Люди и ложи. Русские масоны XX столетия - Берберова Нина Николаевна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/77
- Следующая
Затем начались уходы на Восток Вечный. До начала войны ушли Веретенников, Слиозберг, Кац, Сафонов. Потом Гордовский, Раскин, Фидлер, Келлер. Кое-кто выбыл по радиации. 29 братьев в «Лотосе» были переведены в степень Мастера. После войны в ложу вернулись Кривошеин, Аитов, Протасьев, Рабинович. Некоторые вовсе ушли из масонства – Нидермиллер, Бернштейн, .Грюнберг. В 1945-1949 гг. мы встречаем имена старые и новые, подробности не даются: Гилелович, Шклявер, Раис, Карганов и, конечно, Маклаков. Названы пять фамилий, о которых можно понять, что они оказались одновременно в обоих Послушаниях (В. Л. и В. В.): Джакели, Джаншиев, Кадиш, Кангиссер и Аронсберг. Из французских лож, около 1950 г., как будто посвящены были Шамин и Жданов (сын).
За последние пять лет, судя по документам, появились новые: Старынкевич, Луи, Захарьин, Шимунек, Горбачевский. Неясно, когда именно ушли на Восток Вечный Лианозов, Аронсберг, Свободин, Тираспольский, Кангиссер, Карганов, – этот последний состоял одновременно и во французской ложе.
В Парижском архиве нет никаких сведений о масонских ложах вне Франции. Известны лишь города, где до войны можно было найти русских масонов: Берлин, Копенгаген, Льеж, Брюссель, Варшава, Прага, Белград, Любляна, Кишинев, Амстердам, Данциг, Порт-Саид, Каир, Тегеран, Шанхай, Иокогама, Барселона, Капштадт, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Мехико.
Мы знаем, что братья, рассеянные войной по всему свету, пытались возобновить в Нью-Йорке хотя бы не «инсталлированную» по всем правилам русскую ложу Послушания Великого Востока. Был выпущен «Бюллетень» – мне известен только № 1. К американскому масонству эта ложа имела очень мало отношения. Братья принадлежали к обоим Уставам, и все были из Франции. Американская печать так писала об этом: «В 1942 г. небольшая группа приехала в США и основала здесь масонский клуб. Члены ее принадлежали ранее Великой Ложе Франции и ее Великому Востоку». Ни в европейских архивах, ни в американских об этом периоде нет серьезной документации.
Мы подходим к концу парижского периода русского масонства. 2 сентября 1939 г. началась Вторая мировая война, и особняк на ул. Пюто был закрыт – это был дом Великой Ложи, где собирались и французские, и русские ложи. Что касается помещения на ул. Иветт, то оно, как уже было сказано выше, было предоставлено русскому масонству (Устава Великой Ложи) оставшимся неизвестным Досточтимым Мастером, имевшим большие средства. Не могу скрыть моих подозрений, – думаю, что кроме Лианозова, никто не мог этого сделать. Как бы там ни было, но русский дом на Иветт закрылся, видимо из-за начавшихся у хозяина дома денежных трудностей. Русская Великая Ложа перешла в помещение Великого Востока, т.е. оказалась на ул. Кадэ, и немедленно начала, в наступившей беде, сливаться с ним. От 17 сентября до конца декабря 1939 г. у Великой Ложи на ул. Кадэ было 10 сессий. С января начались регулярные еженедельные встречи – по вторникам, а Великий Восток продолжал собираться по четвергам. С марта 1940 г. до 1944 г. все прекратилось. Перед приходом немцев, 10 июня 1940 г. масонская картотека и часть архива были уничтожены самими масонами, другая часть была срочно вывезена. В русских ложах Великого Востока и Великой Ложи был в первые же дни оккупации произведен обыск.
22 июня 1941 г. рано утром, когда на востоке немецкая армия перешла советскую границу, началась война Германии с Россией. В 8 час. 30 мин. утра по парижскому времени около 120 русских масонов, живших в Париже на своих квартирах, были схвачены и увезены в лагерь Компьень, на восток от Парижа, где некоторые пробыли 4 месяца, а некоторые около года. Среди русских арестованных мне приходят на память следующие имена: Зеелер, Фондаминский, Бобринский, Нидермиллер, Альперин, – этот последний был выбран на следующий день старшиной группы. В архивах я нашла еще инициалы: И.А.К.– Игорь Александрович Кривошеин, после войны вернувшийся с семьей в СССР и еще через несколько лет, после лагеря, возвратившийся в Париж. А также – еще три: Н.Л.Г., В.А.Д и Д.Л.Ж., которые я не смогла расшифровать.
Арестовали масонов, как бывших русских, как эмигрантов, как потенциальных «российских граждан», которые могут вредить Германии и помогать Советскому Союзу: теперь, когда между двумя странами шла война, немцы, видимо, ожидали от них эксцессов. С большой долей вероятности можно предположить, что германскому командованию (или гестапо?) список масонских имен был передан русскими национал-социалистами (эмигрантами), которые работали на немцев вплоть до лета 1944 г. Часть русских, взятых 22 июня, были освобождены, в том числе и Фондаминский. Он погиб в Аушвице (Освенциме) значительно позже.
Из писем и других разнообразных документов Переверзева и Маргулиеса следует, что до начала Второй мировой войны две антимасонские фракции политического сектора Франции занимались антимасонской пропагандой, злостной и лживой, с одинаковой страстностью: одна была крайне правой, клерикальной партией, издававшей газету «Аксион Франсез» («Action Francaise»)[52] и специальный журнал «Revue Antimaconnique». Вторая была крайне левой социалистической партией Жюля Гэда (Jules Guesde, 1845-1922), направлявшей свои стрелы против масонских лож, «где социалисты работают вместе с буржуазными элементами, отрицая такой коалицией классовую борьбу, одну из основ социализма».
В одном из номеров не поступавшего в продажу масонского органа «Акация» (ветка акации – один из символов масонской символической системы) Маргулиес еще в 1922 г. писал о принципах масонства:
«Это – оптимизм, вера в прогресс человечества, отказ от выбора между крайностями, принятие противоречий как некую реальность и неизменность. Все относительно, и прогресс перманентен и необратим. Это необходимо было твердо помнить. К этому прибавлялась солидарность (конкретная, житейская), где все зависят от каждого, и каждый – от всех. Терпимость (левая рука на плече брата). Примирять антагонизмы и мирить противоречия. Из этого исходит принцип: не отрекаться от главы своего правительства и установленного им режима. Не быть в оппозиции, но быть в гуще событий. Закон молчания и идеал совершенствования».
Такие законы и идеалы были чужды Гэду и его группе, – интересно вспомнить, что об этом еще в 1912 г. писал И.А Белоусов в «Вестнике Европы». Он был корреспондентом журнала в Париже. «Среди французских социалистов очень сильны антимасонские настроения, т.к. социалисты считают масонство вредным по причине его полного непонимания классовой борьбы». Вот, оказывается, как сходились противоположности!
Арест русских масонов был далеко не единственным угрожающим событием для братьев. Спустя три месяца во французской правительственной газете Journal Officiel, выходившей с 1848 года, началось печатание списков, выкраденных с улицы Кадэ, после чего немцы произвели полный разгром помещения. Списки имен (часто информация пополнялась профессией и адресом) шли столбец за столбцом. По декрету маршала Петэна от 12 августа 1941 г. тайные общества были объявлены вне закона, и появление имени в печати означало первый шаг к ликвидации людей, которые оказались в пределах досягаемости нацистов. Больше двух месяцев продолжалась публикация имен (по профессии от сапожников до министров). Тайные общества включали в себя также Теософское общество Франции. В помощь гестапо, с которым рука об руку работали «штатские» национал-социалисты, приглашены были и сотрудники «Аксион Франсез».
Видные члены крайне правых партий Франции работали не за страх, а за совесть: сначала они устроили антимасонскую выставку в Пти-Пале, в центре Парижа (вход был даровой), а затем, с октября 1941 г., стали выпускать специальный журнал (последний номер вышел 15 июня 1944 г.). Возглавил все это движение почтенный директор Национальной Библиотеки в Париже Бернар Фаи. На «спектаклях», устраиваемых этой группой, он участвовал в пародиях, которые ставили сотрудники газеты «Аксион Франсез», и бывал то конферансье, то главным актером в скетчах, где помогали его единомышленники: Робер Валери-Радо, Маркэ-Ривьер, Жак де Буастель и другие. На улице Кадэ происходили «собеседования», на которых выступали де Бриньон, Бодрийяр, ген. Дельвилль и сам г. Фаи, теперь назначенный Петэном редактором всех изданий найденных масонских документов, хранившихся в тайниках здания. Их было, по словам Фаи, 120 тонн.[53] Под конец вечера директор Национальной Библиотеки изображал на эстраде масонские ритуалы, «смеша публику, которая искренне хохотала», особенно когда он танцевал качучу к удовольствию всех приглашенных.
52
В газете «Аксион Франсез» с начала 20 века редакторами были Шарль Моррас и Леон Додэ.
53
Парижский издатель Сорло, из всех кандидатов, получил исключительное право в спешном порядке заняться изданием масонских документов, от выбравшего его по причине личной дружбы г. Фаи. Через год дела Сорло пошли так хорошо, что он расширил свое дело, и в 1943 году летом решил приступить к изданию серии переводов из русских эмигрантских прозаиков с известными на Западе именами. Первой он обратился к Тэффи, которая, получив небольшой аванс, дала ему для издания книгу коротких рассказов. Была ли она переведена и издана – мне неизвестно. Вторым его кандидатом был Б.К. Зайцев, который запродал ему один из томов своих сочинений, который был переведен, но, как кажется, не вышел. Если читатель не поленится и возьмет в руки «Новый журнал» № 143, то он там прочтет переписку Зайцева с Буниным по поводу издания Бунина у Сорло. Бунин в декабре 1943 г. согласился на то, чтобы дать Сорло книгу рассказов. Тщетно Зайцев писал ему, что Сорло требует роман, Бунин стоял на своем. Деньги, как мы знаем, были ему нужны до зарезу: он был стар, болен, озлоблен, и даже на поездку к доктору из Грасса в Ниццу ему было трудно наскрести денег. Сорло отказался от Бунина по многим причинам: во-первых – ему не нужны рассказы, во-вторых – рассказы ему не понравились, он нашел их скучными и старомодными, в-третьих – их перевела на французский какая-то знакомая Бунина, и перевод не годился никуда. Скрежеща зубами, ругая Сорло так называемыми «последними» словами, Бунин смирился со своей участью. Это приключение с издателем, которого потом судили за «коллаборацию с оккупантами», вероятно и было причиной, почему Бунин после войны так поторопился пойти в гости к советскому послу Богомолову, вышел из Союза эмигрантских писателей и обругал своего старого друга, Б.К. Зайцева, в письме к редактору нью-йоркского «Нового русского слова», напечатанном в 1978 г. в № 133 «Нового журнала».
- Предыдущая
- 24/77
- Следующая