Урожай ядовитых ягодок - Донцова Дарья - Страница 2

• Предыдущая
• 2/16
• Следующая

– Лежите спокойно, – продолжила я идиотские речи, – сейчас людей с того света вытаскивают, по кусочкам собирают, не волнуйтесь! На дворе май, но очень жарко, вам не грозит простудиться. Вот если бы вас отдубасили в декабре, тогда да, страшно валяться на асфальте.

Внезапно избитый приоткрыл глаза.

– Вот видите, – воодушевилась я, – вам уже лучше!

Мужчина с трудом разлепил губы:

– Вилка… Ты… Откуда…

Я так и подскочила на месте. Родители дали мне дурацкое имя Виола, что в сочетании с фамилией Тараканова звучит, ну согласитесь, не слишком привлекательно. Все знакомые рано или поздно начинают звать меня просто Вилка. Значит, я знаю этого несчастного, но откуда?

– Вилка, – хрипел мужик, задыхаясь, – влезь мне в карман.

Я сунула руку в его брюки.

– Нет, – сипел несчастный, – расстегни ремень, с внутренней стороны, внизу, почти на брючине, справа, потайной кармашек на молнии.

Я покорно выполнила его просьбу и на самом деле обнаружила нечто плоское, оказавшееся при более детальном рассмотрении самой обычной дискетой, только не черного, а красного цвета.

– Отнеси, – с видимым трудом бормотал избитый, – только Ритке не говори, умоляю…

– Куда нести? – я решила поддержать разговор, недоумевая, кто такая Рита.

– Завтра, в три часа дня, возле памятника Пушкину на Тверской, женщина придет, Лариса…

– И как я ее узнаю?

– Возьмешь в правую руку новый номер журнала «Отдохни», встанешь справа от монумента и жди, она сама подойдет, только никому ни слова, особенно Ритке.

– Ладно.

– Нет, поклянись.

Я не очень люблю произносить торжественные обещания, в самую драматическую минуту меня начинает разбирать смех. Из-за этого меня в третьем классе не приняли в пионеры. Когда на сцену, где стояла шеренга детей, одетых по случаю праздника в белые рубашечки и блузочки, влез ветеран и козлиным голосом заблеял о том, как мы должны быть благодарны партии и правительству за счастливое детство, я начала хихикать. Сколько ни щипала меня Томуська за ногу, сколько ни шипела: «Немедленно прекрати», – не помогло.

В результате красные галстуки получили все, кроме меня, и мачеха Раиса была вызвана к директору. Назад она вернулась потная, слегка пьяноватая, швырнула на стол пакетик карамелек и сказала:

– Ешь, Вилка, забудь про ихнюю обиду. Ишь, чего удумали, за хорошее настроение ребенка наказать, уроды! Я так и сказала твоему директору: «Что ж она, когда галстук повязывают, рыдать должна?»

– А он? – замирая, поинтересовалась я.

Директор казался таким всемогущим, всесильным. Раиса вытащила из сумки шкалик, плеснула в стакан, ловко опрокинула содержимое в рот и с чувством произнесла:

– Хватает, зараза, прямо горло обожгло. А он заявил, что сообщит по моему месту работы о том, что я не умею воспитывать ребенка в духе социалистических идеалов.

– А ты?

– А я, – хмыкнула Раиса и снова наполнила стакан, – а я ответила, звони куда хочешь, хрен моржовый, на мое место никто не зарится. Мало охотников-то с тряпкой по подъездам бегать да лестницы тереть. А девочку мою более не трожь, не то я тоже найду куда пойти и сказать, что ты моево ребенка обучить как следовает не смог! Какой с меня спрос? Три класса всего и закончила, ничего не знаю, это вы ее до ума довести взялися. Так-то!

Я сидела с раскрытым ртом, восхищаясь мачехой. Та спокойно допила бутылку, плохо слушающимися руками вытащила из сумки красный галстук, мятый, словно его жевала корова, и заплетающимся языком произнесла:

– Накось, завтрева повяжи на шею и ступай спокойно в школу, пионерка ты теперича, выросла совсем.

Затем она пошатнулась и рухнула на диван. Я притащила подушки, подсунула их под голову Раисы и накинула на оглушительно храпящую бабу одеяло. Мне частенько доставались от мачехи тычки и затрещины, но она меня любила.

Гадкую привычку смеяться во время самых торжественных церемоний я искоренить не сумела. Последний раз идиотски хихикала в тот момент, когда Олег старательно натягивал мне на палец обручальное кольцо. Поэтому сейчас, сидя на корточках возле лежащего в луже крови мужика, мне совсем не хотелось произносить какие-нибудь клятвы. Но несчастный очень нервничал и настаивал:

– Поклянись! Ну, Вилка!

– Чтоб мне сдохнуть, – осторожно произнесла я.

– Не говори Ритке, это она…

– Никогда, – спокойно пообещала я, совершенно не зная, кто он и кто такая Рита.

– Вообще никому, – затухающим голосом бормотал бедняга, – ментам ни-ни, отнеси, Вилка, Христом-богом прошу, иначе мне плохо будет!

На мой взгляд, ему уже было достаточно нехорошо, просто хуже некуда.

– Отнеси…

– Хорошо, хорошо, не переживай.

– Не забудь…

– Все будет в порядке.

– Ритке…

– Ничего не скажу, пусть она меня режет!

– Менты… Ментам не надо…

– Ни за что, – соглашалась я.

Несчастный закрыл глаза и захрипел.

– Эй, эй, – испугалась я, – погоди, поговори еще!

Но парню стало совсем невмоготу, и тут разом прибыли «Скорая помощь» и милиция. Избитого, чуть живого несчастного увезли в больницу. Один из ребяток в форме начал опрос свидетельницы, то бишь меня. Сержант, поминутно зевая, записал мои паспортные данные, потом молча выслушал рассказ о подсмотренной драке и без всякого энтузиазма спросил:

– Значит, личности потерпевшего не знаете?

– Нет.

– Ага, – кивнул парень, потом вытащил бордовую книжечку и сообщил: – А ведь он с вами в одном доме прописан.

Я слегка удивилась, в башне, правда, много квартир, но лица соседей примелькались.

– Радько Георгий Андреевич, – продолжил тем временем сержант, – женат на Маргарите Сергеевне…

– Жора! – закричала я.

– Так вы знаете потерпевшего?

– Конечно, очень хорошо, его квартира над нами. И с ним знакома, и с Ритой…

– Ага, а говорили, что никогда не встречались.

– Я не поняла, что это он, лицо сильно изуродовано, то-то он меня по имени позвал…

– И что сказал? – быстро отреагировал парень.

Я прикусила язык и пожала плечами.

– Ничего особенного, просто шептал: «Вилка, Вилка». Меня так друзья зовут. Вот оно как, он меня узнал, а я его нет.

– Ну у вас-то на лице никаких изменений не случилось, – резонно заметил паренек и зевнул вновь. Ему явно хотелось спать, и не было совершенно никакого желания вешать на родное отделение очередной «висяк». А дело об избиении человека, да еще ночью, бомжами мигом попадает в разряд нераскрываемых и портит всю статистику. На пухлогубом лице сержанта явственно читался не высказанный вслух упрек. Ну какого черта эта тетка не спит по ночам, а смотрит в окно? Подрались мужики спокойно и разошлись, ан нет, теперь придется начинать следствие, а все из-за глупой бабы, на которую некстати напала бессонница.

– Вы, гражданка, – сурово велел юноша, – ступайте себе спокойно по месту прописки. Вам позвонят, когда надо будет!

Бело-синий «газик», дребезжа всеми внутренностями и одышливо кашляя, поехал в сторону проспекта. Я побрела домой. Бедный Жорка, за что его так? Неужели из-за этой дискеты? Интересно, какая на ней содержится информация? Отчего Жора нес ее не в сумке, а в потайном, хитро расположенном кармане? Я доехала до своей квартиры, потом, подумав секунду, поднялась на этаж выше. Надо сказать Ритке, что Жора отправлен в больницу.

Не успела я нажать на звонок, как дверь распахнулась, и мне в лицо выплеснулась холодная жидкость. От неожиданности я чуть не упала, но потом, встряхнувшись, словно собака после дождя, сказала:

– Ты чего, Ритка, белены объелась?

Соседка поставила на пол ведро и запричитала:

– Ой, Вилка, прости бога ради, думала мой кобель домой вернулся, чтоб ему ни дна, ни покрышки, гад ползучий, все по бабам шляется.

Вставить хотя бы слово в поток, который выливался изо рта Ритки, было невозможно, и пришлось дать ей возможность выпустить первый пар.

– Вечно брешет, что у него клиенты, – тарахтела Рита, – утром дрыхнет до полудня, потом, как старая бабка, телик глядит, а после четырех подхватится и уносится. А домой, спасибо, если к трем ночи придет. Ну какие такие клиенты?

• Предыдущая
• 2/16
• Следующая