Неоновый дождь - Берк Джеймс Ли - Страница 36

• Предыдущая
• 36/58
• Следующая

Милый Дейв!

Не знаю, чего ты ищешь, но три года совместной жизни с тобой убедили меня в том, что мне не хотелось бы при этом присутствовать. Мне очень жаль. Как говорит твой дружок, бывший бейсболист, а ныне бармен, «держи его высоко и твердо, приятель».

Николь

— Что это ты тут делаешь без штанов? — спросил охранник через решетку клетки.

— Мне жарко.

— Здесь люди ходят.

— А ты их не пускай.

— Господи Иисусе, Дейв, хочешь до кучи еще и это на себя навесить?

— Я и так повязан по рукам и ногам. В данный момент я в полном порядке.

Я открыл и снова сжал ладони. Вены на локтевых сгибах наполнились кровью.

— Пока ты не выплатил штраф, я должен перевести тебя. Ты должен присоединиться к остальным, пока не захочешь в изолятор.

— Делай, что тебе положено, Фил.

— Я не могу тебя посадить в изолятор, если ты сам не попросишь. Дейв, здесь несколько ступенек, на которых можно шею свернуть.

Я потрогал пальцем на животе шрам от удара палкой. Кто-то истерически кричал в камере в конце коридора, потом на решетке затрещал звонок экстренного вызова охраны.

— Я схожу к врачу. И ты попадешь в изолятор, хочется тебе этого или нет, — сказал он.

Я услышал его удаляющиеся шаги. Голову как будто стянуло рояльной струной. Я прикрыл веки, и перед глазами появились языки оранжевого пламени, вырывающиеся из тропического леса, американские солдаты с прикованными к коленям руками на грязном рисовом поле, осколки ракет, со свистом носящиеся в воздухе вместе с листами котельного железа и подымающимися в небо, подобно дымку из ружей, душами детей, которые лежали в канаве. Мальчишеское лицо Сэма Фицпатрика светилось в очищающем огне, как на религиозной открытке. Из-под моих ладоней катился пот, стекая по обнаженным бедрам.

В три часа пополудни по коридору в изолятор, называемый «Королевским рядом», прошел другой охранник. Здесь я был заперт в окружении доносчиков, психопатов и шумных гомосексуалистов. Дверь моей маленькой камеры была сделана из металлической решетки с окошком и подставкой для еды, которую разносил на подносе приближенный к начальству зэк. Охранник долго возился с замком, и свет из-за его спины создавал ощущение, что его тело подергивается и разделяется решеткой на части.

— Собирайтесь. Все позади, — сказал он.

— Что случилось?

— Кто-то дал за вас залог. Снимайте простынки, бросите их в коридоре. Вот эту ложку пластиковую с пола поднимите, мыло в туалете оставьте.

— Что?

— Никак не протрезвеете, что ли? Камеру за собой надо убрать, если хотите сегодня отсюда выйти.

Мы прошли по коридору к дверям с двойной решеткой на гидравлическом замке, которые вели в комнату администрации, где у двух чернокожих женщин снимали отпечатки пальцев. Я расписался в книге учета собственности, и мне выдали большой коричневый конверт, перевязанный бечевкой, где лежали мои ключи, бумажник, складной нож и ремень.

— Счастливого пути, — сказал зэк-письмоводитель.

В зоне посетителей я увидел Энни, которая сидела на деревянной скамье, зажав руки между колен. На ней были синие спортивные туфли, выбеленные джинсы и набивная блузка с фиолетовыми цветами. Столы в комнате все были заняты узниками и их пришедшими на свидание родственниками, и в эти интимные минуты каждая группка пыталась изолироваться от остальных, склоняя головы друг к другу и крепко сжимая руками свои локти. Энни попыталась улыбнуться, но я заметил по ее лицу, что она нервничает.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Конечно.

— Моя машина стоит прямо у тротуара. Можем сейчас же поехать.

— Да, поехали отсюда.

— Дейв, что-то не так?

— Эти ублюдки забрали мой пистолет. Я должен получить за него расписку.

— Ты сошел с ума? — прошептала она.

— Ладно, забудь. Поехали.

Мы вышли через стеклянные двери на улицу, и полуденная жара ударила мне в лицо, как будто кто-то открыл рядом со мной дверцу топки. Мы сели в ее машину, и она, заведя мотор, взглянула на меня с легкой тенью недовольства. Я отдернул руку, дотронувшись до раскаленной рамы окна.

— Дейв, с тобой все нормально? У тебя лицо совсем белое, — сказала она.

— Я постоянно возвращаюсь к мысли о существовании неких странных флюидов. Просто пойми, в чем причина, и не принимай все, что я сегодня наговорил, близко к сердцу. Как ты узнала, что меня посадили в тюрьму?

— Твой напарник, как же его, Клит, позвонил. Он сказал что-то такое странное, но просил передать это тебе слово в слово: «Ты все еще сам по себе, Седой. Это большая победа. Отделись от этого дерьма, пока есть время». О чем это он?

— Это значит, что он каким-то боком еще не оттаял. Не уверен, что эти слова — правда обо мне. Чувствую, многое сегодня лопнуло по швам.

Она вывернула на дорогу. Эта желтая дымка, жар, подымающийся от асфальта, нагретая кожа кресла за моей спиной, едкие выхлопные газы — ощущение было такое, что я вдыхаю летним днем пары из котелка с кипящей смолой.

— Я мало что понимаю в проблемах алкоголиков и пьяниц, Дейв. Не хочешь остановиться, взять пива? Я не прочь. Разве порой не лучше заострить эти проблемы?

У нее так легко это вышло, что я в этот момент почувствовал — я бы себе однажды пальцы ножницами отрезал за баночку ледяного пива.

— Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты просто отвезла меня домой. Тебе пришлось отдать сборщику штрафов тысячу? — сказал я.

— Да.

— Завтра я все возмещу. Мне закрыт доступ в союз кредиторов, но я возьму заначку на лодке.

— Меня сейчас не это беспокоит. Прошлым вечером ты пытался загладить свою вину, а я тебя послала.

— Ты же ждала кого-то к обеду.

— Это просто приятель из музыкальной школы. Он бы все понял.

— Давай я кое-что объясню. То, что я попал в тюрьму, с тобой никак не связано. Я четыре года не пил, а теперь забил на это.

— Ты можешь остановиться еще раз.

Я не ответил. Мы ехали по Элизиан-Филдс-авеню, направляясь к озеру. Мой полосатый льняной костюм в тюрьме измялся и был испачкан табаком; я провел рукой по лицу и почувствовал, какое оно грязное и щетинистое.

— Давай завернем в эту кафешку, а? — предложил я.

Она остановила машину у маленького кафе с открытой террасой, где под тенистыми деревьями стояли столики, люди за ними ели большие сандвичи и сочные ломти арбузов. Я заказал два газированных напитка в бумажных стаканчиках с колотым льдом и попросил официанта принести пригоршню засахаренных вишен с дольками лайма. Сев в машину, я отпил из стаканчика, держа его двумя руками, и с каждым глотком содовой воды с сиропом, толченой вишней и льдом горло и желудок обжигала острая, но сладкая боль.

— Когда я в детстве жил в Нью-Иберия, мы покупали себе напиток «доктор Нат». По вкусу был точно как этот, — сказал я. — Отец всегда покупал мне и брату «доктор Нат», когда мы выезжали в город. Тогда это было хорошим угощением.

— Как ты относишься к прошлому, Дейв? — спросила она.

Ее кудрявые волосы развевались от врывающегося в открытое окно ветра.

— Что ты имеешь в виду?

— Какие чувства ты испытываешь, когда вспоминаешь своего отца?

— Думаю о нем с нежностью.

— Да, конечно, даже несмотря на то что семья у тебя была бедной и иногда отца не было там, где ты в нем нуждался. Ты не держишь никакого зла на него сейчас, во взрослой жизни. Ты простил его и помнишь о нем только самое хорошее. Почему бы тебе не поступить точно так же с самим собой?

— Некоторых подводит собственный организм.

— Сегодня суббота, и суббота будет продолжаться весь день, и меня не волнует, что произошло вчера, по крайней мере все плохое. Мне нравится быть рядом с тобой и вспоминать что-то хорошее, зная, что со временем все изменится к лучшему. Разве тебя не учили чему-то подобному на встречах анонимных алкоголиков?

— Что-то вроде этого было.

— Поведешь меня сегодня вечером на скачки?

Я коснулся влажных кудрей, обнимая ее за шею, и провел пальцами по ее гладкой щеке. Она улыбнулась, подняв на меня глаза, и похлопала меня по бедру, и я ощутил, как слабость, подобно воде, начала разливаться по телу, а потом стала собираться, нарастая, в пояснице.

• Предыдущая
• 36/58
• Следующая