По ту сторону черной дыры - Беразинский Дмитрий Вячеславович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/104
• Следующая

Капитан покаялся, попытался выдавить слезу, но при этом так перенапрягся, что чуть не обделался. Скотский запах донесся до августейших ноздрей полковника Федосени, и Булдаков был в сверхсрочном порядке депортирован из кабинета.

Месяца два после этого Починок при встречах с Олегом Палычем рекомендовал кушать активированный уголек супротив скопления всяких там газов в желудке. Булдаков багровел и матерился. Довольный фельдшер, похлопывая себя по ляжкам, удалялся, а оплеванный капитан смотрел ему вслед, воображая себе в уме стрельбу по грудной мишени.

Теперь Акиш Иванович стоял над парочкой, и на его скуластом лице играла жиганская улыбка.

– Однако, я пришел укольчик сделать! Вкатим тебе сейчас пару кубиков промедола – поймаешь кайф. Ввиду невозможности подобраться к твоим тылам, придется сделать инъекцию в бедро.

Расширенными от ужаса глазами Анастасия следила за процедурой. Быстро закончив, фельдшер откланялся, оставив её с Андреем наедине. Через пару минут на лице раненого появилось блаженное выражение – промедол делал свое дело. Настя о чем-то задумалась, а когда вновь глянула на сержанта, то увидела, что его глаза закрыты. Опьяненный счастьем и промедолом, Андрей крепко уснул.

Был конец июня. Закончили укладку силового кабеля, и теперь у каждого жителя Бобровки была зажжена, по выражению Булдакова, «лампочка Ильича». Парочка любопытных сопляков из слободы тайно пыталась узнать природу электричества, но, к счастью, обошлось без смертельных случаев. Время Ампера и Вольта еще не наступило.

Агроном Худавая носилась по полю и охала. Пшеница, конечно, была высеяна позже срока, и с колосом, естественно, опаздывала, но картофель, посаженый в девственную почву, буйствовал. Началась подготовка к сенокосу. Так, как своего животноводческого комплекса, если не считать свинофермы, у базы не было, то были выделены средства на строительство за слободой коровника на двести голов. По этому случаю Норвегов дал «добро» на разборку одного из ангаров, где до этого Малинин хранил какой-то хлам. Его быстро разобрали и начали сборку метрах в трехстах от реки.

Главным зоотехником был назначен бывший выпускник Витебского ветеринарного института, а нынче младший сержант Генечко. Его немедленно сняли с должности командира отделения взвода связи, в чем он, искренне говоря, ни черта не смыслил, объяснили, что от него нужно, и спросили, что ему потребуется.

– Два ветеринара! – буркнул он, раздувая щеки от осознания собственной значимости. Времена «чмошничества» кончились – теперь он стал начальником. Два ветеринара нашлись сразу. Вообще, солдат с этой профессией было хоть отбавляй. Но Генечко Александр Николаевич, отобрав шестерых самых смышленых, устроил самый настоящий экзамен. Задачей на нем было кастрировать поросенка.

Двоих, справившихся лучше всех, он сразу включил в штат, а затем провел показательную операцию, да так профессионально, что собравшиеся искренне зааплодировали.

Привлеченный скоплением возле свинофермы, туда сунулся слонявшийся неподалеку капитан Малинин, но, будучи полным профаном в ветеринарии, не смог оценить истинного мастерства. Выбравшись из толпы с искаженным лицом, он прохрипел:

– Во изверги! – и побрел прочь, на всякий случай прикрыв руками чресла.

Отправили домой изрядно поредевшую дружину Казимира под конвоем двух БТРов и двенадцати вооруженных до зубов солдат. Взяв дополнительный запас топлива, они проводили великолитовцев до самого Новогородка…

Группа молодых специалистов под управлением техника из роты обеспечения «изобрела велосипед» – разработала молокопровод для коровника. Вакуумный насос для него придумал Андрей Норвегов. Папа-командир был очень доволен.

– Новатор растет! – хвастался он Ратибору.

Тот лишь отрешенно кивал, уставившись на стакан горькой. Альтесту было от чего кручиниться – верные люди передали, будто игумен Новосельского монастыря, расположенного неподалеку, собирается вскоре нанести визит. А от этого визита можно было ожидать чего угодно: увеличения оброка, предания анафеме за связь с чужаками, требования ритуального самосожжения. Можно было бы попросить защиты у Булдакова, но селяне и так нехорошо шепчутся о политике альтеста в отношении чужеземцев. Сколько раз брат Алексий призывал Ратибора ночью по-тихому покинуть слободу и идти искать пристанища в другом месте! Простофиля! Да разве с бабами уйдешь далеко? Мигом захватят в полон и разберутся: мужиков под нож, а девок – в женки.

Наконец, из монастыря, расположенного у слияния Березины и Свислочи (жители городка называли эти реки по старой памяти, хотя здесь они назывались немного по-другому, и текли другими маршрутами) прибыл крестный ход во главе с игуменом Афанасием. Первым, кто их заметил, оказался часовой Иван Федорчук.

– Стой, кто идет! – проорал он в микрофон, обнаружив толпу неизвестных.

Когда монахи услышали голос из скрытых громкоговорителей, расположенных почти на самых верхушках деревьев, им показалось, что вопрошает сам Господь. Все, не исключая игумена, пали ниц. Видя такую беду, Иван матюгнулся. Микрофон оставался включенным. Узнав о существовании еще какой-то матери, монахи совсем стушевались и ответили божественной литургией. Нельзя сказать, чтобы Ване понравились эти завывания – ему и так приходилось несладко. Во время караулов ему все время выпадало что-нибудь горяченькое: то медведь в будку норовит залезть по лестнице, то очередное вторжение, то коршун норовит долбануть по блестящей каске…

Федорчук остервенело принялся накручивать дежурному. Тот сообщил о происходящем неразлучной парочке Булдаков-Ратибор.

– Что за монахи? – осведомился майор у приятеля.

– Тут неподалеку есть монастырь.

– Неподалеку, это сколько?

– Верст двадцать отсюда.

– Что же его наш вертолет не заметил?

– Монастырь в глухом лесу, – пояснил Ратибор, – я пару раз бывал там, – монахи солнца почти не видят.

– Ясно! – протянул Булдаков, – укрыт с воздуха, чтобы голуби не гадили. Ну и как ты думаешь, с чем они пожаловали?

– Обычно они являются за десятиной.

– А свинцом их не угостить?

– Шутишь, Палыч, – это же свои.

– Имел я таких своих во все эрогенные точки! На дармовщинку хотят!

– Зато они в монастыре замаливают наши грехи, – оправдывал монахов Ратибор.

– Пускай свои сначала замолят! Знаю я эту братию! Небось, жрут от пуза и рыбку ловят!

– Давай хоть пойдем посмотрим, чего им нужно на этот раз.

– Ну, за смотр рыло не чистят! Пойдем, жирок порастрясем немного.

Когда они подошли, или, вернее, подъехали к посту номер один, монахи, оправившись от испуга, уже стояли у вышки под присмотром бдительного часового.

– Ты бы, Ваня, еще положил их! – прокричал Булдаков часовому.

– Было уже! – флегматично отозвался Федорчук. Майор пропустил мимо ушей это заявление и подошел к инокам.

– Здоровы были, слуги божьи! – отец Афанасий перекрестился и ответил за всех:

– Доброго здоровья! – вглядываясь то в одного, то во второго, он недоуменно сказал:

– Нешто я не признаю никого из вас.

– Это же я – Ратибор! – воскликнул старейшина. Игумен ошарашено посмотрел на него.

– А пошто ты оголился?

– Вши замучили! – сбрехнул первое, что пришло на ум Ратибор.

– Ну, тебя я признал, а вот ты, мил человек, кем будешь? – старец смотрел на Булдакова.

– Я, святой отец, здесь самый главный по защите местных земель. Звать меня – майор Булдаков Олег Палыч. Если сказать попроще, майор Олег, отрок Павла, сын Булдаков.

– Что за дивная речь? – подивился отец Афанасий, – нигде в княжестве и за пределами оного так не молвят… Предивно…

– Дело не в речи, – ухватил быка за рога Олег Палыч, – дело в вас. Чем обязаны столь многочисленному визиту?

– Ты, мил человек, нас в слободу не пустишь, здесь будем говорить? – майор смутился.

– Прошу прощения, святой отец – зарапортовался. Сейчас организуем. Попрошу лишь об одном, хотя может быть, прошу слишком много… Возможно, что-то здесь покажется вам странным, что-то непонятным, а что-то – чужим и противным. Постарайтесь не слишком удивляться и пугаться.

• Предыдущая
• 30/104
• Следующая