Трепет намерения - Берджесс Энтони - Страница 39

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая

— …потому что я заслуживаю Твоего самого страшного наказания, потому что на грехах своих распял я возлюбленного Спасителя Иисуса Христа…

— Чушь! Прекрати молоть вздор! Человек умирает, и на этом все кончается.

— …а более всего за то, что порочат они Твою безмерную благость. Клянусь, что никогда больше, укрепленный Твоей милостью, не согрешу пред Тобою…

— Гарантирую, что клятва будет исполнена, — изрек Рист.

— …я не оскорблю Тебя.

В дверь чуть слышно постучали. У Хильера подпрыгнуло сердце. Сказано ведь кем-то (отцом Берном?): не старайтесь извлечь из молитвы сиюминутную выгоду. Рист присоединился к потоку роуперовских ругательств (впрочем, без роуперовского энтузиазма), затем сказал:

— Какая обида. Этого я не предвидел.

— Слишком много разговариваете, — сказал Хильер. — В этом ваша беда. Поменьше бы болтали, давно бы уже выполнили задание.

В голосе Хильера звучал неподдельный упрек.

— Третий, — сказал Рист. — Возможно, абсолютно невинный. Жаль. И, кстати, делаю это безвозмездно. Чистая благотворительность.

Продолжая ворчать относительно даровой работы, Рист наставил дуло пистолета на дверь и сказал:

— Войдите.

Дверь отворилась. На пороге стоял мальчишка, закутавшийся от моросящего дождя в большой, взрослый пиджак.

— Зуб даю, что это наш паршивец, мистер Всезнайка, — проговорил Рист, превратившись на мгновение в стюарда. — Мне искренне жаль, сынок, но ничего не поделаешь. Заходи. — Рист сделал приглашающий жест пистолетом. — Как ты нас отыскал?

Хильер строго посмотрел на Алана. Так, наверное, смотрит учитель на чужого ученика, вбежавшего в его класс.

— По дымку от сигары. Почти незаметному. Я вас потерял по дороге, — сказал он, виновато глядя на Хильера.—Заглянул в отель, но там все в стельку пьяные.

— Умничка, — промурлыкал Рист. — Представляю, как порадуется твоя мачеха, узнав, что ты больше не будешь путаться под ногами. Может быть, мне даже имеет смысл намекнуть на скромное вознаграждение.

— Надо же, я тоже обдумывал, как бы от нее избавиться. Похоже, эта страна располагает к убийствам. Но потом я решил, что сначала надо заняться главным. Я ведь знал, что вы такой же стюард, как и я.

— Конечно, конечно. Ты ведь у нас все знаешь, правда? Даже позы, предпочитаемые педерастами.

— А что было делать? Я не видел другого выхода. На свете еще остались мерзавцы, один из них — вы. Кстати, у вас были промахи. Вы мне говорили, что во время войны находились в австралийской тюрьме. А минуту спустя разглагольствовали об армии и о том, как, возвратясь из увольнительной, проходили врачебный осмотр. Я сразу понял, что вам нельзя доверять. Вы же за все требовали деньги.

— Сегодня я работаю бесплатно, — сказал Рист. — Вытащи-ка руки из-под своего пиджачка и стань рядом с этой парочкой. Закрой глазки. Прочти свою детскую молитвочку. Ты будешь первым, а потом уже джентльмены. Так сказать, на закуску. Antipasto, как называют это итальянцы, Теодореску бы понравилось. Давай, малыш, мы и так потеряли много времени.

— Нейтрал проклятый! — воскликнул Алан. — Отправляйся туда, где всем вам, нейтралам, место!

Из пиджака вырвалось тусклое пламя, оставив в нем дымящееся отверстие. Что-то хрустнуло, Рист схватился за запястье, из которого хлестнула кровь. Почти со слезами на глазах он смотрел, как пальцы его выпускают пистолет и тот бесшумно падает на койку. Рука Алана вынырнула из-под пиджака, в ней дымился «Айкен» с глушителем.

— Получай! — крикнул он, целясь сквозь дым, отдававший копченым беконом.

Лицо Риста сделалось изумленно-обиженным. Алан целился в нос, но пуля вошла в правый глаз. Глаз выпрыгнул и повис на канатике, что напоминало сюрреалистический кадр[127]. Какое-то мгновение еще не наполнившаяся кровью глазница зияла пустотой, затем лицо исчезло под кровавым потоком, низвергавшимся на падающее тело. Губы —уже независимо от развороченного мозга — искривились в изумленном вопле. Пальцы левой руки вцепились в край койки, словно крысы, спасающиеся во время кораблекрушения. Тело Риста опускалось грузно, медленно, как будто пытаясь растянуть последние мгновения. Из треснувших брюк послышалось бульканье. Вместо Риста на полу валялся неодушевленный предмет.

— Меня сейчас вырвет, — сказал Алан. — Должно же хоть кого-то вырвать.

Он стал в угол, словно напроказивший мальчуган. Плечи его подпрыгнули — Алан пытался извергнуть из себя весь современный мир.

Роупера передернуло.

— Все как тогда, — сказал он, задумчиво разглядывая валявшиеся на полу остатки портновских стараний и претензий на принадлежность к Харроу. Хильер понимал, что сейчас вспомнилось Роуперу. — Никогда не переведутся желающие превратить мир в мясорубку. Он говорил не об Алане. На мальчика Роупер поглядывал удивленно и чуть ли не с симпатией.

— Выйди на свежий воздух, — посоветовал Хильер Алану. — Поблагодарить тебя мы еще успеем. Пока что ограничусь простым «спасибо». Выйди, глотни свежего воздуха.

Алан кивнул — улучив момент, между бесплодными спазмами, — и подошел к двери. Бросив курящийся «Айкен» на койку, он вытер руки, будто касался не орудия убийства, а самого убитого. Алан отворил дверь, и они услышали пьяное пение и звон разбиваемых бокалов.

— Нам нельзя терять ни минуты, — сказал Хильер, когда дверь за Аланом закрылась.

— Нам? Что значит «нам»? Я тут ни при чем.

— Неужели? А кто мне голову морочил? Страстотерпец, розы! — а, оказывается, дело совсем в другом. Что это еще за история с министрами? Ладно, и без тебя все выясню. А пока помоги стянуть с него брюки.

— Значит, он выдавал себя за стюарда? — спросил Роупер, не двигаясь с места.—Поди догадайся… Вот так: тебе приветливо улыбаются, прислуживают, перед тобой расшаркиваются, а на самом деле только и ждут, как бы всадить в тебя пулю. Ик-ик, — это Хильер обнажил левое плечо Риста. — Бррр, — Роупер поморщился, — какого черта… ик-ик-ик… ты это делаешь?

— Я выхожу из игры. Все, кончено. Навсегда. — Он вынул из кармана перочинный нож, глубоко воткнул его в безучастное плечо Риста и вырезал букву S. Затем разжег бразильскую сигару — первую из посмертных! — и блаженно затянулся.

— Не оскверняй труп. Requiescat in pace[128]. Он уже за все заплатил.

— Не совсем. — Хильер несколько раз глубоко затянулся, пока на кончике сигары не заалел раскаленный уголек. — Не совсем то, что требуется, но сойдет.

К еще не выветрившемуся запаху копченого бекона приметался еще более сильный мясной аромат.

— Да на кой дьявол… ик-ик!..

— Вечером, когда мы окажемся в нашей L-образной каюте, ты сам все поймешь.

— Никуда я не поеду. Какого рожна мне ехать! А ты-то, ты-то куда собрался? Хильер промолчал.

— Да, я не подумал… Как-то не до того было…— Сигара чуть тлела. — Господи, нет… Получается, мы с тобой оба изгнанники. — Он глубоко затянулся и стал по-дирижерски ритмично выпускать дым.

— Нет, я — дома, — сказал Роупер. — Я живу здесь, в Советском Союзе. Почему это я изгнанник? — Он закашлялся от табачного дыма с привкусом жженого мяса. — А вот тебе действительно не позавидуешь.

Хильер взглянул на себя сверху, с деревянного потолка — вот он, в ворованной советской милицейской форме, выжигающий «S» на трупе с обезображенным лицом; его уже поджидают в Саутгемптоне и в лондонском аэропорту — пальчик-то по назначению не прибыл.

— Дом там, где пылятся твои вещи, — проговорил Роупер, — где приходится шарить по ящикам в поисках чего-то нужного, где официант в соседнем кафе здоровается с тобой по имени. И, конечно же, где тебя ждет работа.

— И женщина. Жена или дочь, а то и обе вместе.

— Нет, это я из своей жизни вычеркнул. Я хочу сказать — в том, прежнем смысле. В нашем институте работают симпатичные девчата. Мы иногда устраиваем вечеринки, выпиваем, танцуем. Больше мне ничего не надо.

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая