я хотела, чтобы ты вмешался не так! Чтобы урезонил, объяснил, показал пагубность того пути, которым… – сбивчиво начала Даф и замолчала, встретив ироничный взгляд Буслаева.

– При желании их можно еще догнать и посеять разумное, доброе, вечное. Так что, догнать? – предложил он, прикидывая расстояние.

Алкаш, бежавший первым, неожиданно поскользнулся на ровном месте и аккуратно прилег на травку. Тот, что догонял, налетел на него, споткнулся и тоже растянулся.

– Не надо никого догонять. Как ты сделал, что тот на него набросился? – спросила Дафна.

– Да никак. Поменял местами их эмоции. Взял агрессию здоровяка и поместил ее в мелкого. А всю робость мелкого отдал здоровяку. Даже усилил немного, – сказал Меф неохотно.

В его взгляде читалось: объяснять элементарные вещи – что может быть тоскливее. Однако Даф неожиданно заинтересовалась:

– Поменял эмоции? А что ты при этом испытывал? Что представлял?

Меф честно задумался.

– Да ничего особенного. Вроде как хватаешь за головы двух разноцветных ужей и перекладываешь из одной корзины в другую. Одновременно. Главное, чтобы ужи не соприкоснулись хвостами, – пояснил Меф.

– А почему нельзя, чтобы соприкоснулись? – быстро спросила Даф.

– Сам не знаю. Думаю, ничего ужасного не произойдет и солнце не погаснет, но чувствую, что лучше этого не делать. И еще надо перекладывать ужей очень быстро, пока они не поняли, что их схватили. Иначе человек захлопнется, уж заползет в нору, и все. Я, конечно, могу ему там все разломать в психике, но смысла в этом нет. Ужа из норы уже не достанешь.

– Все равно ты слишком круто с ним поступил… Головой в нос! – сказала Даф.

– Я понятия не имел, что он его боднет. Но так этому идиоту и надо. Бесконтрольного истерика простить можно. Он хотя бы не ведает, что творит. А вот контролируемого нельзя, – убежденно сказал Меф.

Даф не понравилось, как это было произнесено. Слишком непреклонно, с сознанием безусловности собственной правоты. Стражей света с первых курсов учат, что категоричность опасна и узка. Осуждая других, невольно выдаешь собственное несовершенство. Становишься эдаким сверхчеловеком, право имеющим. Наполеончиком с кариесом и пивным животиком.

– А ты что, всем судья? Неприятно быть наследником мрака, – сказала Даф.

Она заметила, что Меф задет, но не жалела, что сказала. Правда всегда предпочтительнее лжи. Хотя правдой тоже надо размахивать аккуратно. Правда – тяжелая дубина, которой при неосторожном обращении легко просадить голову и ввергнуть человека в пучину уныния.

Через полчаса проголодавшийся Меф вновь стал заманивать Дафну в кафе.

– Ну уж нет! Торчать в духоте – слишком большая жертва для этого вечера.

Даф уселась на спинку скамейки на Тверском бульваре. Давно замечено, что у парковых скамеек на московских бульварах именно спинка самое вменяемое место. Низ же грязен и страдает хроническим отсутствием досок.

Пристроившись рядом, Меф жестом фокусника извлек из воздуха две чашки горячего шоколада и два шашлыка.

– Я шашлык не буду, – отказалась Даф.

– Почему это?

– Потребляя мясо, мы тем самым поощряем убийство. Становимся его соучастниками. Пожираем боль и страдание бедных животных.

– Допустим. Но одновременно мы дарим жизнь новым коровам, – резонно заметил Меф.

Не поддаваясь на философские уловки, он с аппетитом поедал шашлык.

– Как это «дарим»?

– Сама подумай. Никто не стал бы разводить коров из любви к коровам как таковым. Ну, может, десяток маньяков в мире. Это же не персидские кошки.

– А молоко? Масло? – возразила Даф.

– Для молока коров надо меньше раз в пять. А свиней вообще не нужно. И индеек. Если бы их перестали есть, они бы исчезли. Ни один фермер не стал бы заморачиваться. Осталось бы штук сто по зоопаркам. «Смотрите, детки, это свинья, а это индейка! С тех пор как люди поголовно стали давиться салатом, они занесены в Красную книгу!» – сказал Меф, и Дафна вновь не нашлась, что возразить.

• Предыдущая
• 17/59
• Следующая